По инструкции нужно обязательно вставить часть «Развитие действия». А то читатель не поймет, что в романе-то творится. Поэтому мы инструкцию соблюдём, и в «развитии» герой будет воплощать (ну, пытаться воплощать) то, что он наразмышлял, когда лирически отступил.
Вообще-то станков у меня было ровно два, один можно было назвать токарным, а один — если смотреть очень издали и в глубоких сумерках — фрезерным, и оба станка крутила небольшая паровая машина. Еще один станок — для изготовления нарезов внутри ствола — я даже станком не считал: так, приспособа, совершенно ручная и малопроизводительная и очень «узконаправленная», а два станка — они, в теории, были как бы универсальными. Эти станки я сам сделал для того, чтобы детальки к сеялкам точить и резать — и они, в общем-то, помогали. Но внезапно я понял, что опять некий попаданец очень долго дурью занимался — сразу после того понял, как посетил Тульский оружейный завод. Причем меня его посетить руководство завода пригласило на предмет поговорить о поставках качественной стали: похоже, им понравились плуги (или топоры), которые вообще-то были куда как лучше любых «конкурентов». И вот руководители завода — вероятно считая свой завод «премиальным рынком», а потому сами ко мне ехать посчитавшие ниже своего достоинства — меня и позвали «пообщаться».
Ну мне-то интересно было посмотреть как в лапотной России ружья клепали… Оказалось, что производство там было очень даже современным: я от вида используемых на заводе станков буквально офигел. Например, для сверления ружейных стволов использовался станок (горизонтальный причем), который веке так в двадцать первом было бы не стыдно назвать «полуавтоматом». На мои «наводящие вопросы» туляки сказали, что станки для завода они сами делают, но «на сторону» их не продают потому что «самим не хватает». Ну не хватает, так не хватает, не очень-то и хотелось. В смысле, не очень-то и хотелось покупать станки на казенном заводе за деньги. Поэтому я обстоятельно побеседовал с мастером цеха, в котором эти станки ваялись…
Обстоятельно беседовать с ним сразу не получилось, но мужик принял уже мое приглашение «посмотреть современные станки». И вот когда он увидел мой практически токарный станок, разговорчик-то и состоялся. Да, станок у меня был… он даже рядом не стоял с теми, которые мастер Дьяков для тульского завода строил. Но Никанору Васильевичу хватило взгляда на обычный трехкулачковый патрон, который я сделать сумел. Так что разговаривали мы с ним весь день, а уже на следующий день я поимел еще один — и еще более обстоятельный — разговор с руководством ТОЗа.
Все хорошо, что хорошо кончается: мы все же в процессе разговора морды друг другу не разбили. И вообще, ТОЗ мне даже продал шесть станков — те, на которых они себе станки раньше делали. А вместе со станками они не то чтобы продали, а так, «в аренду передали» все население станкостроительного цеха. Все же ТОЗ — это предприятие если не градообразующее, то наиважнейшее, и городские власти не бегом, однако распоряжения директора исполняют. Совсем не бегом, а прям-таки вприпрыжку исполняют — и довольно близко к ТОЗу мне продали (по «застроечной» цене, то есть практически бесплатно) участок в пару десятин. На котором мои мужики немедленно начали строить всякое. То есть главным образом цеха нового станкостроительного завода, а на еще одном участке, уже десятин в шесть — разнообразные жилые дома и учреждения социальной сферы. За все это пришлось пообещать изготовить для ТОЗа за следующие пару лет шесть станков бесплатно, а потом еще три года их заказы исполнять в приоритетном порядке — но два десятка квалифицированных станкостроителей того стоили. И хотя Тульский станкостроительный заработать мог где-то через год, меня такое (получившееся весьма недешевым) приобретения радовало. Впрочем, этот завод сейчас был где-то на самом краю кома навалившихся проблем.
Говорят, что женщине — чтобы сделаться неузнаваемой — достаточно умыться. Может быть, я не проверял. Но вот мужчине, чтобы коренным образом изменить внешность, достаточно две недели не бриться — и в этом я смог убедиться лично. Меня даже Петр Петрович не узнал, когда я к нему в очередной раз заехал пообсуждать Липецкие перспективы.
Правда жена была сильно против бороды и усов… ах да, я тут еще и женой обзавелся. Просто когда в Питере я свои дела сделал и напряжение меня отпустило, оно и Алёну отпустило (знала она, что сэру в рюмку подливала) — ну мы слегка так и расслабились. А потом, когда срок положенного траура по Александру Григорьевичу истек, мы с Алёной быстренько посетили церковь в Одоеве.
Благодаря свежеобретённой супруге я узнал много нового о жизни современных крестьян. Просто венчание произошло как-то буднично, я скатался в Тулу и купил там готовые кольца, а вот какого-то особого подарка Алёне — не сообразил (вероятно, от волнения). И когда — уже после свадьбы — я спросил жену, какой она хотела бы получить подарок, она меня ну очень удивила, сказав, что хочет получить от меня хорошую скрипку.
— Скрипку? А зачем?
— Я на ней играть буду.
— Но, насколько я знаю, это очень непросто. Надо учителя найти, а где здесь учителя такие водятся?
— А я умею. Не очень хорошо, конечно, но вот у Ямонтовой четыре скрипача хороших играют, да и сама Ирина Васильевна, думаю, не откажет мне в дополнительных уроках.
— А она умеет и на скрипке играть? — эта старушка, насколько я знал, очень неплохо «бацала на фортепьяно», но все же больше занималась разведением разных экзотических культур вроде сахарной свеклы и неплохо преуспела в деле выведения наиболее «сахарных» сортов.
— Она изумительно играет! Да и всех своих скрипачей она же учила, поэтому ее квартет считается лучшим в губернии. А в остальных — мужики больше самоучки, играть научились, а вот нот читать не умеют.
— Мужики на скрипке? А кто же мужикам скрипки-то покупает?
— Да сами они. Есть и вовсе дешевые скрипки, они совсем чуточку домры дороже. Но раз уж ты мне сам предложил выбрать, то я хочу скрипку хорошую. Не Батова, конечно — его скрипки тысячи стоят, но…
— Два вопроса: кто такой Батов и где скрипку хорошую купить можно ты знаешь?
— Батов скрипки делает, говорили, что в Петербурге живет. Но купить можно и в Туле, есть там мастер, Митрофан Порфирьевич. А ты в самом деле мне скрипку купишь?
— Конечно. Только вот в чем проблема: я не различу, какая скрипка хорошая а какая плохая. Ты знаешь, кто мне в этом деле помочь может? Если я Ирину Васильевну попрошу…
— Я и сама выберу, если ты, конечно, не против.
В Туле я уже выстроил себе дом. Не чтобы жить, а чтобы было где остановиться, если туда по делам приеду. За домом следила семья стариков из Свиньино (то есть мужик лет так тридцати пяти с женой на год его моложе), там они со всеми детьми малыми жили и в доме всегда всё было готово к моему приезду. Или к нашему, так что на следующее утро мы с Алёной отправились «в губернию». А на следующее утро после приезда (до Тулы мы все же ехали почти шесть часов и изрядно устали) отправились в небольшой магазинчик, где нас встретил угрюмый и какой-то всклоченный мужик, явно мне кого-то знакомого напоминавший:
— Что господа желают? — и, не дождавшись от на ответа (Алёна мне инициативу передала, а я просто дико озирался в этом полутемном магазинчике), уточнил: — Или просто погреться зашли? За три копейки предложу вам чаю с сахаром, китайского, а ежели пряников пожелаете, то могу послать в лавку за ними…
— Вы скрипки продаете? — наконец разродился я идиотским вопросом. Идиотским потому, что вдоль стены было развешено с десяток скрипок (точнее, инструментов, скрипку напоминавших) и очень много других, ни на что мне знакомое, не похожих. Деревянных, из которых я опознал лишь домру — да и то, потому лишь что видел ее в оркестре, выступавшем у кого-то из помещиков.
— Пожалте, — мужичонка кивнул на развешенные инструменты. — Любой гудок за рубль, а саксонского виду или итальянского рубля за три, — и, увидев на моем лице явно читающееся сомнение, поспешил уточнить: — на ассигнации.
Сомнение у меня вызвали предложенные скрипки. Некоторые по виду были просто выдолблены из половинки бревна, некоторые напоминали гитары-недомерки, и лишь две по форме относительно соответствовали молим представлениям о скрипке — но, что меня удивило больше всего, все они были сделаны из свежеструганной доски. Да и пахли они именно напиленными досками…
В лавке было натоплено довольно прилично, а мы, несмотря на наступающий март, обелись в дорогу в тулупы. И в них же отправились в лавку, так как другой верхней одежды с собой не захватили. Однако париться я не захотел и тулуп распахнул — после чего разговор с мужичком мгновенно перетек в другое русло:
— Никита Алексеевич? Извините, не признал сразу. Вы кому скрипку приобрести желаете? В оркестр свой или в подарок кому?
— Жене. Она, думаю, и выберет, если найдется из чего выбирать.
— Примите мои искренние поздравления! А супруга ваша… — он перевел взгляд на Алёну.
— Алёна Александровна.
— Уважаемая Алёна Александровна, вы на эти дрова даже не смотрите! Позвольте пригласить вас… — он распахнул дверь, ведущую куда-то вглубь дома, крикнул: — Васька, присмотри за лавкой! — Позвольте вам показать настоящие инструменты…
Мы вошли в дверь, за которой оказалась настоящая мастерская. На нескольких верстаках были разложены многочисленные детали, а в углу стояла здоровенная балка, увидев которую, я понял, почему мне мужичок показался знакомым. Дом в Туле, точнее, близко к центру, оказалось выстроить не очень просто: все места были заняты. Так что я купил какую-то развалюху и ее сначала снес — а именно этот мужичонка приходил тогда и просил ему несколько старых досок и бревен продать. Дом был довольно старый, бревна подгнившие — я мужику разрешил хоть все дрова забрать, причем бесплатно. Конечно, доски я бы от других старых досок не отличил, но потолочную балку с надписью «пол» я запомнил…
Вдоль стены в мастерской висело несколько скрипок, и мастер предложил выбрать любую. Но меня смутило то, что и эти скрипки были свежеструганными:
— Я почему они такие… лысые? — поинтересовался я.
— Так я их осенью и зимой только сделал, лаком крыть — так солнышко потребно. Но вы по звучанию выбирайте, я вашу скрипку как пожелаете лаком покрою, — и с этими словами он вытащил откуда-то две скрипки. — Хотите желтую сделаю, а хотите — красную.
Алёна взяла в руки протянутую ей скрипку, взяла смычок — и к моему величайшему удивлению, сыграла, если я не путаю, первые такты из «Весны» Вивальди. Постояла, как бы проигрывая в мыслях мелодию, покачала головой.
— А вы не знаете, может кто-то продает скрипку Батова? — наивно спросил я, глядя на недовольное лицо супруги. Мастер аж встрепенулся:
— Да я могу инструмент и лучше сделать! — потом вздохнул, постарался успокоиться перед лицом потенциального покупателя, и уже тихим голосом продолжил:
— Просто здесь никто настоящих денег за приличный инструмент платить не желает, вот я попроще да подешевле делаю. А настоящий инструмент… — он выбежал из мастерской и через полминуты вернулся с небольшой скрипкой в руках. Темно-коричневой, которую он протянул Алёне:
— Вот, опробуйте. Я её не продаю, а показываю, какой инструмент сделать могу. Это моя первая настоящая скрипка. Пожелаете, так я вам даже лучше сделаю…
Эта скрипка Алёне понравилась, даже очень понравилась. Так что договорились, что Митрофан Порфирьевич изготовит для Алёны «настоящую скрипку», правда за ней нужно будет заехать уже ближе к концу июля. И всего-то за инструмент я отдал пять сотен серебром. Сразу отдал, точнее, мы с Алёной вернулись домой и я уже потом съездил и отдал мастеру деньги. Один съездил, потому что предложил ему набрать пару десятков учеников и возглавить новенький завод по выпуску музыкальных инструментов. Так что оплата затянулась почти на час: мне Митрофан Порфирьевич объяснял, что для работы завода потребуется столько всего редкого и дорогого! Всё закончилось тем, что я предложил ему зайти в Тульский городской банк, где я открою для него (и будущего завода) счет, с которого он будет все это оплачивать, не забивая себе голову низменными финансовыми вопросами. Разошлись на том, что он подумает об этом, а ответ даст летом, когда я за готовой скрипкой приеду…
А заодно я поинтересовался, какие же инструменты народ сейчас покупает, и с удивлением узнал, что среди мужиков наибольшим спросом пользуются скрипки и домры, а про балалайки… Балалайки уже народу были известны, и он мне даже одну показал: прямоугольная коробка с грифом и двумя струнами. Но он их не делал — ему ту, что мне показал, местный извозчик в ремонт принес, с выделкой балалаек мужики с такими изысками сами справлялись, а вот скрипки — без них не обходился ни один деревенский праздник, так что в каждой деревне имелось несколько скрипачей. И это давало мастеру возможность не помереть с голоду. Конечно, очень не все мужики могли сыграть Вивальди… правда, Алёна сказала, что и она больше первых четырех-шести тактов «пока не умеет», да и это освоила когда Свиньин своих мужиков пытался обучить (безуспешно). Но вот собрать скрипичный оркестр, оказывается, сейчас вообще не проблема.
Идей я оркестром Алёне понравилась, а я долго думал над тем, что очень дофига чего из истории государства нашего не то что в школах не преподавалось, а вообще замалчивалось. И что всё это приводит к тому, что простому попаданцу не попасть впросак становится практически неподъемной задачей. Так что мне еще крупно повезло, что несколько лет я прожил под видом крепостного мужика. Прожил, но все равно овердофига чего «общеизвестного» так и не узнал…
Зато кое-что не очень общеизвестное узнал. Например то, что на моей продукции отдельные купцы умудряются наварить по сотне процентов прибыли. Почти случайно узнал, поехав по делам в Москву и зайдя в какую-то лавку, где торговали моими чугунками. Обдумав такую «новость», я решил, что хрен им, а не прибыли — и распорядился свои магазинчики в Первой Столице открыть. Причем разные — и «Хозтовары», и «Продукты». Ну, пока в столице только пяток небольших лавок мои «прапорщики» обустраивали, зато в Туле…
В Туле я поступил не просто, а очень просто: город относительно небольшой, довольно старый, французом не сожжен — и получилось довольно много очень старых домов практически рядом с центром купить за весьма вменяемые деньги. То есть практически по цене дров, после чего я просто объявил, что все желающие заполучить дрова совершенно бесплатно могут их собственно заполучить путем самовывоза (и саморазбора), а затем на освободившихся местах выстроил дома уже «современные». Все же у меня, как ни крути, в городе уже два завода работало… то есть на двух заводах работали люди, которые, как правило, хотят жить в уюте. Вот я уютные (и трехэтажные) дома и выстроил, причем с квартирами лишь на втором и третьем этажах — а на первых этажах в домах были устроены магазины разные. И не только магазины, но «не только» были оставлены «на потом».
Собственно, таким манером я перестроил всего две небольших улочки. Но «в пешеходной доступности от центра», и в магазинах этой «пешеходной доступности» продавались любые (из выращиваемых в губернии) продукты, а так же любые (из изготавливаемых на моих заводах и фабриках) промтовары. Причем все продавалось по «стандартным» моим ценам, почти что вдвое дешевле, чем у любого другого купца или лавочника. В общем, всего через три месяца в Туле не моих магазинов осталось ровно три: писчебумажная лавка, магазин церковных принадлежностей от какого-то монастыря и ювелирный магазин, принадлежащий купцам из Петербурга…
Отставной поручик напоследок смог еще один «подарочек» оставить. После того как Мартёна замуж выскочила, а точнее после того как она с мужем в Москву уехала, он решил, что теперь пусть о ней муж заботится — а вот о второй дочери решил позаботиться сам. Выписал на нее вольную и… и еще он свою собственную дочь удочерил. Официально удочерил, и стала она не мещанкой, а дворянкой Свиньиной. В каковом качестве и пребывала почти два месяца…
Ну а теперь ей моя борода не понравилась. А если всерьез, то ей не понравилась сама идея поездки в Петербург, причем в этот раз без супруги. Понятно, что Алёну сколько ни умывай — она не изменится, так как косметикой отродясь не пользовалась, так что ей в столицу точно нельзя. Да и вообще ей теперь нужно дома сидеть, режим соблюдать и кашку по расписанию кушать. Ну а мне — мне все же ехать надо.
Вот с погодой мне точно повезло: сентябрь выдался немного прохладным, но достаточно сухим чтобы дороги не превращались в грязевые реки, и до Питера я умудрился доехать меньше чем за неделю. Там остановился в недорогой гостинице и приступил к намеченным делам. То есть дело у меня было одно, просто путь к достижению цели был несколько… ступенчатым. Тем не менее спустя всего неделю я удостоился беседы не с кем-нибудь, а с генерал-лейтенантом Карнеевым — человеком очень занятым, так что на аудиенцию мне отвели всего пятнадцать минут.
— Добрый день, Егор Васильевич, поскольку времени мне отвели крайне мало, сразу изложу мое предложение. Мне было бы весьма интересно получить от казны землю в окрестности казенного села Нижний Студенец, а лучше если казна мне это село просто передаст.
Генерал-лейтенант поглядел на меня как на умалишенного. Но я не смутился и продолжил:
— В моем поместье в Тульской губернии я, силами двух сотен принадлежащих мне мужиков, каждый божий день отливаю из сваренного этими же мужиками чугуна двести пудов чугунных котлов, именуемых нынче в народе чугунками. А еще полста мужиков из стали, выделанной по моему рецепту из того же выплавленного первым мужиками чугуна выделывают двадцать пять пудов плугов стальных и чуть меньше выделывается там же и теми же мужиками сеялок, применение коих урожаи в полях увеличивает без малого на четверть. Мужики у меня еще есть, но нет возможности руды больше копать — а в земле возле указанных сёл руды имеется изрядно. Настолько изрядно, что получив оное во владение или хотя бы в распоряжение лет на двадцать, уже через три года выплавку чугуна я смог бы довести до миллиона пудов в год. А лет через пять, то есть еще через два года после первого срока, и до двух миллионов пудов, причем половину тут же пустив на выделку недорогой, но весьма качественной стали. И стальных изделий, например тех же ружей.
Генерал давно уже служил по гражданскому ведомству, да и изначально, скорее всего, тупым солдафоном не был, поэтому ответил вежливо — настолько вежливо, насколько можно послать человека в пешее эротическое, не употребляя табуированной лексики:
— Я восхищен полетом вашей фантазии и тронут заботой о приумножении урожаев…
— Благодарю, — я постарался сделать вид, что посыла не понял. — Отмечу лишь, что прибавка урожаев еще и прибавку казенных доходов даст немалую. Однако я на сии средства претендовать и не собираюсь, от возглавляемого вами Департамента горных и соляных дел я жду лишь небольшой помощи в оформлении потребных бумаг. Если же еще и материально вы мне поможете, то буду отдельно благодарен, и не от себя, а от лица жителей государства Российского, точнее от нынешних казенных крестьян села упомянутого. Формой благодарности будет поставка на казенные нужды указанных объемов металлов по себестоимости. А не исполню обязательств, так пусть казна обратно отберет землю себе, причем вместе со всем, что я там выстроить успею.
— Да вы просто благодетель! — не удержался от сарказма директор департамента, — и в железных делах дока, и в земельных, как я погляжу, да и бессеребренник изрядный.
— Истину глаголите. Разве что насчет бессеребренника ошиблись: выгоду свою я блюду — но в саване карманов нет, а на жизнь мне хватает. Восемь лет тому я из заграниц вернулся, в спаленное дотла родовое поместье размером менее пятисот десятин, а нынче поместье мое уже занимает полностью Одоевский уезд и изрядной частью в соседние уезды расширяется. Что же до объявленной благодарности, то она будет исключительно благодарностью за сэкономленное мне время. Я ведь и без этого за десять лет всех металлистов в стране разорю и заводы их скуплю, а так — сэкономлю уже лет пять. Судите сами: нынче в Туле пуд чугуна идет по тридцати копеек и заводчики с этого пуда имеют прибылей копейки три, много четыре. У меня же пуд чугуна встает в двенадцать копеек, и это при том, что мужикам я плачу за каждый пуд еще и серебром премии по три копейки за пуд. Верхний Студенец я весной всяко у Волконских выкупаю, уже и задаток внесен — так что через три года пуд чугуна на рынке будет стоить максимум двадцать копеек. Конкурировать со мной нынешние заводчики не смогут, я их заводы за бесценок скуплю. Перестрою заводы на мой способ выделки чугуна и дальше…
— Допустим, я вам поверю…
— Причем на выкуп заводов не доходы от продаж чугунных и стальных изделий пущу, а как раз доходы с полей моих. Этим летом только масла подсолнечного я намерен на рынок поставить семьдесят тысяч пудов, а то и поболее…
— Так масло сие вы делаете?
— И не только масло, но… А верить мне не надо, вы просто пошлите инспекторов грамотных, пусть они сами на мои заводы посмотрят. Кстати, раз уж про масло разговор зашел. В Тульской губернии, да и в других тоже, нынче стали много свеклы сахарной выращивать, заводов сахарных вокруг понастроили. Вот только земля после свеклы этой — как и после подсолнуха, просто после свеклы это сильно заметнее — лет на пять, а то и более, почти бесплодной становится. Причины мне известны, и знаю, как беде этой помочь. Но чтобы помощь такую селянам оказать, было бы хорошо мне на Каме пару шахт выстроить, камень плодородия копать. Дело в целом нехитрое, но есть две проблемы. Не денежных, скорее технических — но ваш Департамент они тоже могут касаться. Чтобы камень сей плодородия почвам добавлял, его поначалу очистить надобно… — я посмотрел на генерала, который весь сарказм, казалось, запихнул себе глубоко… в общем, глубоко запихнул и слушал меня уже с интересом. Так что я вздохнул неглубоко и продолжил:
— Отходом после очистки камня будет соль. Обычная поваренная соль. Тоже вещь не лишняя, а проблема вот в чем заключается. Чтобы поле оставалось плодородным, на десятину — на каждую десятину полей и огородов — нужно его внести шесть-семь пудов в год. Немного, вот только десятин в России весьма немало, и даже если всю державу не рассматривать, а лишь поля в моих поместьях считать, то отходов выйдет более полумиллиона пудов. Полмиллиона пудов чистой соли.
— Желаете получить привилегию на ее продажу?
— Мне столько не продать, и я бы был благодарен, если казна эту соль просто заберет и куда-то денет. А вот частью использовать соль эту для иных, сугубо личных, нужд беспошлинно я бы не отказался. Да, кстати, совсем забыл. Еще одним отходом — если очистку верным образом организовать — будет калийная селитра. Казна сможет у меня забрать семьдесят тысяч пудов селитры в год?
Генерал задумался. Точнее, у генерала мозги переклинили, и он на некоторое время впал в нирвану. Но генералы — в отличие от прапорщиков советского времени — славятся умом и сообразительностью. Не все, конечно, но Карнеев, как я уже упоминал, дуболомом не был, так что уже через минуту, даже меньше, он мне выдал свое решение:
— Завтра… да, завтра, к вам подойдет полковник Дорофеев. Адрес ваш в Петербурге вы оставили, он к вам прибудет часам к девяти. И с вами отправится осмотреть ваш заводик, как вы говорите, в поместье вашем. Вы на дилижансе?
— Упаси Господь! — я даже руками замахал. — Даже у моего управляющего три выезда, дабы дела вовремя делались, а я свое время дороже ценю. Свой экипаж, и свои подставы на каждой станции, так что через неделю этот Дорофеев вам результаты осмотра доложит.
— Огромное спасибо! Да, кстати, чтобы вам снова не надоедать визитами… Ломоносов, помнится, говорил, что Российское могущество прирастать будет Сибирью. Но для освоения сибирских богатств потребуется прежде всего то же железо в изобилии. Если я не ошибаюсь, академик Георги нашел возле Нерчинского Завода и изрядно руды железной, так не дозволите ли там мне еще один железный завод поставить? Петровский завод выделывает много если пятьдесят тысяч пудов чугуна, столько на всю Сибирь ну никак не хватит, а я бы в Нерченском Заводе поставил завод, чтобы миллион пудов в год выделывать…
— А от Горного департамента что вы получить хотите?
— Исключительно разрешение, все прочее я из своих средств обеспечу.
— И вы знаете, сколько этого прочего потребно будет?
— Знаю. А попутно и сереброплавильный завод многим обеспечу гораздо дешевле, чем оно сейчас обходится: сами понимаете, тот же провиант возить на десять тысяч мужиков или на пятнадцать — разница невелика.
— Интересные у вас мысли рождаются… однако по Нерчинскому заводу я вам сейчас не отвечу, тут все продумать надобно.
— Это я и сам понимаю. А мне когда от вас ответа ждать?
— Когда мне Дорофеев результаты осмотра ваших заводов привезет… Через неделю, говорите? Ну мы-то люди служивые, все по уставу делаем. И в Москву на дилижансах ездим, так что… Но вы же всяко до весны стройки свои не начнете? Да и поместье Волконских, как я понял, лишь весной выкупите. Так что… рассказали вы всё очень интересно, и до Рождества ответ получите. А если не наврали сильно, то со всеми нужными бумагами. Только я вас попрошу отдельно на бумаге ваши предложения по селитре мне отписать. Лично мне, договорились?
Договориться-то мы договорились, вот только с полковником Дорофеевым мне не по пути оказалось. То есть он-то поехал, причем в моем экипаже — а мне пришлось остаться. Похоже, Егор Васильевич, несколько ошарашенный моими планами, пообщался с Егором Францевичем, и посыльный от последнего легонько мне намекнул, что от предложений поговорить с министром финансов отказываться неприлично. А его интерес был мне совершенно понятен, ведь казна огромные суммы тратила на закупку всякого железа (причем не только внутри России, но и в зарубежье), и озвученные мною цены не могли его не заинтересовать.
С Канкрином разговор получился более предметный — в том числе и потому, что министр финансов уже собрал довольно много информации о тульском дворянине, скупившем практически целиком два уезда. На самом деле ему было очень интересно выяснить, откуда у меня появляются такие деньги — но выяснив, что я их не ворую (торговля, конечно, тоже вид воровства, но вполне законный), интерес ко мне потерял. Однако лишь до тех пор, пока Карнеев не рассказал ему о возможной (хотя и скорее всего невероятной) экономии госбюджета. Но раз уж Егор Францевич представлял, из чего и как я делаю деньги, невероятность его не смутила, а лишь «разожгла любопытство».
— Мне сказали, что вы желаете казне железо продавать гораздо дешевле, чем другие промышленники, причем, если я ваши обещания узнал без искажений, вы готовы вообще все казенные нужды покрыть. Насколько я знаю, у вас выделка железных изделий действительно заметно дешевле обходится, но я не могу понять, что вами движет в стремлении на казенных заказах без прибылей работать?
— Жадность, Егор Францевич, обычная жадность. Ведь нужду в металлических изделиях испытывает не одна казна, а держава, получающая от меня весьма заметную экономию в расходах, причем в совершенно необходимых расходах, вряд ли будет мне мешать разорить тех, кто на казенных заказах лишь наживается и казну эту бессовестно грабит, и уж тем более не будет мне мешать их вообще по миру пускать, заметно снижая цены на рынке. Державе это выгодно, мне — так как я скуплю заводы конкурентов за гроши — тоже выгодно, народу, который получит нужный ему товар дешевле, опять выгодно. Причем моя выгода тут будет двойная: у народа останется больше денег, те же мужики купят больше товаров, а чтобы больше товара изготовить, промышленники побегут покупать у меня станки — за деньги покупать…
— А если держава не захочет разорения промышленников?
— Помешать она сможет лишь одним способом: покупая у них товар втридорога. Но, насколько я знаю, состояние государственного бюджета нынче отнюдь не радостное, так что этот способ неосуществим. И я всех конкурентов разорю, причем довольно скоро разорю. Если же мне держава поможет, причем поможет не деньгами, а, по сути, не будет мне мешать в развитии промышленности и, главным образом, в получении сырья для этой — моей — промышленности, я их разорю гораздо быстрее. Но — прошу обратить особое внимание — я разорю лишь тех, кто занимается первым переделом этого сырья, и занимается — что вы можете на примере моего завода увидеть — совершенно бездарно. Вам ваши инспекторы говорили, что у меня на пуд стали угля тратится вчетверо меньше, чем на демидовских заводах? Нет? В том же Липецке чугунный завод остановили потому что все леса вокруг вырубили, а у меня в поместье уже через шесть-семь лет пропадет нужда в привозе дров для выделки угля, поскольку свой лес, специально для этой цели, кстати, и высаженный, уже все потребности обеспечит.
— И потребности для Липецка?
— Для Липецка нет, но там я рассчитываю уже использовать уголь каменный. Или еще что-то, если мне привилегии на добычу каменного угля держава не выдаст. Правда в последнем случае сталь у меня на треть подорожает, но все равно конкурентов по цене у меня не будет.
— А вы уверены, что иные заводчики ваши методы выделки чугуна и стали не переймут?
— Сразу видно, что разговариваю с человеком думающим, что на самом деле приятно. Я давно уже ждал этого вопроса, и ответ на него тоже давно готов. В этом я абсолютно уверен, уверен просто потому, что для использования моих методов нужно переобучить всех мастеров и всех рабочих. Но в первую голову переобучить самих промышленников, что в принципе невозможно.
— Вы считаете всех дураками?
— Я не могу считать дураками людей, зарабатывающих миллионы. Они не дураки, но они вопиюще необразованны! Приведите мне хоть одного заводчика, который сможет вам объяснить, что такое метилендифенилдиизоцианат… ладно, хоть одного, который сможет на пальцах рассказать как работает турбодетандер — и я возьму свои слова обратно. Мои мужики, которые на заводе зарабатывают мне по пятнадцати рублей в день, начали обучаться работе будучи десятилетними парнями и девками, и они работают ровно так, как я их научил. Но я их учил работать именно на этой печи, а если их поставить к другой, они просто работу делать не смогут. Чтобы они смогли работать просто на подобной, но другой печи, нужно им еще года три-четыре обучаться, а чтобы они смогли понять, что же собственно они делают, учиться нужно еще лет десять. И мне потребны именно обученные всем премудростям дела специалисты-мастера, а простые мужики мне вообще не требуются!
— И именно поэтому вы простых мужиков сотнями скупаете?
— Тысячами, уж если быть откровенным. Однако повторю: мне мужики без надобности. Но вы, верно, в курсе, что в моих деревнях — во всех деревнях — обустроены школы, в которых всех детей мужицких возрастом от шести лет обучают грамоте и прочим наукам?
— Что-то слышал, но не придал особого значения. Сейчас стало модным мужицких отроков чему-то учить.
— Я этим не по причине моды занимаюсь. Из этих детей всего через десять лет вырастут рабочие для моих заводов, каждый из которых мне будет дохода давать… да хоть по пятнадцати рублей, но их будет уже не десятки, а тысячи. А еще лет через пять из этих тысяч вырастет и десяток-другой уже ученых или инженеров, каждый из которых мне доходы обеспечит в тысячи рублей за день.
— Ну насчет тысяч рублей с человека — это, скорее, ваши мечты радужные. Но даже пятнадцать рублей в день с тысячи человек…
— С четырех, сейчас в школах у меня четыре тысячи детей.
— Четыре тысячи, это выходит по шестьдесят тысяч в день?!
— Да, чуть больше двадцати миллионов в год. И половину дохода я готов буду отправлять в казну, причем сугубо на нужды армии.
— Только на армию? А почему, позвольте спросить?
— Не хочу, чтобы мои заводы захватили жадные иностранцы.
— Разумно рассуждаете. А мы найдем, куда сэкономленные средства направить, так?
— Ну уж в этом я не сомневаюсь, — я широко улыбнулся. — Но — через десять лет, не раньше.
— А через три года вы обещаете из Липецка поставлять в казну миллион пудов чугуна… по двенадцать копеек за пуд.
— И стали.
— Хорошо. Раз уж вы денег от казны не просите, то… За Верхний Студенец будете эти три года выплачивать в казну по шести тысяч рублей, это нынешний доход с земли этой. Если вы через три года свое обещание сдержите, то я свою вам поддержку сохраню. А если нет, то уж не обессудьте.
— Не обессужу. Или как там правильно? — и мы оба рассмеялись.