— А мне по фигу! — прокричала ей в след Ника. — Слышь ты, компостер!
— Видела… мозги мне формирует, — фыркнула она, когда Бети поставила перед ней полную кружку вина…
Утром Ника обнаружила себя, лежащей на полу у кухонного очага, укрытой пыльной мешковиной. Голова на удивление была ясной и она помнила все, что с ней происходило вчера. Встав, она отряхнулась и умывшись из рукомойника, вышла из кухни. Спору нет, с сестрой Теклой она погорячилась, вина которой была только в том, что она не вовремя подвернулась Нике под руку со своими нотациями.
— Сестра Ника, — окликнули ее.
Из окна трапезной махала рукой, подзывая ее, Бети. Ника подошла к ней готовая к самой ужасной новости.
— Зайди в трапезную, сестра — пригласила кухарка.
Пока монахини стояли на утренней службе, она накрывала столы для раннего завтрака. Деревянные миски уже наполнил черпак овсяной каши и рядом лежали ломти ржаного хлеба с сыром.
Бети, разливающая молоко из кувшина по глиняным кружкам, с сочувствием глядя на Нику, сказала:
— Поешьте. В ближайшее время, вам вряд ли это удастся.
— Что, вот так сразу, выкинут из монастыря? — потеряно спросила Ника, опустившись рядом на лавку.
— Сестра Текла подобного ни за что не спустит, — покачала головой Бети. — Но вы единственная, кто не побоялся говорить с ней так… храбро.
— Ну, да, — кивнула Ника, разбалтывая деревянной ложкой кашу в молоке. — Но, прежде я выпила полную кружку вина и нахамила ей, только потому, что была пьяна. Вот и вся моя храбрость.
— Все же, было отрадой видеть, что кто-то смог поставить сестру кастляншу на место. Я буду молиться, чтобы вас оставили в монастыре.
— Спасибо, Бет, — с благодарностью взглянула в белесое лицо монахини, Ника.
Надо же было уродиться с белесыми волосами, бровями и ресницами и при этом, иметь яркие веснушки.
Она успела к концу утренней службы, затесавшись среди сестер, стоящих у самых дверей. На хоры подниматься уже не имело смысла. Зачем? Служба закончилась и монахини, опустив глаза, не глядя по сторонам — это строго запрещалось — потянулись к выходу из храма. Но Ника, все же, замечала на себе их короткие, быстрые взгляды. К ней подошла молоденькая послушница и зардевшись, тихо проговорила, что матушка, просит сестру явиться к ней сей же час. Ника поклоном выказала свою полную покорность и последовала за ней к кельям, где, пройдя галерею, остановилась у дверей настоятельницы. Послушница постучалась, вошла и доложила о Нике. Глубоко вдохнув и выдохнув, Ника переступила порог. Конечно же, кроме самой настоятельницы здесь присутствовала сестра Текла. Судя по красным пятнам горящих не щеках матери Петры и поджатым губам кастелянши, их разговор был не легким. Обе повернулись к вошедшей, что остановившись возле дверей, виновато опустила голову, стиснув руки в широких рукавах рясы. После непродолжительного, недоброго молчания, настоятельница сухо поинтересовалась:
— Сестра Текла донесла о вашем недопустимом, возмутительном поведении. Признаете ли вы обвинение старшей сестры в том, что вчера вечером были пьяны?
— Признаю, — виновато отозвалась Ника.
— Признаете вы также, обвинение старшей сестры в том, что поносили ее бранными словами?
— Признаю.
— Вы сами слышите, что ослушница признается во всех своих мерзостных проступках, — ввернула сестра Текла.
— Мы вынуждены просить вас, оставить нашу обитель, — строго произнесла мать Петра, не обратив внимание на праведный гнев сестры кастелянши.
Ника поклонилась и повернулась, чтобы уйти под удовлетворенный, торжествующий взгляд сестры Теклы.
— Разве я вас отпускала? — рассердилась настоятельница.
— Нет, матушка, но…
— Ко всему прочему, в тебе нет ни капли здравого смысла. Почему ты ничего не говоришь в свое оправдание?
— Потому что, мне нечего сказать, — прошептала Ника.
— Она сама, слышите… — ликуя, воскликнула Текла.
— Прошу вас, сестра… — прервала ее настоятельница и снова повернулась к Нике. — Сестра Бети рассказала, что вчера поздним часом, ты появилась на кухне в ужасном состоянии. Она сказала, что ты выглядела так, будто вот-вот лишишься рассудка и только вино помогло тебе прийти в себя. Так ли это было? Отвечай!
— Да, матушка.
Настоятельница вздохнула с явным облегчением.
— Что напугало тебя так, милая?
Но ее смягчившийся, по отношению к ослушнице, тон, очень не понравился Текле.
— Что бы ее ни напугало, она не должна была вести себя со мной, старшей сестрой обители, подобным образом.
Мать Петра жестом призвала ее к молчанию, не спуская внимательных глаз с Ники.
— Что напугало тебя? — настойчиво спросила она.
— Я… — Ника облизала пересохшие губы. — Я шла по кладбищу в темноте и… меня напугал крик совы, матушка.
— Откуда ты возвращалась? — настойчиво допытывалась настоятельница.
До Ника вдруг дошло куда она клонит и подняв голову, открыто посмотрела ей в лицо. Мать Петра все знала и ждала лишь произнесенных вслух слов признания. Однако, для Ники было ясно и то, что она не сдаст эту стерву Режину, а разберется с ней сама.
— Ты ведь была в скриптории? — подбодрила настоятельница Нику решив, что та боится говорить о Режине.
— Да.
Настоятельница оживилась, а кастелянша сникла, прижалась к стене и украдкой сотворила оберегающий знак.
— Это был час, когда ты находилась в скриптории. Это, Режина? — прямо спросила настоятельница. — Что она сделала тебе?
— Ничего.
Мать Петра с надменной улыбкой рассматривала Нику.
— А ведь тебе придется еще не раз пойти в скрипторий.
От этого напоминания Нику слегка затошнило.
— И что? — от того, несколько грубо, спросила она и тут же поспешно исправилась, упавшим голосом выдавив «Да»: только такого ответа требовал устав обители от послушниц.
Мать Петра прошлась по кабинету, потирая сухие ладони.