116041.fb2
Здание гостиницы.
Конечно, это не был фасад. На той стороне, к которой мы подошли, было очень мало окон (скорее всего, какие-то хозяйственные помещения), и в тот поздний час свет в них уже был погашен. Отчего здание казалось совершенно нежилым. Заброшенным.
— Помойка. С обратной… самой грязной своей стороны. Смотри, там… впереди. Здание, окна. Третье окно слева — туалет. Там нет решётки. Вернее, её выломали не так давно. Ещё остатки ржавых прутьев из стены торчат. Обойдёшь здание, пройдёшь через главный вход — и по коридору до святого этого места, вонючего их сортира. А там уж и ангел Божий к тебе явится. По моему, всё очень просто. Номер комнаты помнишь? Если спросят…
— Триста сорок, — ответил я. — Три, четыре, ноль.
— Лишённые разума взамен получают хорошую память, — констатировал Ангел. — Как же велика премудрость Господа! Забор еле держится, так что, когда будешь пролезать в дыру — не вздумай опираться об него. Вся эта гниль обрушится нам на головы. А труха — посыплется за шиворот. Такая гадость!
— А ты хитёр, Ангел, — сказал я. — Скромность, ты говоришь, украшает слуг Божьих? А, может, предусмотрительность? Ты ведь специально на постое именно в этой дыре остановился, а не где-нибудь ещё. Это ведь, наверное, единственная гостиница в сраном этом городишке, которая тыльной стороной своей вплотную примыкает к парку. Значит, к гостинице в любом случае можно подобраться, не выходя на улицы и минуя людные места. Я то днём не заметил, не сообразил… Значит, ты ещё днём решил, что заманишь кого-нибудь в этот парк? Ай да поставщик наркотиков для Господа! Молодец!
— Иди, иди, — сказал Ангел. — Ты в небесные дела не лезь без моего на то разрешения! Нечего тут…
— Мог бы всё-таки меня предупредить, — не унимался я. — А то ведь не подготовившись… У меня ведь и инфаркт мог случиться.
— Исключено, — ответил Ангел. — Только не у тебя, господин живодёр и убийца, мой верный и добрый друг. Иди же!
На серванте — толстый слой пыли.
Тяжёлые, старомодные плюшевые шторы плотно задёрнуты.
Свет с улицы проходит сквозь тёмно-красную ткань и смешивается с тяжёлым, густым этим цветом. Отчего кажется, будто стены в комнате равномерно залиты липким вишнёвым компотом.
Отчего сладковатый привкус во рту и хочется смыть с рук едва упавший на них вишнёвый отсвет.
Шторы не открывали с самого утра. Возможно, не открывали уже много дней.
По полу тянет лёгким ветерком. С лестничной клетки, в щели проходит сквозняк.
На улице жарко, но здесь прохлада.
Компотный полумрак.
Я вспотел и совершенно вымотался пока добрался сюда.
Отдалённый район, сине-белые, бело-чёрные, просто белые кубики новостроек. Девяти —, двенадцати —, шестнадцатиэтажные дома. Опустевшие, дремлющие в полдневном жаре дворы. Закольцованные домами дворы.
Через весь город — на метро. От метро — трамвай. Медленный, как будто дремлющий на ходу трамвай. Он вздрагивал и подлетал на стыках рельс и, словно ненадолго просыпаясь после этого, слегка прибавлял ход. И через несколько минут вновь сбавлял ход, слегка раскачивался, переваливаясь с боку на бок; укладывался в ровное ложе рельс, снова погружаясь в привычную свою дремоту. И катил так, катил от остановки до остановки в трамвайной своей летаргии.
И мне казалось, что дорога эта не кончится никогда. Вот так вечно, вечно буду я ехать по охваченному оцепенением, застывшему в жаре городу. И долго, бесконечно долго будут тянуться полосы отблёскивающих на солнце рельс. И, возможно, когда-нибудь я и сам засну под чуть слышный стук и равномерное это раскачивание.
И проснусь где-нибудь далеко-далеко отсюда. Там, где оборвутся эти серые полосы рельс. Ведь они обрываются где-то?
От внезапной остановки я проснусь. И увижу, что в салоне я один. Двери открыты. С улицы задувает свежий ветер. Влажные листья шлёпают по стеклу. Накрапывает тёплый дождь. Сквозь незакрытые окна мелкие капли залетают внутрь и падают, падают на сиденья. Оставляя борозды, стекают по спинкам. И там, на конечной остановке, меня будет ждать…
— Серёжа, чаю не хотите?
Я и не заметил, как она вошла в комнату.
Полина Петровна, мама моей жены. Я никогда не звал её «мама». Только «Полина Петровна». Она меня всегда звала «Сергей», обращаясь исключительно на «вы». Это в глаза.
За глаза, я слышал, называла менее официально. Чаще — оскорбительно. Иногда — откровенно уничижительно.
Впрочем, наши истинные отношения не были секретом для нас обоих. Внешняя вежливость была лишь тонкой плёнкой, готовой прорваться в любой момент. И какой бы годами накапливавшийся гной тогда полился из-под неё… Мне было страшно даже представить.
Накануне вечером она позвонила мне домой (впрочем, куда бы ещё она могла позвонить? на работе мне личный телефон не полагался…). Очень просила подъехать. Причём почему-то непременно днём.
«Вам, Сергей, это будет не так уж сложно. У вас ведь свободный график…».
Меня всегда бесила и эта ядовитая её ирония. И привычка высмеивать каждое моё новое рабочее место.
Нет, не то, чтобы я какой-то работой дорожил… Но зачем смеяться над тем, что даёт хоть какие-то деньги?
И откуда эта самоуверенность? Почему «не сложно»? Откуда ей знать?
Нет, мне было сложно это сделать. Именно в тот день у меня была куча заказов. Рекламные листовки и три больших плаката.
Но я приехал. Я и не пытался отговориться или как-то отложить эту встречу.
Не знаю почему, не могу до сих пор объяснить… Едва я положил трубку после короткого разговора с ней, как почувствовал тревожную, тянущую боль в сердце. Словно уже случилось что-то очень, очень плохое. И в целом мире только я один об этом ничего не знаю.
И её голос… Он показался мне… Торжествующим?
Да, пожалуй так. Именно торжествующим.
И я решил, что надо с ней встретиться. Обязательно. В разгар рабочего дня. Или среди ночи. Неважно. Но как можно скорей.
— КАКМОЖНОСКОРЕЙ!
Чем дольше будет оттягиваться эта встреча — тем больше будет расти нудная, выматывающая, тянущая боль.
Ехать! Как — можно… Как можно?
Как она могла?!
— Нет, спасибо… Я бы просто воды выпил. Желательно, кипячёной.
— А я, Сергей, другой вам и не предложу. Я же всё-таки медик. Хоть и на пенсии. Вы, полагаю, это не забыли?
— Как можно, Полина Петровна, как можно. Помню. Одно время даже лечить меня пытались…
— И, увы, безрезультатно… Подождите, сейчас принесу.
Она вышла из комнаты.
Чуть слышно звякнул стакан. Лёгкий хлопок — закрылась дверь холодильника. Наливает. Звук глуше — стакан наполняется.