— Ты необычайная девушка. Я это вижу. Иначе, как бы ты сумела покорить холодное сердце дроу настолько, что он с готовностью принес себя в жертву для тебя.
— Я обычная. Необычен мой супруг.
— И он знает, что ты смертная?
— Да, ваша светлость.
— Тем более это удивительно. Видимо, наступает время великих перемен — качая головой, проговорил герцог.
— Но мы не знаем истинного положения вещей, — поднял голову мажордом, продолжая растирать руки старика — В чем тут дело? Может дроу околдовал бедняжку, или настолько запугал, что подчинил ее вою своей.
— Это так? — глянул герцог на Нику.
— Конечно, нет.
— Но может быть тебя и дроу объединяет какая-то тайна?
Ника вздрогнула, испугавшись проницательности герцога.
— Значит не из страха, не очарованная магией и не из боязни, что твоя тайна откроется, ты следуешь за ним? В то, что тебя привязывает к нему любовь, я поверить не могу. Может он соблазнил тебя, пообещав нечто такое..? — герцог не договорил, пристально вглядевшись в ее лицо.
— Да, — прошептала Ника.
— О! — оживился он — Верно, дроу пообещал исполнить твою мечту? Так о чем же она, дитя мое? О чем твои грезы?
Глаза герцога странно блестели и Ника насторожилась — она не понимала, куда он клонит. Их разговор казался ей странным.
— Ты не хочешь говорить со мной о своей, самой сокровенной мечте? — спросил герцог, заметно оживившись.
— Я мечтаю найти мудреца, называющего себя Зуффом.
Герцог разочарованно откинулся на спинку, почти утонув в кресле.
— Я слишком стар, — проговорил он медленно. — И прожил достаточно, чтобы отличить мечту от низменной цели. Поиск этого Зуффа всего лишь ступенька к твоей мечте.
Ника промолчала. Проницательность герцога была поразительна.
— Я не хотела бы говорить об этом, — спрятала она руки за спину, с силой стиснув пальцы.
В интересе герцога к ее мечтам, Нике чудилось что-то не здоровое. Но герцог не рассердился, а глубоко вздохнув произнес:
— Ты права, дитя. Не стоит пускать в свою сокровищницу посторонних. От их жадных, алчных взглядов сокровища только тускнеют и обесцениваются. Так и мечта твоя мельчает и ослабевает от непонимания и насмешек. Идти к ней нужно молча, храня ее глубоко в сердце, веря только ей и никому больше, даже если ты понимаешь, что она неосуществима. Но правду об этом ты узнаешь лишь тогда, когда потратишь на ее осуществления все свои силы. Ты узнаешь правду и о себе, и о ней, своей мечте. Но, вот ты, дитя, непременно увидишь ее осуществленной, потому что не будешь слушать тех, кто начнет доказывать, что все это вздор и отговаривать тебя, — он взглянул на нее усталыми, потухшими глазами — Я стар, и лишь моя мечта поддерживает во мне искру жизни, хотя я понимаю, что мне не на что надеяться, — он хрипло, неприятно рассмеялся. — Видимо, Вседержитель не желает потакать моему наваждению, мое же сердце ропщет на это. Вот я и живу из чистого упрямства и вредности, зная, что моя мечта, увы, несбыточна. А теперь оставь меня.
Ника поклонилась и пошла к двери. Лео дожидался ее у дверей герцогских покоев. Они спустились к пиршественной зале, где вовсю шло безудержное веселье. Там стояла страшная духота, от какофонии звуков раскалывалась голова, потому что все менестрели разом решили порадовать слушателей своим искусством. А благодарные слушатели, отплясывали кто во что горазд. Паж, ловко лавируя между скачущими в танцевальных па, сталкивающихся пар и уворачиваясь, от нетвердо держащихся на ногах танцоров и тех, кто ни как не мог сообразить в какую сторону двигаться к выходу, а потому просто стоял в глубокой задумчивости, пока не падал под ноги танцующих, отыскал ее плащ и пошел вперед — провожать Нику до гостиницы.
Во дворе герцогского дворца вовсю гулял народ под пение непристойных куплетов менестрелей. Низко надвинув капюшон плаща, Ника старалась не потерять в толпе юркого Лео. Ей повезло: так и не узнанная никем, она беспрепятственно добралась до своей гостиницы, возле которой, как и на примыкающих к ней темных улочках, царила сонная тишина. Дав мальчику монету, Ника вошла в пустой обеденный зал гостиницы, по которому неприкаянно бродил хозяин, в который раз протирая передником столы. Он печально поведал, что все завсегдатаи и постояльцы гуляют у герцогского дворца и с надеждой поинтересовался: не голодна ли госпожа и не желает ли заказать ужин. Ника поблагодарила его, сказав, что только что встала из-за пиршественного стола и поднялась в свой номер, в тайне надеясь, что дворф, варвар и Ивэ тоже веселятся на празднике менестрелей у дворца. Однако на ее робкий стук в дверь комнаты, которую занимали мужчины, тут же откликнулся, низким ворчанием, Борг. Поняв, это как приглашение, Ника вошла в комнату, которая ничем не отличалась от той, что занимала она с Ивэ: постель под простым холщовым покровом, стол и два табурета. В углу на третьем табурете — таз с кувшином. Отличие состояло лишь в том, что, сейчас, стол был завален объедками, посреди которых стоял кувшин с вином, а рядом, в столешницу, был вогнан нож. Везде, где ни попадя, валялась одежда. Входя, Ника запнулась о тяжелый башмак Борга. Сам он босой, в рубахе навыпуск, сидя на полу, начищал свой шлем. Харальд, шумно жуя, расправлялся с жареной курицей, руками раздирая ее на куски. На постели, поверх одеял, лежал Дорган: неподвижно, с осунувшимся лицом и закрытыми глазами. Подойдя к кровати, Ника опустилась перед ней на колени.
— Что с ним? — испуганно прошептала она.
— Он спит, — ответил Борг, подходя к ней. — Ему крепко досталось.
Склонившись, Ника прижалась лицом к его груди.
— Ну, ну, девочка. Ты-то здесь причем? Дорган сам пожелал этого… Да. А мы слышали, как ты пела.
— Громко так, — прогудел со своего места Харальд. — И Дорган тебя слышал.
— Почему он… так выглядит? — Ника подняла голову и посмотрела на дворфа покрасневшими глазами.
— Ну, видишь ли, девочка, та штука, которой подверг его придворный маг, выкачала из него много сил, чтоб, все было наверняка…
— Боже мой! — Ника опять прижалась щекой к груди эльфа, слыша слабое биение его сердца. — Если бы я только знала…
Теплая ладонь прошлась по ее волосам.
— Ты молодец, — прошептал Дорган, не открывая глаз.
— Ты не должен был соглашаться на такое. Ты, верно не знал, на что идешь?
— Знал — проговорил эльф, ласково перебирая ее волосы.
— Я вовсе не горела желанием петь.
— И все же, я пошел бы на это еще раз, чтобы услышать, как ты поешь… Но ты задержалась. Я начал беспокоиться.
— Я разговаривала с магом Руфусом. Он сказал, что давал тебе настойку, которая восстановит твои силы.
— У меня свои средства, чтобы подняться на ноги, — проговорил Дорган. — Он, что нибудь знает о Зуффе?
— Нет. Он никогда о нем не слышал, но обещал порыться в старых свитках и книгах. Потом меня призвал к себе герцог и мы вели с ним странный разговор.
— О чем вы говорили?
— Он сказал, что ему понравилось мое пение, но если судить честно, то Джеромо искуснее.
Харальд пренебрежительно фыркнул, а Борг заявил, что герцог, должно быть, туг на ухо.
— А потом, он начал говорить, что-то о мечте и что он умрет, так и не увидев ее воплощенной.
— Этот человек одержим? — покачал головой на подушке Дорган — Так кому он решил отдать Венок?
— Завтра мы состязаемся с Джеромо, но если они потребуют…
— Уже нет… — перебил ее Дорган. — Не потребуют. Ступай отдыхать. Завтра ты должна быть готова к решающему состязанию.
— Доброй вам ночи, — попрощалась с мужчинами Ника.