В которой некоторые посторонние люди все же делают что-то, приносящее пользу Герою.
Николай Павлович оторвался от открывающихся за окном видов и повернулся к сдавленно хихикающему полковнику Дорофееву:
— Николай Сергеевич, позвольте поинтересоваться: что это вас так рассмешило?
— Да вот, Алёна Александровна опять в своем репертуаре, — полковник протянул Императору газету, которую он перед тем внимательно читал. — Она местную газету редактирует, ну и сама заметки пишет, весьма, я бы сказал, забавные иногда. То есть почти всегда забавные, я даже слышал, что многие в городе газету сию выписывают исключительно ради того, чтобы почитать очередной её опус. Ну а вчерашний выпуск мне особенно понравился…
Николай взял протянутый листок, вверху которого большими и какими-то вычурными, на его взгляд, буквами красовалось название «Известия» и чуть ниже буквами помельче пояснялось «Одоевского и Черненского советов». Совсем мелкими буквами и обычным шрифтом была приписка «Цена газеты полкопейки, по подписке на год 1 рубль». А заглавная статья называлась (причем здесь шрифт был какой-то непривычно-рубленый) «Визит Императора». Николай давненько не сталкивался с тем, что в газете о его визите писали заранее, поэтому он с интересом довольно небольшую заметку почитал:
«Сообщаютъ, что къ нам заѣдетъ Государь Императоръ с целью осмотра заводовъ. Въ связи съ этим приказываю: челобитныхъ Государю въ руки не совать, съ прошениями къ нему не приставать, автографы не выпрашивать, а будетъ кто, то я свой автографъ пропишу таковому. Если у кого къ Императору просьбы, сдавайте ихъ в письменном виде въ Канцелярию вашего Совета, все таковыя прошения Императору передадутъ.
Съ работы на улицы ради встрѣчи с Императоромъ не убегать, на улицахъ не толпиться. Всехъ замеченныхъ в этомъ отправлю въ рекруты. Включая мѣщанъ и дворянъ. Особъ женскаго полу отправлю на Кавказъ, въ Магаданъ и продамъ туркамъ въ рабство.
Если Императоръ возжелаетъ кого-либо спросить о чемъ угодно, отвечать безъ лукавства, подробно, исчерпывающе, но кратко: минута времени Его Императорскаго Величества дороже золота, что вы за всю жизнь не заработаете. При отвѣтахъ на вопросы отъ работы оторваться можно и нужно, но потомъ немедленно къ ней вернуться: ружья сами себя не сделаютъ, а генералъ-фельдмаршалу графу Ивану Фёдоровичу Паскевичу-Эриванскому безъ нихъ надрать жопу подлымъ ляхамъ, которыя на Государя бочку катятъ и земли Российские отторгнуть желаютъ, будетъ труднее.
Для малограмотныхъ повторяю:» — далее шел тот же текст на французском, немецком и английском.
— Это кто же мещан и дворян в рекруты сдать собирается? И при чем здесь автограф? А Магадан — это вообще где?
— Я же говорю: Алёна Александровна, это супруга Никиты Алексеевича. И все тут знают, что никого она в рекруты сдавать не будет и продавать никого не станет. Про автографы вообще анекдот случился, когда по приглашению Алёны Александровны в Одоев господин Пушкин приезжал. А про Магадан, еще про Воркуту какую-то — это, мне кажется, что-то вроде местной детской пугалки, вроде как у черта на куличиках. Она дочь помещика Свиньина, но воспитывалась среди крестьян, так что в речах ее, как Никита Алексеевич говорит, иногда заносит.
Николай вопросительно взглянул на сопровождавшего его предводителя Одоевского дворянства Бачурина, и тот немой вопрос Императора уловил:
— Позволю себе несколько поправить Николая Сергеевича, он у нас часто бывает, но все же наездами, да и гостем. Про автограф — когда господин Пушкин приезжал и девицы автографы в альбомы у него выпрашивать бросились, прописала она им всем свои — вожжами по… — предводитель замялся.
— По жопе, я понял, — ухмыльнулся Николай. — Продолжайте.
— Кавказ и Магадан с Воркутой — это дальние усадьбы, там старые господские дома в полное уныние и разруху давно пришли. В Одоеве да Черни все господские дома на деле-то собственность Никиты Алексеевича, и помещики, что усадьбы ему продали, тут, почитай, по милости его живут. То есть он обещал им дома в пользование пожизненное предоставить, но вот какие… А туркам в рабство — тут давеча армян какой приезжал, хотел девок пригожих купить да в Турчетчину их перепродать, так Алёна Александровна, о том прознав, велела его на площади городской плетьми пороть пока кричать не перестанет…
— И что?
— Монаси его пороли, а они весьма крепки телом и поношения христианства не стерпели… Так что в устах Алёны Александровны угроза сия означает, что наказание людям церковь определит, и определит весьма строго.
— То есть её все боятся, я так понял?
— Нет, не боятся, совершенно напротив её все здесь буквально боготворят, причем не одни лишь крестьяне, дворяне в большинстве своем ее не просто уважают, а даже, я бы сказал, любят. Мало что она газету ежедневную издает, она еще и театром городским изрядно управляет, и в обеих гимназиях директорствует, и в реальных училищах тоже. И народными школами заведывает. Опять же, музыкальная фабрика Хотминского ей принадлежит.
— В обеих гимназиях? Их тут не одна? Я вообще подумать не мог, что в уездном городишке… сколько же тут народу живет?
— Гимназий тут две, мужская и женская. И два реальных училища — это в городе. Да, Одоев — город небольшой, но гимназисты и учащиеся реальных училищ со всей округи собраны, для них и жилые дома специальные имеются, общежитиями именуемые. А в уезде, точнее в двух уездах еще и народных школ десятка два — это по деревням из тех, что побольше. В Черни еще училище, в коем учителей для народных школ обучают, и училище музыкальное. Пока учителей, конечно, не хватает, но обещают, что года через три указ о том, что все должны минимум четыре года обучаться…
— Тут даже указы свои? Это что, вообще отдельная страна, не Россия уже?
— Россия конечно, но… тут всё еще сложнее. Два уезда — Одоевский и Черненский, за исключением собственно Одоева и Черни — это всё одно поместье Павлова, а по поместью указы издавать он в своем праве. В городах — я Одоев и Чернь в виду имею — больше половины домов тоже Павлову принадлежит, так что… Сюда же в поместье входит и почти четверть уезда Ефремовского, и ходят слухи, что в следующем году и тот в поместье почти целиком войдет: в Ефремове господин Павлов нынче две улицы особняками застраивает, а театр и две гимназии уже выстроил. И всем почти сие нравится, поскольку жизнь стала куда как приятнее. И дворянам, и мещанам, и мужикам тоже. Вы, Ваше Величество, в Липецке когда будете, просто зайдите в дом любой, сам все увидите.
— Хорошо, зайду.
Снова повернувшись к окну, Николай вспомнил начало своего визита в эту удивительную провинцию…
Две недели назад, когда он только собирался провести «ревизию» Тульских заводов, к нему с докладом прибыл директор Департамента горных и соляных дел Карнеев, заодно решивший отчитаться и за свою ревизию Луганского завода. И его предложения по исправлению на заводе дел Николая очень удивили:
— Вы на самом деле считаете, что отдать ему казенный завод будет благом?
— Совершенно верно. В Липецке он завод за год поднял буквально в чистом поле, и, как обещался, в год отдает в казну миллион пудов железных изделий, причем на два года ранее обещанного. И не простого железа, а именно что готовых изделий, кои в армии и во флоте весьма высоко оценены. В особенности в армии довольны его стальными пушками: на треть легче чугунных и стрелять могут гораздо дальше поскольку прочнее и усиленный заряд прекрасно держат. Иван Фёдорович насчет пушек этих особую благодарность Павлову высказывал. Морское ведомство тоже довольно, железный приклад для кораблей у него куда как лучше, чем все, что ранее для флота закупалось. И опять отмечу: казна за все это не платит ни копейки лишней, почему и Егор Францевич предложение мое всецело одобряет.
— Егор Францевич что угодно одобрит, если это ему копейку сберечь может.
— Тут не о копейках разговор, стальные детали его выделки до двух миллионов экономии только по армии дают. А если еще и обратить внимание на ружья, кои он для заводской охраны выделывает…
— Этим пусть Артиллерийское управление занимается.
— Позвольте дополнить, — в разговор вмешался сидящий ранее молча в углу кабинета Александр Христофорович, — тут уже я хочу отметить, что ружья те весьма изрядны. И то, что на них Егор Францевич внимание обратил, более чем понятно: с калибром в четыре линии заместо семи только на пулях они экономию свинца втрое дают. Со своей же стороны скажу, что если солдату способно будет втрое больше пуль в походе с собой иметь, то в бою сей солдат над противником изрядное преимущество получит.
— А что же мне никто о ружьях тех не докладывал из генералов штаба?
— Тут дело иное, — Александр Христофорович тяжело вздохнул, — обязательства свои, что писаные, что устные, Никита Алексеевич исполняет дотошно. Обещал поставлять без излишней оплаты, по своей стоимости, чугун литой и сталь кованую, их он и поставляет. А ружья — сие есть предмет механический, изделие, как он говорит, прецизионное, так что за них он деньги просит немалые. По двадцати семи с полтиной серебром, и это если, как у него в спецификации написано, с рубленым прикладом.
— Это как?
— Это когда приклад ружейный действительно как топором рубленый из полена. Солдат, конечно, под себя его и подстрогать может, но по уму требуется его и лаком верным покрыть дабы от воды не вело его, и вообще… И это для дульнозарядных ружей, а какие с казны заряжаться могут, то за те вообще по сорок рублей с полтиной просит.
— Это что же у него за ружья такие? И кто их покупать-то будет?
— Да много кто покупает. Те же казаки, что по уряду на Кавказ едут: говорят, что они вдвое дальше против нынешних стреляют, причем довольно метко. Генерал Паскевич из своих средств в Польшу таких изрядно заказал, хвалил очень, вот и я решил посмотреть сам, что это такое. И что за ружья — так могу и показать, мне как раз вчера парочку привезли.
— Так давайте завтра и посмотрю, на стрельбище. Но для армии за такие деньги…
— А насчет завода в Луганске каково ваше решение будет? — снова задал вопрос Егор Васильевич.
— Я пока не решил. Одно дело ружье хорошее выделать, а завод… Как вы говорите, он сказал? Там ничего улучшать не надо, а надо все снести и?… слово забыл.
— И по-людски построить. Вот, пусть полковник Дорофеев подтвердит, что предложение сие выглядит вполне разумно.
— Ваше величество, — тут же высказался означенный полковник, — Мне думается, что если вы сами его заводы увидите, то и решение верное сразу примете. А посмотреть на заводы эти будет вам весьма интересно, там одни машины новейшей конструкции будут интереснее, чем все заводы Демидовых. Вы же всяко в Тулу ехать решили, а там до его заводов и езды-то полтора часа. Опять же, не в упрек Тульскому голове скажу, гостевые апартаменты в Одоеве гораздо уютнее, а уж кухня там — просто объедение.
Царский поезд в Тулу из Москвы доехал к шести вечера, и — по настоянию Дорофеева — было решено немедленно отправиться в Одоев. Николаю было просто интересно самому посмотреть, каким волшебным манером можно за полтора часа семьдесят верст «с большим комфортом» проехать. Поэтому царский поезд — все восемь экипажей — сразу же подъехал к выделявшемуся из всех прочих построек красной черепичной крышей двухэтажному белокаменному зданию. Пройдя через него, Николай увидел несколько очень больших закрытых повозок с огромными стеклянными окнами, возле которых стояла, пыхая паром, какая-то машина. Вообще-то паровые машины Николай уже видел, так что он удивился лишь тому, что машина была совершенно белая, а на конце явно котла имелась большая звезда красного цвета.
— Вот, Ваше Величество, извольте: сия машина и есть паровоз, о котором ранее рассказывал, — проинформировал Императора Дорофеев. — А это вагоны, в которых все и поедут в Одоев. Ваш вот этот, белый, это личный салон-вагон Алёны Александровны. Для господ генералов синие вагоны, для лейб-гвардии зеленые. А бело-голубой, впереди поезда поставленный — это кухня и буфет, оттуда можно заказать что пожелаете.
— А цвета разные — это чтобы офицеры не путали, в каком вагоне едут? — рассмеялся Николай.
— Отнюдь, внутри вагоны весьма различны. В синем кресла кожей обиты оленьей, мягкие, а зеленом — сиденья деревянные и теснее стоят. А в салоне — он снова указал на белую повозку, — вроде и место для сна имеется, и стол для дел каких или же для обеда. Ну и ретирадник куда как лучше отделан. Мне в нем ездить не доводилось конечно, но рассказывали.
— Ретирадник в вагоне?
— В каждом есть, просто в каком покрасивее, а в каком попроще. В Липецк-то поезд семь часов идет из Тулы, как же без ретирадника?
— Понятно, — протянул Николай, хотя, откровенно говоря, он пока еще ничего про поезд не понял. — Но выходит, что я поеду в женском вагоне?
— Что вы, государь! Просто сей вагон Никита Алексеевич супруге презентовал, но она на нем и не ездит никуда. Посему люльки, что для младенцев были в нем поставлены, убрали, и сейчас его именуют просто «вагон для почетных пассажиров».
— Полковник, вы, гляжу, уже все тут знаете, так что поедете со мной, будете рассказывать что там и как.
В вагоне Николая очень удивила огромная кровать — такая, на которой и ему было можно вытянуться, и он даже поинтересовался у Дорофеева:
— А это Алёна Александровна что, такая же дылда как и я?
— Да нет, женщина она, конечно, высокая, но всяко не выше Натальи Николаевны Пушкиной. Ну, разве что на полвершка. А если вы про опочивальню — так у Павлова давно заведено, что в любом постоялом дворе должно быть место, и для императора годное: мало ли, говорит, куда император по делам приехать пожелает, так ему везде место для… как он там говорил, ну да, для плодотворного отдыха должно найтись.
Когда поезд тронулся, Николай с любопытством разглядывал в окно проносящиеся мимо просторы. Почти такие же, какие были видны и из окна экипажа. Неожиданно, после очередного поворота, в окне он увидел очень странную деревню:
— Полковник, а это что такое?
— Это мы въехали уже в поместье Павлова, тут все деревеньки теперь такие. Поначалу, конечно, выглядит непривычно…
— Это Павлов что, сумасшедший?
— Определенно нет. Дома сии ему встают даже дешевле обычной рубленой избы, а мужики у него болеют меньше и, следовательно, работают больше и лучше.
— Дешевле? А колонны перед входом он ставит чтобы еще дешевле дома сделать?
— Именно так. Колонны у него на бетонном заводе льют, лучше вас самому увидеть как. И обходятся они не дороже пары дюжин кирпичей, к тому же служат опорой для перекрытий бетонных, сиречь каменных, очень тяжелых но совершенно негорящих, и крыши черепичной. Что тоже изрядную экономию дает, ведь в такой деревне пожаров опасаться не приходится…
Осмотр металлургического завода в Ханино много времени не занял, но все, что для себя отметил Николай из интересного, свелось к паровой машине, да и то, лишь потому, что ему сказали, что «точно такая же и на паровозе стоит». А еще такая же стоит и на другом заводе, в Одоеве — и вот там царю очень понравилось смотреть, как делаются заинтересовавшие его «колонны для мужицких изб». То есть, как ему пояснили, их и для изб использовали — а вообще-то их отливали (в вертящихся на хитрой машине формах) из какой-то «серой каши» много для чего, и главным образом для железнодорожных станций: там на таких ставилась крыша над платформами, где пассажиры в дождь могли в вагоны садиться не боясь намокнуть. Но все «самое интересное» императору пообещали показать на заводе в Липецке, так что Николай решил еще на день задержаться, благо из Одоева в Липецк по рельсам можно было добраться меньше чем за пять часов.
Когда поезд остановился возле очередной станции («для пропуска встречного поезда», как подсказал Дорофеев), внимание Николая привлек яркий щит, установленный у дороги в том месте, где она ныряла в лес. «Мужики, берегите природу — мать вашу!», гласила сделанная на фоне нарисованных зеленых деревьев и голубого неба большими белыми буквами надпись на щите, но внимание Николая привлекло не это. Он повернулся, подтолкнул сидящего в кресле и что-то увлеченно читающего Бенкендорфа, и, указав на щит, спросил:
— Александр Христофорович, тебе это ничего не напоминает?
Главжандарм Российской Империи усмехнулся:
— Тут даже цензурной комиссии придраться не к чему будет.
— Вот именно, и придраться не к чему. Но если всё написано цензурно, а читаешь написанное матом…
— Думаете, опять канадский подполковник? У него тоже все написано было русским языком, хотя и сплошные ошибки, и из-за них, думаю, там многое воспринималось как матерщина… а здесь ошибок-то нет!
— Здесь и мужик лапотный ошибок бы не наделал, негде просто.
— С этим соглашусь. Прикажете за этим Павловым повнимательнее проследить?
— Нет. Наверное нет. Я подумаю… завод его в Липецке посмотрю, тогда и решу.