— Он это сделал? — счел нужным обратится он к ней.
Ника неуверенно кивнула. Мастер хоть и успокоился, но кто знает, может от звука ее голоса тотчас вновь впадет в неуправляемое буйство.
— И перебил стражу Верховной Жрицы? — продолжал допытываться он, не удовлетворяясь скудным кивком Ники.
— И жриц, — добавила она.
Бюшанс, все это время испытующе вглядываясь в нее, растянул тонкие губы в довольной улыбке.
— Это так, — кивнул он. — Лорд Дорган потому и стал великим воином, что во всем идет до конца.
Видя, что настроение мастера изменилось, Ника решилась попросить у него попить, и когда он принес ковшик ледяной воды, осмелев, спросила:
— По-видимому, у вас личные причины ненавидеть Фиселлу? За эти дни, что я была ею, я уже поняла, что ее особо ни кто не любил, но еще ни у кого я не встречала такой неприкрытой, не осторожной ненависти как у вас, мастер Бюшанс.
Он помрачнел и ушел в себя, отвернувшись от Ники. Потом, когда она напилась, взяв у нее ковшик, мрачно сказал:
— У меня был сын. Очень способный, умный мальчик. Со временем он мог бы стать таким же великим воином как лорд Дорган. Его мать служит Дому Тускафен. Как-то, когда я выполняя ее заказ, выковывал ей наручи, ей пришла охота развлечься со мной. Десять полных кругов Нарбонделя она приходила ко мне, и я ублажал ее. Потом она надолго исчезла, оставив меня в покое, и я уже решил, что никогда не увижу ее больше. Но вот однажды, она появилась на пороге моего дома с младенцем на руках, — при этих воспоминии, лицо Бюшанса разгладилось, став для него на миг, реальностью. — Она сказала, что раз вместо девочки, которую она ожидала, появился мальчик, она, прежде чем отдать его на жертвенный алтарь Ллос, решила показать его мне, не желая лишать его законного отца права выбора: даровать ему жизнь или отдать паучихе. Она спросила, хочу ли я взять младенца себе. Я взял его, вырастил и был счастлив своим сыном. Все эти годы воспитывая его, я наблюдал за тем как, он, взрослея, перенимает мое мастерство. Я гордился моим мальчиком. Сначала визиты Фиселлы в наш квартал ремесленников никого особо не беспокоили. Все знали особняк, который она для себя облюбовала, устраивая в нем тайные встречи с высокородными дроу, плетя с ними сети интриг или привечая в нем своего братца неудачника Громфа, который постоянно таскал ей какие-то амулеты. Мы были беспечны до тех пор, пока не стали пропадать наши дети, и все равно нам по-прежнему было невдомек как-то связывать это с визитами в наши места Фиселлы, пока лорд Дорган не предупредил нас, что бы мы были начеку. Но… для меня его предупреждение слишком запоздало. Именно тогда мой сын исчез, и я уже не знал, где искать его. Я изнывал от тоски и неизвестности три полных круга Нарбонделля, а после нашел тело моего мальчика на пороге своего дома. Вдоволь натешившись им, эта паучья тварь выпила из него всю кровь. Не слушая советов Доргана, сраженный горем, я кинулся к матери моего сына и рассказал ей обо всем. Я хотел справедливости, хотел, что бы женщина, породившая его, доложила обо всем Верховной Жрице. Верховный Совет выслушал ту, у которой хватило смелости прямо обвинить в этом преступлении Мать де Наль. В ответ Фиселла расхохоталась ей в лицо, сказав, что не понимает, на что мы жалуемся: мне и так была оказана честь, и я могу похоронить свою падаль, тогда как других она просто скармливала голодным троллям. Этим все и закончилось. Как я пережил те страшные дни? Только мыслью об отмщении, что поддерживала во мне разум и до сих пор дает силы жить дальше.
— Господи, — прошептала Ника, в ужасе зажав рот рукою, и глотая слезы. На отчаяние несчастного отца больно было смотреть.
— Да, ты не Фиселла, — прошептал Бюшанс. — Скажи, смертная, ваши мужчины так же бесправны, как дроу?
— Ну, — Ника вытерла слезы, глубоко вздохнув, — Вообще-то, у нас относительное равноправие, но все равно женщины пока, находятся в зависимости от мужчин. Думаю, для вашей Фиселлы, это станет не очень приятным сюрпризом. Во всяком случае, наши мужчины не дадут ей запинать себя.
— О! Твои слова успокоили мою боль, смертная.
К ним подошел Дорган. Все это время он, занятый сборами, не вслушивался в разговор мастера и Ники, видимо успокоенный тем, что к Бюшансу вернулось его самообладание. Но, увидев мокрые от слез глаза своей женщины, тяжело посмотрел на него.
— Мы уходим, — сухо произнес он, взяв Нику под руку. — Что бы ни произошло не обнаруживайте себя и ждите. Время само подскажет, когда наступит подходящий момент.
— Но как ты собираешься уцелеть в Подземье со смертной.
— Я не пропаду, и ей пропасть не дам.
— Знаю.
Дорган положил ему руку на плечо и двинулся было к дверям, потянув за собой Нику, но она не спешила.
— Мастер, день назад я была в особняке Фиселлы и там нашла вот это, — она размотала с запястья медальон и, подняв его на цепочке, протянула Бюшансу.
С воплем отчаяния тот упал на колени с благоговением приняв в ладони эту бесценную для него вещицу.
— Его нашел Клопси, маленькое беззащитное существо — раб Фиселлы. С ним перед смертью разговаривал твой сын. В последние минуты жизни мальчик думал о тебе, своем отце.
Бюшанс прижался лицом к медальону, глухо зарыдав.
— Мастер Бюшанс. — мягко позвала его Ника, и когда он поднял к ней мокрое от слез лицо, сказала: — Это маленькое существо, Клопси, пропало. Мне ничего о нем не известно и я очень беспокоюсь. Если вы что-то узнаете, позаботьтесь о нем, прошу вас.
Бюшанс кивнул, вновь спрятав лицо в ладони, но едва Ника двинулась к поджидавшему ее у дверей Доргану, остановил ее:
— Подожди, смертная, — он протянул ей медальон обратно. — Возьми его. В Подземье он пригодиться тебе, как никогда. Это амулет для отвода глаз. Я сделал его для моего бедного мальчика, но он не уберег, не помог ему. Теперь этой безделице не место в моем доме, а тебе он понадобиться, — люди так беззащитны перед магией.
Ника посмотрела на Доргана, и когда тот кивнул, нерешительно приняла у Бюшанса медальон.
— Вы уверены, что потом не пожалеете об этом?
— Да. Я так решил, — он поднялся с колен, вновь, взяв себя в руки. — Да хранит вас Скрелла, богиня Летучая мышь.
Дорган смотрел на Бюшанса, который еще минуту назад готов был убить Нику, поверив ее облику Фиселлы, а теперь благословляющего ее в трудный путь, думая о том, что иногда простое сочувствие может оказаться сильнее самой могущественной магии
Вход в Подземье, в который они влетели на диске, согнувшись в три погибели, походил на нору. Дорган едва успел вовремя пригнуть голову Ники, прикрыв ее руками. Ход, то сужаясь, то расширяясь, уходил вниз, еще глубже и дальше, пока они не вырвались из него в Дикое Подземье. Подземье — это просторы с частым лесом сталактитов; равнинами, усеянными камнями; ледяными озерами и грунтовыми подземными реками; мрачными ущельями и извилистыми лабиринтами запутанных ходов. Свод, уходящий в необъятную захватывающую высь, служил этой неизведанной, таинственной стране, непроницаемым небосводом. Для жителей Мензоберранзана Подземье оставалось пугающим и таинственным, таким же, что для обитателей Поверхности бескрайние сельвы, дремучие урманы или непроходимые джунгли. Длинные, разветвленные, запутанные ходы пещерных лабиринтов иногда приводили в тупик или в пещеры, населенные необычными даже для Подземья, враждебными существами. Но дроу упорно отвоевывали у Дикого Подземье жизненное пространство. Как и на Поверхности, в Подземье обитало множество рас: дворфы, тролли, гоблины и другие твари о существовании которых человек даже не подозревал. Но дроу надменно полагали, что Подземье принадлежит только им, что именно они — истинные его хозяева. Все остальные мыслились ими как пришлые, незаконно живущие здесь, и не было особой нужды с ними церемониться, особенно с дворфами, извечными врагами дроу. Этот народец, с незапамятных времен спустившись сюда, основал на подходах к Поверхности город, не уступающий по силе и богатству самому Мензоберранзану.
Дроу знали, почему дворфы основали Блингстоун между Мензоберранзаном и выходом на Поверхность. Хотя темные эльфы не могли оставаться на Поверхности долго, но того времени, что занимали их стремительные и жестокие набеги, вполне хватало, чтобы разорять жителей граничащих с Подземьем земель. Дворфы стали тем заслоном для Поверхности, что защищал их от нашествия дроу. Они не слишком обольщались тем, что чувствительные глаза дроу не выносят дневного света, и понимали, что в своей непомерной жажде завоеваний темные эльфы обязательно что-нибудь изобретут для устранения этого препятствия. Но, что больше всего заставляло дворфов решится на такое рискованное соседство — это ненависть, что поднималась из глубин их существа при одном только виде темнокожего эльфа. Эта ненависть помогала им отражать короткие, но жестокие нападения дроу. И эта ненависть была обоюдной.
Дроу было чуждо и непонятно на Поверхности все: порывы ветра, солнечное тепло, смена дня и ночи, мерные вздохи океана, бегущие по небу белоснежные башни облаков. Подобное многообразие цветов и красок пугало и угнетало их: зелень травы, лазурь неба, искрящаяся белизна снега, белые, нагретые солнцем камни, голубые воды рек… Чуткий слух дроу оглушал шепот листьев под легким дуновением беспокойного ветерка, шелест дождя в траве, пение птиц. Им был чужд и ненавистен сам уклад жизни обитателей Поверхности, непонятны их отношения, их чувства, а мировоззрение враждебно. Их идеалы подрывали сами основы бытия дроу. Взращенные под паутиной лжи и недоверия ко всему, и к своим соплеменникам в том числе, они ненавидели все, что жило, цвело, набиралось сил, открыто радовалось и дарило счастье другим, под ослепительным светилом Поверхност. Это был чужой для них мир. В своем непомерном высокомерии они считали, что все, так или иначе отличное от Подземья, не имеет права на существование. Дроу понимали лишь тьму, страх, ложь, лицемерие и ненависть — эти чувства они взращивали и культивировали, полагая, их признаками силы. Пожалуй, только они и могли существовать в вечном мраке Подземья. И может, только отважные дворфы с их твердой волей и духом, таким же незыблемым, как камень, который они испокон веков разрабатывали и прорубали, могли стать той непреодолимой преградой на пути темных эльфов к завоеванию Поверхности. Дроу, прирожденных воинов, крепкие, неприступные стены Блингстоуна могли и не остановить, но зато сильно отвлекали и беспокоили. Дворфы защищали выход на Поверхность, но дальше, в Дикое Подземье соваться не решались даже они. Ни одна из посланных ими экспедиций так и не вернулись назад. Ведь даже для дроу Дикое Подземье оставалось непонятным и опасным местом, хотя они и освоили довольно большую территорию вокруг Мензоберранзана. Контролируя подходы к ней, они создали на границах фортпосты, с которых шла осторожная разведка прилегающей к ней сети пещерных лабиринтов. С этих фортпостов делались набеги на Блингстоун, вылазки на Поверхность, нападения на кочующие вблизи их племена орков. И дроу оставалось только догадываться, что им придется преодолевать, чтобы захватить простирающуюся дальше ничейную Терру-Инкогнито. Те немногие счастливчики, которым довелось вернуться оттуда, так и не смогли ничего толком рассказать о тех таинственных пещерах и только знание того, что что-то непонятное, чудовищное укрывается в бесконечных туннелях и сталагмитовых лесах, останавливало дроу от дальнейшего завоевания и порабощения Подземья. Они не знали, как бороться с этим непонятным, не знали победят ли вообще, и не накличут ли после, из еще более глубоких недр на находящийся под защитой Ллос Мензоберранзан, ужасную древнюю напасть, с которой даже Ллос будет справиться не под силу.
Именно туда теперь стремился Дорган, вызывая как у своих преследователей, так и у единомышленников сомнение в его здравомыслие. Ведь дроу, знавшие Подземье много лучше остальных его обитателей, и те предпочитали смерть, чем оставаться там в полном одиночестве. Все это, уже после, рассказывал Нике муж, когда они коротали вечерние часы перед костром под открытым звездным небом. Но сейчас, когда они бежали из Мензоберранзана, она всего этого не знала, что, было не так уж и плохо для ее душевного спокойствия. Она даже забеспокоилась, когда Дорган сказал, что дроу постараются не пустить их за границы форпостов. Но они, благополучно миновав узкий ход тоннеля, вырвались на простор огромной страны пещер. И теперь, замедлив полет, их диск завис за необъятным сталактитом.
— Где мы? Куда ты меня завез? — заволновалась Ника, в тревоге осматриваясь и видя вокруг одни лишь голые камни.
— Это самый дальний фортпост Мензоберранзана. Дальше идет Дикое Подземье. Мы укроемся там — проговорил Дорган.
— Погоди, погоди, — Ника, торопливо, схватила его за рукав. — Мы, что же, не вернемся в Мензоберранзан?
— Там нас ждет смерть.
— Не знаю, как насчет тебя, но меня там будет ждать Фиселла. Мои три дня истекают.
— Так ты еще надеешься, что Фиселла вернется? — удивился дроу. — В Мензоберранзане ее, как и нас, ожидает смерть. Подумай хорошенько: она не исполнила обет, данный Ллос. Она обманула саму богиню. А Ллос такого не прощает.
— То есть… ты хочешь сказать… я останусь здесь? — с упавшим сердцем прошептала Ника. Она не верила в это и в тоже время была готова к подобному открытию.
— Мы обязательно все обсудим, как только выберемся из Мензоберранзана.
— А мы разве еще не выбрались из него?
— Еще нет. Нам нужно миновать этот фортпост.
— Нас могут здесь ждать? — забеспокоилась Ника — Но, ведь ни кто не знает, что мы выйдем именно к нему? Это ведь не единственный фортпост? Да?
Дорган покачал головой.
— Вокруг Мензоберранзана их несколько, но это ничего не значит. Если Вифелла, все-таки подняла тревогу, то нас поджидают везде.
Немного подумав, Ника спросила: