Тот же самый кубик Рубика собирал быстрее всех в классе молчаливый троечник по прозвищу Отец. Кто-то разбирался в мотоциклах, кто-то вкусно готовил, кто-то сладко целовался, кто-то красиво врал, кто-то был непотопляемым карьеристом, кто-то плодил детей, как кошки,- Андрей не знал, что он делает в жизни на «пять».
Перед армией Андрей прочитал в газете статью о парне из школы, на несколько лет старше, который воевал в Афгане. Парень говорил, что больше всего мечтал «за речкой» снова поудить с отцом рыбу на озере. А Андрей без двух «косяков» не мог пойти на задание, и не думал ни о чём таком там, хотя ему и хотелось думать о чём-то подобном. Однажды, когда ещё оба учились в школе, они с этим парнем оказались вместе на спортивной площадке, и тот на одних руках залез по длинной лестнице, высотой метров десять, на самый верх. А ещё он крутил «солнце» на турнике. И Андрей, вспоминая его интервью в газете, понимал, что, даже пройдя Афган, он не стал ему равным. Что-то в жизни нужно обязательно делать на «отлично», иначе всё бессмысленно.
- Вась, никогда не спрашивал, ты в 90-е, что делал?
- Работал на заводе. Женился, дочек родил.
- Вот в моём классе все такие. Ни одного олигарха, бандита или героя. Почему так?
- Ты в Афгане воевал, разве ты не герой?
Андрей покачал головой, он себя героем не чувствовал.
- Был у нас в школе парень - Олег Блинов. Бегал, прыгал, играл в футбол лучше всех, всё у него в спорте получалось. А теперь работает, семьи, правда, нет, выпивает.
- Не всем быть великими.
- Думаю всё, что время изменилось тогда, а мы, как наши родители, остались работать на заводах, типа, кому-то надо и это делать, одними акциями сыт не будешь. Вместо того, чтобы послать всё это. Мне иногда настолько никого не жаль, что ….
Андрей не договорил, бросил окурок под ноги. Вася тоже молчал, не забывая залезть в карман за очередной семечкой подсолнечника.
Ярченко так и не приехал.
- Саша! Что за пиздец! Ты же обещал! Где деньги? - орал в трубку Вася, стоя на платформе в ожидании электрички.- У меня «бабок» завтра ехать нет!
Андрей смотрел на Васю с надеждой и, не сводя с него напряжённого взгляда, курил.
- Завтра на вокзал привезёт, утром,- сказал Вася, закончив разговор.
- Вот пидор!
В электричке было битком, едва втиснулись в тамбур. Андрей смотрел в тёмное окно в двери, не видел проносившихся мимо деревьев, но вокруг был лес. Странно, он мог набить морду почти любому, даже убить, но не мог заставить таких дрыщей, как Ярченко его бояться. Почему? Почему он не выступает от имени силы, которую представляют такие лгуны, как Ярченко. Никто ни в какие 90-е не подошёл и не предложил: «Андрюха, бросай свою кувалду, пойдём к нам в бригаду, ты же в Афгане воевал, нам такие нужны».
В 92-м году…Андрей, почему, запомнил этот год, он стал изменять жене, и она об этом узнала. И поэтому новый 1992-ой год встречали, как сказал бы отец, в обстановке «как во Вьетнаме». Собрались за праздничным столом он, жена, маленький сын, родители Андрея. И веселье не получилось. А на следующее утро он поехал к Люде, праздновать Новый Год с ней. Люда - вчерашняя школьница, грудастая, полноватая и веселушка. Они поехали к её подруге, потому что родители категорически не принимали связь дочери с тридцатилетним женатым мужиком, который к тому же не обладал никакими богатствами. Нормальная реакция родителей, желающих своему ребёнку только хорошего.
Подруга Люды жила с двадцатидвухлетним молодым человеком - предпринимателем. Распили бутылку шампанского, доели салаты. Потом стали пить кофе - растворимый - «Несткафе», такой Андрей никогда до этого не пробовал. Советский и индийский пила мать, но Андрей такой просто не пил.
Заговорили о многомесячных задержках зарплат учителям, врачам и другим, что старшее поколение жалуется, ноет.
- А ребятам по двадцать лет! - горячилась подруга Люды.- А они составами продают. Деньги зарабатывают. Ищут себя. Рискуют. И потому мир видят, учатся новому, а не сидят без зарплаты месяцами и сжигают себя ненавистью к успешным.
- Но кто-то должен и на заводах работать,- сказал тогда Андрей.
- Никому это не нужно,- сказал тогда этот парень.
Они были правы. Вот Вася говорит, что в Америке продались «золотому тельцу». Ничего они не продались - это мы все ему проданы и продались. Ведь это так очевидно.
Охранник.
Целыми днями Охранник стоял у витрины и смотрел на улицу. И прохожие часто путали его с манекенами, стоявшими в витрине. Он замечал это по изменившемуся выражению их лиц. Вот они идут мимо, бросают рассеянный взгляд на витрину очередного магазина, видят манекены – для них все в витрине манекены – и вдруг замечают среди манекена человека. И их лица меняются. Он не задумывался о своём отношении к этому, он знал, что не играет. В магазине всегда было пусто, и очень редко в магазин заходили посетители. Ему это нравилось. Он не любил разговаривать, и это злило продавщиц, и в то же время дразнило. Чтобы лишний раз не выслушивать, молча, их, Охранник вставал у витрины и смотрел на Староневский проспект, на ту его часть, напротив которой был расположен магазин элитной одежды, в котором он работал.
Прохожие бросали на него удивлённый взгляд, он смотрел на них. Из проезжающих мимо автомобилей, вероятно, тоже смотрели на витрины магазина – это был дорогой и по виду магазин. А он в ответ смотрел на проезжающие автомобили. Каждый день ничего не менялось. Даже погода менялась нехотя. Люди спешили по своим делам. Старики медленно и с трудом шли куда-то. Дети долго возвращались со школ, задерживаясь у всякой только им известной интересности, бегали друг от друга. Молодые рабочие с бутылками пива, что-то обсуждая, проходили мимо. Женщины останавливались и что-то говорили друг другу по поводу вещей на манекенах со скептическим выражением на лицах. Пенсионерки с сумками-тележками на колёсах медленно проползали мимо. Очень часто мужчины громко разговаривали у витрины по мобильному телефону, и было видно, что они решают текущие проблемы. Неподалёку была остановка, и Охранник смотрел на ожидающих людей. Летним утром на скамейке остановки спали бомжи. Зимой никто не отваживался сидеть на скамейке. А осенью, когда шёл дождь, под крышей остановки прятались от дождя много-много людей.
Охранник помнил те времена, когда в Ленинграде в одну дверь в городском транспорте заходили, а в другую выходили. Теперь всё было не так. Но и не так, чтобы совсем плохо. Но и это не менялось уже давно. Люди стали жить так, как им казалось правильным. И теперь это стало неизменным. Они думают: а почему мы должны делать так, а не этак. Им отвечают: потому что есть правила. А они готовы спорить с правилами. Потому что отныне все мы свободные люди.
Ну, какая работа была у Охранника? Пару раз бомжей не пустил погреться. Наркоманам не дал стащить мелочёвку. Одного очень пьяного клиента вежливо успокоил. Но надо всегда быть начеку. Это такая работа. Будто бы ничего не делаешь, а на самом деле всё время готовишь себя к тому моменту, когда будешь защищать доверенный тебе кусочек мира.
Прохожие – в большинстве своём - этого не понимают, потому что они нормальные люди. Они, конечно же, могут в пьяном непотребстве помочиться у входа, или из озорства что-нибудь написать на стекле, но они не вероломны. Охранник для них мужчина в костюме с бейджиком, на котором крупно напечатано «Константин. Охранник».
Дома Охранника ждала жена и их маленькая дочка – Вероника. Это имя очень нравится жене. Охранник не знал – почему? Стоя у окна витрины, он чаще думал о проходящих мимо людях, потому что с женой ему всё было более - менее ясно: они любят друг друга, любят своего единственного ребёнка, у него не очень хорошие отношения с родителями, жена любит своих родителей, и ему они нравятся. Ничего особенного. Все так живут. Но вот прохожие на улице живут как-то странно.
Когда-то давно, когда дома было совсем невозможно находится, Охранник гулял без дела по осенним, забросанным пожелтевшими листьями, мокрым от дождей улицам в районе Удельной и смотрел на светящиеся со всех сторон жёлтым светом окна в домах. И он завидовал этому уюту, которым светились все окна, безусловно. Он провожал взглядом мужчину с портфелем. Видимо, возвращается из какого-нибудь научно-исследовательского института, а дома его ждёт такая же умная жена, думал Охранник. А вот мужик – трудяга, с лицом полным тягот труда рабочего, возвращается в свою квартиру, где его ждут жена и дети, и горячий ужин на столе. А вот молодая женщина, на шее красивый платок, на ногах туфли на каблуках, длинное песочного цвета пальто, даже если она не замужем, то всё ровно такая не может быть одинокой, её тоже в жизни что-то и кто-то ждут. И эта полная некрасивая женщина с сумками не может быть несчастной, она пробежалась по магазинам после работы и тоже спешит домой, немножко недовольная своими невнимательными к ней домочадцами, но без них уже и не жизнь у неё будет. Кругом жизнь. Уютная тёплая жизнь окон на фоне промозглого осеннего вечера, когда при встрече говорят друг другу, что стало заметно холодать.
Какие люди приходят в магазин? Когда приходят. Можно сказать, что разные. Но всё-таки так говорить неправильно. Они все идут по одной дорожке, но на разных уровнях. Так, наверное. Куда ведёт эта дорожка, кроме смерти? Все идут к смерти. Охранник на другой дорожке, но он так же смертен. И как бы ему не хотелось, он не мог идти по одной дорожке с посетителями магазина. И не потому что был беден. Но и поэтому тоже.
Иногда приходят женщины, молодые женщины. Они не чьи-то подружки, и не молодые жёны состоятельных мужей, и не бизнесвумен, можно сказать, что они делают карьеру, но скорее они хотят соответствовать определённому уровню, и этот уровень обязательно, по их мнению, выведет их на новую орбиту. Как назвать этих женщин? Среди них, наверняка, встречаются те, кто готовы идти по трупам – бессердечные стервы. Среди них, наверняка, есть молодые женщины с мировоззрением расчетливого хладнокровного образованного терпеливого существа. Среди них, наверняка, нет таких, в ком все эти качества проявлялись бы так откровенно. Но они приходили в магазин, и от той демонстративности, что они знают всё, чего они хотят, становилось тоскливо на душе. Не от того, что знают, чего хотят, а от того, что знают это без запинки. Они жили и делали выбор в этой грёбанной жизни не по наитию, а по знанию, данному им не в ощущениях. И даже когда сердце подсказывало им нечто другое, они останавливали себя и говорили: «Всё-таки я возьму вот это…». Они брали, а не выбирали.
Иногда в магазин заходили молоденькие женщины со своими мужчинами в самом расцвете лет. Молоденькие женщины – лет до 25 – в большинстве своём носили длинные распущенные волосы, а их спутники чаще ходили с коротким седеющим ежиком волос на голове, ну, и небритые, конечно же. Что Охраннику нравилось в них, так это обувь – она никогда не разочаровывала, как разочаровывает обыкновенно на улице обувь прохожих, стоит только увидеть человека, вроде бы неплохо одетого, но тогда лучше не опускать взгляд на обувь – 8 из 10 сэкономят на обуви, а правильнее поступать наоборот.
Молоденькие женщины с особой интонацией обращались к своим любовникам, мужьям. «Вова,- произносила она,- смотри какая суперская юбка». Не то, чтобы казалось, будто Вова час назад разрешил к себе так обращаться. Но что-то из этой области приходило на ум. Вова-Гена выбирали для своих спутниц глубокие декольте, потому что всегда было, что показать, короткие платьица. Мишы-Лёши любили максимальную откровенность нарядов подруг. Они не понаслышке знали, как скоротечна свежая плоть.
Но ещё печальнее было смотреть на женщин, наконец состоявшихся в жизни, но втайне и от себя самих сожалевших, что время, когда состоятельность была нужнее всего, упущено. Они выбирали наряды, о которых мечтали в комнате студенческого общежития, видели на экране в тёмном зале кинотеатра, на красивой женщине, проходившей мимо.
Как сказала один слащавый пидор, зашедший в магазин за шарфиком, правильная одежда помогает найти… что хотите.
Мама Охранника в молодости работала товароведом в Гостином Дворе, на головной базе. Она долго работала товароведом. А СССР – это был всеобщий дефицит плюс нужные люди всей страны. Нужно было, и приходили любого уровня люди, но никто из них не вёл себя так, будто он способен купить весь мир. У них была власть, которая дороже денег, и они всё ровно вели себя, как советские люди, пусть и с возможностями стереть тебя в порошок. А бывает, заходит в магазин такой хозяин жизни, ведёт себя так, словно он совладелец страны, ни правил у него нет, ни законов – живёт, как ему хочется, и он считает, что так и надо, что он этого достиг и имеет полное право. В такие минуты Охраннику очень хотелось достать из сейфа в квартире ружьё и засунуть оба ствола этому уроду в рот, чтобы он на языке ощутил металлический привкус неотвратимости, чтобы ноли стволов упирались в его металлокерамические зубы.
Мы все живём с этим скверным металлическим привкусом на языке, но заглушаем его разными способами. Например, не думаем об этом.
Верно, есть разница: вышибить мозги из ружья или же внезапная болезнь унесёт в могилу. Но в результате выходит одно и то же. Так и хочется сказать этому богатею, стоит ли он на коленях, лежит, идёт с метафорическим ружейным стволом, направленным в рот: «И никакие деньги тебе не помогут!»
Финский залив.
Финский залив очень похожий на море (да, вроде и есть море J) штормовал берег великим множеством волн-карликов. По неширокому песчаному берегу бежала большая белая мохнатая собака, а за ней счастливая девочка. Они возвращались к родителям девочки, не отбежав от них и на сто метров. Мама девочки куталась в длинный тёмно-серый плащ, ей было холодно и жёлто-синий платок, повязанный на шее, не согревал её лицо, она уткнулась в лёгкую ткань носом, и, надо заметить, всегда с готовностью прятала свой нос. Папа обнимал маму за плечи, на нём была редкая по тем временам джинсовая куртка и не менее редкие джинсы. Им не нравился сильный ветер с залива, хмурое небо, пустой берег, время, в которое они здесь оказались. Одна девочка и собака были счастливы.
- Пойдём уже. Холодно.
И папа без разговоров пошёл к «Жигулям» третьей модели.
Они возвращались в Ленинград, как всегда возвращались герои семейного кинофильма тех лет: собака высунула голову в боковое окно, девочка держалась за собаку, мама о чём-то взрослом разговаривала с папой, папа больше молчал, и мама изредка обращалась к девочке, и когда девочка говорила, папа тихо улыбался в чёрные усы, а ещё когда собака вдруг начинала лаять. А потом папа строго говорил:
- Хватит, Кадо.
Во дворе «скамейка» всегда обсуждала приезд их семьи и всегда это были рассуждения людей обыкновенных о людях, живущих лучше других. Девочка всё это знала. Когда она выходила из подъезда, то сидевшие на скамейке женщины и мужчины интересовались чем-нибудь бытовым из их жизни. Не всегда. Но мама девочки нет-нет, да и спрашивала:
- Ну, что на этот раз интересовало скамейку?