— Ах ты, падла! Нечестно играешь!
— А честно и не интересно, — заметил Лешка. — Честно — это уже не игра. Это правила. Все равно, что переход дороги по зеленому сигналу светофора. Честность скучна и скудна, как государственная пенсия. Будь я честным, то просто убил бы вас — и все! А так ты до сих пор жив лишь благодаря тому, что я совершенно нечестный парень!
— Это сон! — пробормотал Олег и привалился к стене, потом сплюнул ярко-красным и вытер ладонью разбитую губу. — Я сплю! Я знаю это! И мне на тебя наплевать — понял, гнида?!
— Ну, мозгами может и спишь, — Лешка покладисто кивнул и сделал шаг назад. — А сердцем? Каково чувствовать, что твоя мать тебя не знает, да еще и вышла замуж за своего любовника?! Ведь твое сердце тут не спит, а? Каково чувствовать себя тем, кого никогда не существовало.
Олег сжал зубы, посмотрел на дверь своей квартиры, потом начал вставать, придерживаясь за стену. Кровь стекала из его разбитой губы, и он абсолютно реально чувствовал на языке ее солоноватый медный привкус.
— Но все это можно прекратить, — Лешка развел руки, точно собирался заключить его в дружеские объятия. — Прямо сейчас. Сделать все, как раньше. И даже лучше. Я знаю, что тебе нужно. Зачем путешествовать по аду, когда ты можешь попасть в рай? Согласись на рай, и я создам его для тебя!
— Зачислив в свое святое воинство? — с кривой усмешкой осведомился Олег. — Да пошел ты!..
Ладони Лешки огорченно хлопнули друг о друга.
— Что ж, тогда продолжим! Кстати… правда, у меня нет медицинского образования… но… хочешь, я покажу тебе, как ты перестал существовать?! Проснись, Олег! Твой сон затянулся!..
Вздрогнув, он приоткрыл глаза и тут же закрыл их, потрясенный. И снова открыл, ничего не понимая.
Было очень темно. Он плавал в какой-то теплой жидкости, полностью в нее погруженный, находясь в странной скрюченной позе с подтянутыми к животу ногами и руками, обхватывавшими тело — каждая со своей стороны. К тому же он находился вниз головой. Пальцы рук были сжаты в кулаки. Он был совершенно голый, и от его тела тянулась куда-то вбок и вверх едва различимая пульсирующая трубка, которой он был крепко к чему-то прикреплен. Олег попробовал пошевелиться, но не смог. Он попробовал вздохнуть, но вместо воздуха в легких колыхалась все та же жидкость, и все же он почему-то не задыхался. Закричать тоже не получилось. На него накатил приступ паники, и Олег сжал зубы, пытаясь успокоить себя и трезво подумать, что ему делать.
Это все еще эксперимент? Я где-то в их клинике, в какой-то камере? Где я?
Олег закрыл глаза. Несмотря ни на что, здесь было приятно. Здесь, в теплой темноте было чудесно и так безопасно, и, кроме того, накатывало такое странное, ни на что не похожее, прекрасное чувство, что он…
Лешка… Лешка что-то мне сказал… что он что-то мне покажет…
Лешка?
Лешка, Лешка! Я помню!
У меня никогда не было детей!..
Господи ты боже!..
Олег, потрясенный, широко распахнул глаза, внезапно сообразив, где находится. Он был внутри своей матери. Он был ее еще нерожденным ребенком.
Нет, не может быть!
Сон, сон…
У меня нет медицинского образования…
Сколько ему месяцев… по развитию?!.. Почему он думает?! Почему он все помнит… что помнит?!.. У него уже сформировались и тело, и мозг?.. какой бред!.. да что же это такое?!..
Олег попытался вспомнить степень формирования тела плода в зависимости от возраста, но сразу же забрался в такие дебри, что перепугался еще больше. Если это сон, то почему он не чувствует фальши? Почему он не может проснуться?! Почему он — взрослый человек оказался в теле зародыша?! И как вообще?!
Мир вокруг покачнулся, сдвинулся, и Олег ощутил, что уже не висит вниз головой, а, скорее, лежит. Слышались далекие женские голоса, резкие и неприятные. Раздалось металлическое звяканье, потом ему показалось, что он чувствует что-то, похожее на запах йода.
Нужно было как-то выбираться… Можно ли родиться самому, если очень приспичит? Наверное… Но он чувствовал себя маленьким, очень маленьким, крошечным… У Лешки нет медицинского образования, и, наверное, поэтому его тело уже так хорошо сформировано, хотя, наверное, ему еще всего лишь от силы месяца два… А родиться в два месяца никак нельзя. Можно только…
… сделать аборт никогда не поздно!..
… у меня никогда не было детей…
… я покажу тебе, как ты перестал существовать…
Мир снова покачнулся, и внезапно внутрь проник тонкий луч электрического света. Олег попытался закричать и снова не смог. Чьи-то отвратительные пальцы сжались на его теле и тотчас исчезли, а вместо них на него начал надвигаться какой-то жуткий металлический инструмент. Он схватил Олега и начал безжалостно выдирать, словно гнилой зуб. Жуткая боль пронзила все его тело, и мир вокруг содрогнулся, словно ему передалась эта боль, но закричать он так и не смог. Его тянули и дергали, сминая, кромсая, и, наконец, вытащили наружу, измочаленного, окровавленного, и он увидел облупившийся потолок и бесконечно длинную, покосившуюся люминесцентную лампу. Потом ее на секунду заслонило гигантское женское лицо с нацистскими глазами и перекошенным, злым, ярко накрашенным ртом. Лицо внимательно его разглядывало.
«Я же живой! — хотел закричать он. — Я же думаю, я же осознаю, я моргаю — неужели вы не видите, что я живой?!»
Но так и не смог этого сделать. Потом лицо исчезло, и Олега с размаху шлепнули на что-то твердое, железное, холодное. Сверху, нарастая, надвинулась огромная крышка и с лязгом опустилась, погрузив его в пропитанный болью и пустотой мрак.
Он проснулся от того, что его яростно тормошили. Во рту был вкус пива и табака, а вокруг — смешанный запах духов, шампуня и ветра. Олег открыл один глаз и взглянул на недовольное девичье лицо.
— Олег! Нашел время спать! Мы едем или как?!
Олег поднял голову и огляделся. Они все смотрели на него выжидающе, и их губы были мокрыми от пива и очень яркими. Одна сидела рядом, на пассажирском сиденье, трое разместились сзади, на диванчике — легко одетые, длинноногие и такие хорошенькие, что он ощутил естественное желание обнять сразу всех четверых. В руках они держали запотевшие бутылки с пивом, и он знал, что в багажнике есть еще пропасть пива. Полупрозрачные майки туго облегали их крепкие груди — так туго, что у него в голове произошло приятное кружение. Потом он любовно похлопал по рулю своего новенького ярко-красного «Ягуара RD6», окинул взглядом прикрытые козырьком белые циферблаты на приборной доске, поерзал ягодицами по дорогой черной коже, обтягивающей сидение, и кружение в голове стало еще более приятным. Он нажал на кнопку на приборной панели и запустил двигатель, и «кошечка», под капотом которой скрывалось 230 сил, мягко замурлыкала.
— Ну, держись, бабье! — лихо прокричал Кривцов, и машина рванулась с места, за несколько секунд разогнавшись до сотни километров. Девушки восторженно завизжали, влипнув спинами в кресла. Олег довел скорость до двухсот пятидесяти, и «ягуар» стремительно полетел вперед. Казалось, его колеса вовсе не касаются дороги, и машина, подхваченная мощнейшим порывом ветра, парит над убегающим к горизонту широким загородным шоссе. Из редких встречных машин смотрели глаза водителей, в которых горела бешеная зависть. Девушки верещали и смеялись, пили пиво и лезли к нему целоваться, нимало не боясь того, что водитель отвлекался, и машина, несущаяся на бешеной скорости, начинала выписывать на дороге зигзаги. Олег включил аудиосистему, и все восемь динамиков обрушили на сидящих в салоне истошный вопль солиста «АС/DC». Оглушительная музыка окружила летящий «ягуар», словно некая взбалмошная аура, и шлейфом стелилась следом, вспугивая ворон с неубранных помидорных полей и арбузных бахчей. Олег восторженно вопил и, когда на дороге ни впереди ни позади не было машин, крутил руль, и «ягуар» вихлялся и кружился, словно танцевал на широкой асфальтовой ленте некий диковинный танец кошки, перебравшей валерьянки. Иногда он и вовсе бросал руль, чтобы посмотреть, как машина мчится самостоятельно, и девчонки принимались пищать, но страха в их криках было мало. Ветер яростно бился о крылья «ягуара», словно завидуя его совершенным формам. Одна из девушек, уже вдребезги пьяная, стащила с себя майку и высунулась в открытый люк, радостно завизжав, и ветер развевал ее волосы и колотился об обнаженную грудь. Бутылки пива ходили по кругу, хрустели чипсы и орешки, табачный дым выматывался в открытые окна. Олег тоже пил, ничего не боясь. Он опытный водитель, и ни с кем ничего не случится. К тому же, это всего лишь пиво. Ему было страшно весело, и он жалел только, что сейчас с ним не было… кого?
Да не важно, потом вспомнит. А может, и не надо вспоминать. Важно то, что есть сейчас — эта бесконечная трасса, эта машина-мечта и хорошенькие вкусные девчонки вокруг, смотрящие на него с неким языческим восторгом и готовые для него на все. Да, да, девочки, вы не пожалеете, ибо я — Олег Кривцов, великий и ужасный и крайне, крайне прекрасный!..
Олег чуть сбросил скорость, издалека заметив притулившийся у обочины милицейский автомобиль и прислонившегося к нему гаишника, выглядевшего очень пыльным и очень печальным. При виде стремительно подлетающего «ягуара» он стал еще более печальным, но Олег притормозил и, медленно, величественно проплывая мимо жестких кошачьих усов автоинспектора, извлек из кармана несколько скомканных крупных купюр, скомкал их еще больше и швырнул комок в гаишника, и тот, подставив широкую лопатообразную ладонь поймал его.
— На развитие сострадания у дорожной милиции! — гаркнул Олег, и гаишник, вытянувшись и взяв под козырек, прогудел:
— Благодарствую!
Дверца «ягуара», свернувшего на обочину, приоткрылась, и из нее на траву выкатилась неоткупоренная бутылка «Невского». Гаишник подсеменил к ней, ловко отвернул зубами крышку и сделал несколько жадных глотков.
— Кайф! — сказал он, вытирая с усов хлопья пены.
— Воистину! — отозвался Олег. — Всего этого хватит, чтобы сегодня никого не щемить?! Думаю, хватит! А то смотри — узнаю, так в следующий раз и не дам ни фига!
Дорожный хищник снова козырнул, потом сказал:
— На втором повороте Костенко стоит, так вы ему ничего не давайте — он козел!
— Учтем! — Олег хлопнул дверцей, и «ягуар» умчался, обдав гаишника тучей пыли. Тот ухмыльнулся, в несколько глотков выпил полбутылки, снова ухмыльнулся и сказал вслед улетевшей красной машине:
— Ну? А ты еще трепыхался! Спокойной ночи, Олег!
Алексей открыл глаза и сразу понял, где он и что с ним сейчас произойдет. Это уже, кажется, было? Или нет? В любом случае, только не это! Он рванулся, но множество сильных рук держало крепко. В нос бил запах немытых тел, застарелого пота, мокрых носков и прокисшей мочи. Алексей хотел закричать, но чей-то кулак вмялся ему в живот, и он бессильно обвис, хватая ртом воздух и отстраненно ощущая, как с него торопливо сдирают штаны и трусы. За стеной на улице грохотало — там лил дождь, и это вселяло еще больший ужас.
— Я первым засажу!.. — сказал чей-то хриплый голос у него за спиной, и он судорожно сжался, хотя знал, что уже ничто ему не поможет…