— Что она тебе сказала?
— Ты о чем?
— Пока я разговаривал по телефону… что она тебе наговорила?! — в его голосе появились злые нотки. — Думаешь, я не заметил, что ты сама не своя?!
— Да мы просто насчет вчерашнего разговаривали, — ответила она, склонив голову набок. В глаза Виталия появилась холодная усмешка, и Алина внезапно вспомнила свою характеристику, которую читала у него в квартире, и подняла голову, но было поздно.
— Что бы она мне не сказала, тебя это не касается! — отрезала она. — И наших поисков тоже! Я не понимаю — мне что — обо всем тебе докладывать?!
— Нет. Просто поменьше слушай всякий бред!
— Почем ты знаешь, что это был бред?! Может, она как раз говорила весьма умные вещи! — вскипела Алина. Виталий покачал головой, глядя на нее со странным сожалением, как смотрит ветеринар на безнадежно больное животное, которое ему предстоит усыпить.
— Я просто за тебя беспокоюсь.
— Как мило! — она сделала реверанс. — С чего бы это?
— Вот черт! — процедил Виталий сквозь зубы и отвернулся. Алина обошла его и продела свою руку в сгиб его правой руки. Чуть потянула в сторону.
— Поскольку наша беседа вот-вот приобретет очень бурный темп с применением разнообразных эпитетов и прочих образных выражений, побежали!
— Чего? — Виталий недоуменно приподнял брови, отчего очки упали ему на глаза, сразу же придав мрачно-нелюдимый вид. — Зачем?
— Ну, ты же ведь просил, чтобы я больше не убегала одна. А я сейчас снова начинаю испытывать желание рвануть от тебя подальше. Поскольку кроме тебя здесь никого нет, тебе придется бежать со мной.
Виталий опять поднял очки на лоб и посмотрел на нее. Его губы не улыбались, но у уголков глаз собрались лучики морщин, и в зрачках плясали смешинки.
— Иногда я тебя совершенно не узнаю. Там ты не была такой говорливой.
Губы Алины стянулись в узкую полоску, и ее рука начала выскальзывать, но он поймал ее и вернул на свой локоть.
— Спокойно! Минут десять передышки — и продолжим. Хочешь чего-нибудь?
— Мира во всем мире.
— А как насчет менее масштабных желаний?
— Я бы каких-нибудь сухариков погрызла.
— Суха-а-ариков? — протянул Воробьев дрожащим, жалостливым голосом. — Ну пошли, купим тебе суха-а-ариков.
Алина, не выдержав, рассмеялась и вместе с ним направилась к ближайшему ларьку. Отпустив ее, Виталий обратился к продавщице, а она тем временем стояла и задумчиво смотрела ему затылок.
Жаль мне тебя, Алина.
Ты здесь совсем другая.
Виталий повернулся, протянул ей пачку соленых сухариков, а потом вдруг схватился за сердце. Алина испуганно приоткрыла рот, но Виталий тут же сунул руку во внутренний карман куртки и вытащил свой сотовый. Алина расслабилась, возведя глаза к небу, и на ее лице появилась неприкрытая досада.
— Виталя! — сказала трубка голосом Вершинина, в котором прозвучали странные, встревожившие Виталия нотки. — Вы не могли бы сейчас ко мне приехать?
— Что случилось?!
— Ничего страшного, но вам бы лучше приехать.
— А сказать ты не можешь?
— Приезжайте и сами увидите. Вам это понравится. — заверил его Жора и отключился. Виталий недоуменно посмотрел на телефон и спрятал его.
— В чем дело? — осведомилась Алина, уже вовсю хрустевшая сухариками. Виталий пожал плечами.
— Жорка просил к нему заскочить. А зачем — не сказал. Голос у него был странный. Все, отдых отменяется, пошли к машине!
Пока они быстрым шагом шли к оставленному неподалеку «лендроверу», у Алины не шел из головы голос Ольги и сочувственные искорки в ее глазах. Она злилась на себя. Какое, собственно говоря, сейчас это имеет значение?! Есть вещи более важные! Есть угроза ее жизни. Жизни других. Есть «Жемчужный», в котором жестоко убили девять человек. Если они не найдут Лешку в ближайшее время, сколько еще будет таких «Жемчужных»? Номер «рекорда» ничего не дал — он был угнан тем же вечером и часом позже брошен через три улицы от места происшествия, так что эта единственная ниточка к Лешке оборвалась. А Шрейдер? Развалилась ли без него исследовательская группа или в ближайшее время кто-то вновь помчится по безвестной дороге, которая приведет его в странный дом, наполненный его же собственными чувствами, желаниями и страхами? Вот о чем надо думать! В конце концов, мужчин на свете много, а подобные воздыхания, слезы и сопли впору любительнице сладких романов Свете Бережной, а вовсе не ей, Алине! Внезапно отчего-то вспомнился шикарный стол в особняке, накрытый усилиями Бережной, вкуснейшие блюда, и Алина, уже садясь в джип, вдвойне пожалела, что они до сих пор не нашли Светлану.
Женщина, которую звали Светлана Бережная-Юхневич, не знала, что ее ищут.
Но если бы она каким-то образом об этом узнала, то перестала бы и носа казать из своей маленькой квартирки или уехала бы из города как можно дальше. Она бы ни за что не показалась на глаза приснившимся попутчикам такой, какой была на самом деле. Особенно Борису. Она бы ни за что не захотела, чтобы они увидели ее такой.
Светлана приподняла крышку кастрюли, проверяя — не закипел ли бульон? Потом вернула ее на место, и быстрыми ловкими движениями начала нарезать картошку для борща. Натертые свекла и морковь уже ждали своего часа в отдельных мисочках, аккуратно прикрытые крышками. На тарелке свежо и остро пах нарезанный лук. В раковине размораживалось мясо — еще чуть-чуть, и можно будет начинать нарезать его и прокручивать на мясорубке.
В левом боку больно кольнуло, и Светлана, охнув, отложила нож и поморщилась. Ее ладонь легла на бок и осторожно потерла его. К завтрашнему дню, наверное, будет уже поменьше болеть, хотя кровоподтек выглядел довольно устрашающе. Кулаки у Мишки были крепкие, и он очень хорошо знал, куда и как нужно бить, чтобы было очень больно, и в то же время неопасно. Поэтому лучше было подворачиваться ему под руку, пока он еще хоть более-менее трезвый, а если уж приходит сильно пьяным, нужно успеть улучить момент и не попасться ему на глаза, а юркнуть в постель и притвориться спящей. Тогда он ее бить не будет, а только повалится на кровать и уснет. Или может перед этим растолкает ее, заберется сверху и попыхтит немного, хотя по пьяни у него редко когда что-то получалось. А будучи трезвым, он спал с ней очень редко. Только иногда. Хорошо хоть иногда. Хорошо хоть кто-то иногда. Ей не к чему придираться. Кто на нее взглянет?
— Светка! — раздался из комнаты громкий крик. — Светка!..
Светлана втянула голову в плечи, чуть присев, потом взглянула на лежащий на столе нож. С тех пор, как она проснулась, Светлана почему-то довольно часто смотрела на нож, сама не зная зачем. Особенно, когда слышала этот крик, который не менялся день ото дня. Крик был ломким, как жареная картошка, которую она любила грызть за чтением — крепко посоленная и сильно зажаренная, с хрустом переламывающаяся под ее крепкими зубами. Зубы у нее были белые и очень красивые, и раньше ей нравилось улыбаться себе в зеркале, потому что улыбка получалась как в рекламе зубной пасты. Она считала, что улыбка — единственное, что в ней есть привлекательного. Но теперь она старалась подходить к зеркалу как можно реже. Она боялась того, что вопросительно смотрело на нее из серебристых глубин. Боялась и ненавидела.
— Светка! Оглохла, что ли?!
Нож снова поманил ее взгляд, но она сразу же отвернулась. Можно подумать… можно помечтать, но осуществить это… Ей, всего боящемуся и такому жалостливому существу, никогда не обратить этот нож против кого-то, никогда не сделать кому-то больно. Она никогда не давала сдачи, а только закрывалась руками и сжималась в комок, и рано или поздно все заканчивалось. Ей было сложно да-же прихлопнуть тапочком таракана, и если бы у Светланы были дети, они бы крутили ею, как хотели, потому что она никогда не смогла бы дать им подзатыльник или прикрикнуть. «Наша тишайшая» называли ее подруги в глаза, а за глаза добавляли «бедная покорная дурочка». Она прекрасно знала об этом, но не обижалась на них. Лучше такие подруги, чем никаких. Лучше такой муж, чем совсем ни-какого. Хуже одиночества нет ничего. А боль можно научиться терпеть. Иногда Светлане казалось, что ее били всю жизнь — вначале отец, от которого всегда пахло «Русским лесом» и еще терпким горьковатым запахом — его собственным. А потом он передал ее с рук на руки достойному кандидату в мужья, который подарил ей пощечину гораздо раньше обручального кольца.
Светлана повернулась и узким коридором пошла в комнату, хлопая разношенными тапочками без задников — очень полная и рано постаревшая женщина с несколькими подбородками, пухлыми руками и огромными ягодицами, тяжело перекатывающимися под ситцевой тканью халата. Никто, глядя на нее, и подумать бы не смог, что ей еще не исполнилось и тридцати. На ходу она переваливалась по-утиному, колыхаясь всем телом, и тяжело дышала, часто моргая карими глазами, в которых не было ничего, кроме животной покорности и страха — только лишь где-то в глубине их стремительно угасал серебристый отблеск оставшегося на столе ножа.
Мишка сидел в кресле, лениво переключая телевизионные каналы. Он был большим и грузным, с густой растительностью на руках, груди и спине, тогда как на голове среди темных кучерявящихся волос уже проглядывала заметная плешь. Из прорехи в футболке под мышкой выглядывал темный завиток, и увидев ее, Светлана осознала, что собиралась утром зашить мужу футболку, но совершенно забыла об этом, и он позвал ее, чтобы продемонстрировать этот повод для еще одного синяка. Но Мишка, не повернув к ней головы, всего лишь раздраженно сказал:
— Мне дадут в этом доме жрать или как?!
— Борщ скоро будет. Сейчас бульон закипит, и я…
— Меня не интересует, что у тебя там и когда закипит! — Мишка снова переключил канал и потянулся за бутылкой пива, стоявшей на полу. — Я спрашиваю, когда будет обед?!
— Скоро, — Светлана прислонилась к косяку, глядя на незаконченную кружевную салфетку, лежащую на подлокотнике ее кресла. Она лежала так уже больше двух недель. Светлана никак не могла заставить себя закончить ее, хотя всего лишь оставалось обвязать дуги из воздушных петель парой рядков столбиков с накидом. В последнее время все валилось у нее из рук, и даже готовить она стала хуже, и в ресторанчике, где она работала поваром, ей даже пару раз сделали замечание чрезвычайно удивленным голосом.
— Ну-ну, — голос мужа стал немного спокойней. — А кроме борща что?
— Мясо вот-вот разморозится, и я собиралась сделать его по-бургундски…