Взвыв, демон отпрянул за границу круга, зажав лапами рану и мотая головой от боли. От его раны поднималась струйка пара, он открывал и закрывал пасть в безмолвном вопле-вое. Его тело начало чернеть, обугливаясь и истончаться до пара, но Режина читая заклинания, мрачным угрожающим голосом, по видимому, не отпускала его. Демон проявился вновь и вдруг в лютой, бессильной злобе, стал кидаться на то место защитного круга, откуда чуть было не прорвался в этот мир. Режина занеся, нож над головой, бестрепетно, без тени страха, ждала его появления, не переставая читать заклинание. По ее лицу катились крупные капли пота. Зрачки расширились настолько, что поглотили всю радужку и теперь она не отводила от демона, своих непроницаемо черных глаз. Нервы Ники были напряжены до предела.
— Зуфф! — выкрикнула она.
— Зуфф! — эхом повторила за ней Режина.
Демон щелкнул зубами и снова бросился на границу круга. «До чего же, тупой гад нам попался — в отчаяние подумалось Нике — Как же развести эти рыбьи мозги… Зуфф!!!»
Неожиданно успокоившись, демон уселся в центре круга и уставился на женщин немигающим взглядом белесых, водянистых глаз. Режина, напряженная до предела, по прежнему держала, занесенный над головой нож, готовая в любой момент ударить. Но Ника, холодея от ужаса, видела, что борьба со строптивым демоном, отнимала у нее последние силы.
Углы рта твари подрагивали, складываясь в зловещую усмешку, и Нику охватило дурное предчувствие. Тем более, что на их глазах, страшная рваная рана на морде демона, затянулась. Теперь речь уже шла не о том, чтобы он выполнил их желание, а о том, чтобы не дать ему проникнуть за круг и загнать обратно в его вонючую бездну.
— Режина! Загоняй эту дрянь обратно! — крикнула Ника.
— Я пытаюсь это сделать, — задыхаясь, прохрипела ведьма. — но у меня не хватает сил… А ведь я вызвала самого безобидного демона… думала после удара ножа… он станет покладистым… Ему кто-то дает силы…
На какой-то коротки миг, она отвела глаза от твари, виновато взглянув на Нику, но именно в этот момент демон одним рывком, оказавшись у бреши магического круга, вклинился в нее, и взмахнув склизкой чешуйчатой лапой, выбил у потерявшей бдительность, Режины нож из рук. Но хуже всего было то, что не устоявшая на ногах Режина, попятившись упала и теперь лишившись своего ножа, с ужасом смотрела, как демон протискивается за черту разделявшую их миры. Вот уже показалась половина его, мерзкого, исходящего вонючим паром, скользкого тела.
— Режина! — в ужасе завопила Ника, уловив движение твари дотянуться до лежащего на земле ножа.
Коршуном бросившись на нож, она схватила его и задыхаясь от отвратительной вони, что шла от этого уродливого существа, вонзила заточенное лезвие в бок твари, каким-то чудом, увернувшись от взмаха его когтистой лапы. Нож со скрежетом прошел вскользь по жесткой чешуе, надежно защищавшей тело твари. Демон угрожающе заворчал, а Ника, отскочив, вновь занесла его для удара, целясь ему в морду. Она уже приподнялась на носки, чтобы бить наверняка, когда обнаружила, что клинок ножа пропал, а вместо него из рукояти бьет, не опадающая, тугая струя воды, повторяющая и держащая форму клинка. Но думать и удивляться было некогда, и понимая, что демон переиграл их, что-то сотворив с ножом, Ника, ни на что уже не надеясь, всадила его в отвратительную морду, чуть ниже круглого студенистого глаза. Клинок из воды на удивление легко, без скрежета о чешую, вошел в тело демона, которое начала чернеть и трескаться. Демон глухо завопил, отпрянув во внутрь круга и заметался в нем так, что у Ники создалось впечатление, что он занимает там все пространство, находясь одновременно в нескольких местах. А нож выскользнув из ее рук, вонзился в землю, туда, где было слабое место в защитном круга и через которое только что чуть не прорывался демон, словно замкнув и укрепив его. «Зуфф!» — победно вскрикнула Ника, как если бы, ликуя, кричала «Ура!» и кинулась к Режине.
— Ты, справилась! Какая же ты молодец! Видишь, у тебя хватило сил!
Но Режина с удивлением смотрела на мечущегося демона, то исчезающего, то появляющегося вновь.
— Ему не дают уйти, — прошептала она. — Но, клянусь святым Асклепием, не я сотворила водяной клинок. Я… я о нем, как-то не подумала…
— Разве это сейчас так важно… — улыбалась во весь рот Ника.
— Но мне необходимо… завершить… — Режина схватила ее за руку и напрягшись, что-то громко и повелительно произнесла.
Демон взвыл и опал, растекаясь огненной лавой, возвращаясь в свою адскую стихию. Круг медленно угас, оставив на потрескавшейся земле, выжженное пятно. Но Нике уже было не до него: почувствовав, что Режина, как-то странно обмякла, выпустив ее руку, которую все время сжимала, она повернулась к ней. Ведьма без чувств лежала на сырой холодной земле.
«Что ж, — философски размышляла Ника, таща на спине, так и не пришедшую в себя Режину, — не первый и не последний раз меня обломали. Не повезло нам с демоном, очень уж «покладистый», гад, попался. Молчал, как партизан, да упорно лез за границу круга. Ну, почему же мне так не прет?». Она дотащила Режину до крыльца скриптория, освещенного, слабым светом фонаря, поудобнее перехватив ее руки и рывком подтянула сползшее тело повыше, поднялась по ступенькам, согнувшись в три погибели, пыхтя и обливаясь потом.
Наконец, она толкнула дверцу, находящуюся между книжными шкафами, заволокла бесчувственную Режину в крохотную келью и повалила ее на узкую лежанку. Немного отдышавшись, она уложила ее поудобнее и, в какой уже раз, принялась хлопать по щекам. Из кувшина, стоящего в нише стены, смочила ей лоб, виски и губы, водой. Но Режина по прежнему пребывала в глубоком обмороке, не подавая никаких признаков жизни. Нику очень пугал ее вид: она, будто, высохла, ее губы запеклись, глаза ввалились, черты лица заострились. Ника огляделась, надеясь найти здесь, что-нибудь кроме воды, однако келья ведьмы просто поражала своей убогостью. Кроме узкой лежанки, застеленной, каким-то тряпьем, да, стоявшего в нише кувшина с затхлой водой, в этой узкой каморке, в которой едва можно было развернуться одному человеку, больше ничего не было. Ника нащупала на шее Режины пульс. Слабый, он едва угадывался и Нике это очень не нравилось. Положив руку на холодный лоб ведьмы, она подумала, что без помощи сестры Терезии, видимо, не обойтись и с тяжелым сердцем покинула скрипторий. Хоть ее беспокойство за Режину росло, она все же не решалась безжалостно разбудить Терезию в такой ранний час, на то должна быть не маловажная причина и будет ли ею глубокой обморок ведьмы, Ника не знала. Но главное, как объяснить то, что привело Нику в келью Режины под утро.
Понимая, что не смотря на неимоверную усталость, она ни за что не уснет из-за беспокойства за подругу и взбудораженная неудачным и опасным обрядом, который они рискнули с ней провести, Ника направилась в купальню, чтобы отмыться от вони демона, пропитавшую каждую складку ее рясы.
За ночь вода в баке остыла — накануне сестры принимали ванны, чтобы встретить праздник, почитаемого ими святого, не только в чистоте душевной, но и телесной — и Ника довольствовалась холодной водой. Смыв с себя грязь и пот и натянув несвежую нательную сорочку и рясу поверх нее, Ника дрожа от озноба, добрела до своей лачуги и закутавшись в овчину, кое-как согрелась. Ее растолкала сестра Терезия, оказывается Ника, незаметно для себя, провалилась в тяжелый беспросветный сон.
— Ты опаздываешь. Сейчас прозвонят к праздничной утренней службе, а ты даже не переоделась в чистое, — волновалась Терезия.
— Сестра, — схватила ее за руки Ника, умоляющее заглядывая в глаза безотказной доброй женщине, — молю вас, сходите к сестре Режине перед тем, как отправиться на службу. Вчера вечером, я видела, она была совсем обессилена, так что мне пришлось довести ее до кельи и уложить на лежанку. Ей нужна помощь.
— Могла бы призвать меня тот час, — поджав губы, сухо отозвалась Терезия.
— Я пойду с вами, — вскочила Ника, боясь как бы сестра Терезии не помешали другие дела. — Мы только взглянем на нее и либо убедимся, что она оправилась и с ней все в порядке, либо вы, скажете мне, что надлежит предпринять и чем ее лечить — говорила Ника, увлекая сестру Терезию за дверь.
— Но… — попыталась та остудить пыл младшей сестры.
— Я успею… Во всяком случае, убедившись, что с ней все в порядке и она не останется без присмотра, я быстро вернусь обратно.
Но сестра Терезия слишком медленно, следовала за Никой на своих больных ногах, идя к скрипторию с явной неохотой. Гулкая тишина, в утренних потемках библиотеки, напугала Нику и она, чуть ли не бегом, потащила за собой запыхавшуюся Терезию. Режина находилась в том же положении в каком Ника оставила ее. Отдышавшись и отбросив свои страхи, сестра Терезия, став собранной, не спеша и деловито принялась осматривать, так и не пришедшую в себя, женщину, но повернувшись вдруг увидела, переминавшуюся у двери в мучительной неизвестности, Нику.
— Во имя Асклепия! Ты еще здесь? — тихо воскликнула она. — Разве ты не слышала, что уже давно прозвонили к утренней службе…
Ника сорвалась было с места, но остановилась с тревогой глядя на Режину.
— Она очень слаба, — торопливо сказала сестра Терезия, видя неподдельное беспокойство своей подопечной и, в тоже время, недоумевая, как можно волноваться за ведьму, которая не внушает ничего кроме страха.
— Я побуду с ней, — тем не менее пообещала она разволновавшейся Нике.
Кивнув, она выбежала из скриптория, но сразу же, спохватившись, перешла на торопливый шаг — монастырский устав запрещал сестрам спешить, тем более бегать — все же, переходя на бег, когда была уверена, что ее никто не видит. В хижине она наспех переоделась и, оправляя, накинутую поверх рясы, белоснежную тунику, поспешила к храму, с беспокойством думая, не криво ли она одела белый накрахмаленный чепец и крепко ли прикрепила булавками покрывало поверх него. Добежав до широкой дорожки, она пошла по ней к храму.
На крыльце толпился народ, не поместившийся в храме. Люди вытягивали головы, чтобы посмотреть праздничную службу. Прислушавшись, и не услышав слаженного пения хора, Ника немного успокоилась, торопливо взбежав на крыльцо и мимо молящихся, держась стены, вошла в храм, через толпу пробираясь к лестнице, ведущую на хоры.
— Это не допустимое, преступное легкомыслие! — встретила ее на нижней ступеньке лестницы, возмущенная сестра Текла. — Ты, видимо, возомнила, что из-за тебя мы прервем службу? Это превосходит все пределы непослушания, проявленных тобою и я сию же минуту доложу о твоем проступке матери настоятельнице, — пригрозила ей Текла.
Неповоротливая, она грузно поднималась впереди нее по лестнице, еще больше задерживая Нику, норовящую, как-то обойти ее.
— Неужели ты проспала! — вдруг осенило кастеляншу и эта мысль настолько поразила ее, что она, остановившись, повернулась к Нике, готовая разразиться очередной гневной отповедью.
— Сестра… — умоляюще взмолилась Ника, сложив ладони перед собой.
Сурово поджав губы и всем своим видом показывая, что этот разговор еще не закончен, Текла отвернулась и преодолела, наконец, последние три ступеньки. Ника, словно выпущенная стрела, пронеслась мимо нее и вдоль стены помчалась к органу, вокруг которого стояли, облаченные в праздничные черно белые рясы, растерянные сестры. Изабелла повернула к ней бледное лицо с тем выражением с которым человек готовится стойко перенести, надвигающуюся катастрофу. Внизу, мать Петра уже дочитывала последние строки праздничного богослужения. У Ники не оставалось даже секунды, чтобы выровнять дыхание. Снизу грянуло дружное славословие святому Асклепию и сестра Изабелла подняв руку, призывая сестер приготовится, тут же опустила ее на клавиши органа. Храм заполнили величественные, монументальные раскаты торжественной музыки, так хорошо знакомый прихожанам обители, что ежегодно посещали празднества в честь святого врачевателя. Вдруг в эти строгие, низко звучащие звуки, вплелись другие — нежные и высокие и под сводами храма, начал распускаться глубокий, нежный голос. Он обещал и утешал и ему хотелось безоглядно верить. От его щемящей проникновенности наворачивались слезы. Люди, затаив дыхание слушали, чувствуя, как он врачует их души. То мягко опускаясь, то плавно набирая силу, он завладевал ими и в храме благоговейно внимали ему. Орган и хор, оттенял бархатистую глубину голоса, который затихая, истаивал в торжественных аккордах органа, пока наконец не наступила тишина.
Толпа прихожан не сразу сдвинулась, зашевелилась и начала продвигаться к дверям. Большинство людей оставалось в храме, чтобы помолиться святому Асклепию, украсить его алтарь и статуи цветами, хотя подножия, каждой из них, уже утопало в пестрых астрах. По обе стороны алтаря, высились вазы с букетами белоснежных и бордовых гладиолусов. С перил хоров свисали гирлянды из мелких осенних роз, а плиты пола были сплошь усыпаны их лепестками. Медовые свечи распространяли сладкое благоухание. Через несколько часов начиналась полуденная праздничная служба, после шла вечерняя. В перерывах между ними монахини должны были принимать, кормить и одаривать одеждой нищих, убогих и калек и молиться вместе с ними святому, прося об их исцелении, а после лечить их. Всю седьмицу будет длиться праздник и все эти семь дней ворота монастыря останутся открытыми и ни кому не будет отказа в его нужде: будь то питье, крыша над головой, одежда и обуви, которую монахини, собирали весь год и которую, обычно, оставляли в монастыре богатые путешественники, или крестьяне приносили то, что оставалось от почивших родственников. Каждая сестра обители должна была обмыть ноги, прибывшего в монастырь нищего и одарить его чем нибудь из одежды.
Все это еще предстояло пережить Нике, сейчас же ее занимало одно — успеет ли она сбегать до полуденной службы в скрипторий. Высматривая среди монахинь сестру Терезию, Ника вполуха слушала выговор сестры Изабеллы, за то, что своим опозданием чуть все не сгубила. Взгляд Ники, не задерживаясь, скользнул по сестре Текле, что-то нашептывающей на ухо, склонившейся к ней матери Петре, которая перебирая четки, внимала словам кастелянши. Как вдруг, в тени колонны, Ника разглядела фигуру в темном плаще, в низко надвинутым на лицо капюшоном. Сердце Ники подскочило в груди. Режина! Ника сорвалась с места, оставив сестер из хора и уже, вполне, успокоившуюся, давно закончившую выговаривать ей, Изабеллу в недоумение. Наплевав на устав, Ника сбежав по лестнице вниз, проталкиваясь через прихожан, поспешила к ней, пока дорогу ей не преградил Джон. Появившись из-за колонны, он оттолкнул какого-то бродягу, глазевшего на цветной витраж, разинув рот. Его вид поразил Нику и она остановилась, настороженно глядя на него. Мальчишка опирался на костыль, одна рука его висела на перевязи, а всегда холодные глаза были подозрительно красными и припухшими.
— Помнишь еще меня? — резко спросил он. — Это ведь ты пела? Ты?
— Ну я, и что дальше? — грубовато ответила Ника. Высматривая, но уже не видя темный плащ Режин.
— Отец привез меня сюда, чтобы я вымолил у Асклепия исцеление и… я… исцелился… когда ты запела, — шмыгнул он носом и криво усмехнулся.
— Прости, — прошептала растроганная Ника. — Я не хотела поступать с тобой так жестоко.
— Брось. Передо мной тебе нет нужды извиняться. Ты выбрала мою судьбу и я принимаю этот жребий, потому как самому себе дал такой зарок о котором должен сказать тебе.
— Может присядешь, — Ника заботливо обхватила его за плечи, чтобы отвести к ближайшей мраморной скамьей, но парень, скинул ее руки, резко передернув ими.
— Ничего со мной не случиться, — строптиво сказал он. — Пусть, вон, калеки садятся. Меня, знаешь, все в деревне боялись и до сих пор боятся, даже после того, как ты, монашка, поколотила нас. Думаешь, я не соображал, что поступаю дурно, отбирая монеты у этого идиота, Пига? Но меня никто не мог остановить, потому как почти никто не знал, что мы обираем Пига, а кто знал об этом, помалкивал, боясь меня. Тогда положил я себе зарок: коли Вседержитель есть — Он остановит меня и спасет меня от самого себя. И тому, через кого он остановит меня, я буду служить всю свою жизнь. Коли это будет рыцарь, буду ему последним слугой, коли воин — увяжусь за ним вслед, чтобы спасать ему жизнь в бою и тем отплачу, коли горожанин или ремесленник какой нибудь, пойду к нему в подмастерья. А видишь, как все повернулось — меня скрутила девка. Не будь ты монашкой, я бы женился на тебе и был бы верным мужем.
— Что же ты предпримешь сейчас? — спросила Ника, слушавшая его с интересом.