Солженицын (мы это цитировали) высказывает иногда опасение, что путь правовой демократии не универсален и не типичен для человеческой истории. Но гораздо чаще и определенней говорит он об ужасе неправового строя. Он постоянно размышляет о тех социально разумных и нравственно здоровых пределах, которыми должны быть ограничены (он хотел бы, чтобы внутренне: духовно, нравственно-самоограничены) права индивидуумов, меньшинств, множеств, социальных институтов. Он везде говорит о демократическом праве как о предпосылке здорового существования индивида и общества, как об условии такого существования, необходимом, но не достаточном и не единственном. Право, по его убеждению, должно корректироваться и предопределяться требованиями нравственности, справедливости, цивилизованного выбора. Речь всегда идет о выборе духовно, экологически и социально наилучшего пути, для Солженицына предопределенного христианскими постулатами.
"Величие Солженицына в том, что избранная им самая общая точка зрения, склонность его к теократии, призыв к самоограничению, обращенный ко всем нациям, - все сопряжено с человеческой личностью" (XIV, стр. 224. Выд. Д. Ш.).
Но мы только что видели: Солженицын решительно, декларативно отрицает в себе "склонность к теократии". В его изданных произведениях нет ни слова о желательности теократии, но лишь о необходимости духовного влияния религии на человека и общество (в том числе и в его обращениях к православной церкви и ее деятелям). Ж. Нивa приписывает Солженицыну "презрение к правовым формам гражданского общества" (XIV, стр. 225), отождествляя его в этом со славянофилами и Победоносцевым. Но ни в публицистике (перелистайте уже рассмотренные нами материалы), ни в "Красном колесе" нет этого презрения! Он неустанно проповедует правовые формы, слитые с духовностью, нравственностью, экологической целесообразностью и защищенностью от посягательств насилия и бесправия. Но, повторяю, юридическое право он считает лишь предварительным условием более важного, с его точки зрения, процесса-состояния: нравственного, духовного самосовершенствования личности и общества.
Да и сам Ж. Нивaнесколькими страницами позже (XIV, стр. 230) говорит о том, что Солженицын ратует "за возвращение западному миру его утраченной мужественности". Но ведь это и есть борьба за Запад: он нигде и никогда не настаивал на отказе Запада от демократического права - он жаждет увидеть сочетание этого права с мужественностью, мудростью и духовным ростом. Говорит он и о необходимости защиты Западом его цивилизации.
Солженицын, по Ж. Нивa, "отчаивается в Западе, которому он сулит 'февраль 17-го', и отчаянно цепляется за славянофильское видение России, чтобы не впасть в исторический пессимизм" (XIV, стр. 230).
Не касаясь в своей работе "Красного колеса", замечу, что трудно представить себе меньшую степень идеализации ушедшей России, чем в "Октябре 16-го" и в "Марте 17-го". Запад же Солженицын непрерывно предостерегает и будит, чтобы уберечь его от Октября 17-го. Он боится западной политической и нравственной дестабилизированности и беззащитности перед экспансией и демагогией, потому что, согласно его опыту, за растянувшимся Февралем идет Октябрь.
"Возможно, впрочем, - пишет Ж. Нивa, - что в глубинах публики его воздействие гораздо более значительно, чем можно подумать, судя по откликам западной интеллигенции. Возможно также, что он совершил роковую (почему же "роковую"? Счастливую, если это действительно ошибка! - Прим. Д. Ш.) ошибку, составив себе представление о Западе лишь по некоторым внешним знакам упадка" (XIV, стр. 230).
Дай Бог - и первое, и второе. Но у меня есть сильные опасения, что относительно мировой, в том числе и западной, ситуации Солженицын прозорливее, чем Жорж Нивa.
"Как бы то ни было, в области политики Солженицын "мономан", а к мономанам прислушиваются только тогда, когда их правоту подтверждает катастрофа" (XIV, стр. 230-231).
Солженицын не мономан: у него нет ни готовых, бесповоротных, однозначных оценок прошлого, ни категорических рецептов для будущего. Он постоянно пребывает в напряженных поисках того провиденциального высшего смысла, который, по его убеждению, присутствует скрыто от нас (до поры, до времени) за историческими событиями. Уверен он лишь в одном: что все должно послужить к нашему духовному возвышению, иначе - погибель.
Солженицын - не только тот, кто обязался будить и горестно трепещет от опасения, что он и такие, как он ("и десятеро таких, как я"), не будут услышаны. Он не только кричит Западу об опасностях, ему грозящих, а Востоку - о противоестественности его рабского бытия. Он еще и бессонно изучает исторический материал, напрягает все силы, чтобы понять происшедшее и увидеть, упущены ли иные возможности, не ради свидетельства только, а ради внесения своего вклада в изучение мировой болезни и в нащупывание путей к ее излечению. На наших глазах самозабвенно работает не только русский, но и человек Мира.
( Кавычки вокруг слова "наши" вроде бы ни к чему: если это генетически и западные идеи, то на какое-то время они подчинили себе и российское общество (прим. Д. Ш.).
( Сегодня можно добавить к этим державам хомейнистский Иран для ближне- и средневосточного ареала. (Прим. Д. Ш.).
( "Бодался теленок с дубом". Изд. "ИМКА-Пресс". Париж. 1975. (Прим. Д. Ш.).
( Та же смещенность зрения присуща не пробиваемому ни для каких свидетельств исторического опыта Льву Копелеву и - среди эмигрантов новой формации - не ему одному.
( Американская Федерация Труда - Конгресс Производственных Профсоюзов.
(( Александр Долган и Симас Кудирка.
( Относительно "бесполезного космоса" заметим, что с этим эпитетом трудно согласиться: в середине 1970-х гг. космос уже достаточно интенсивно использовался человечеством в различных (позитивных и негативных) целях; да и сам факт познания самоценен. Все зависит от того, как, с какой целью, какими темпами, при каком положении дел в стране исследуется, осваивается и используется ею космическое пространство. (Прим. Д. Ш.).
( Боюсь, что такой же упрек можно сделать и РОА, и всем коллаборантам с Гитлером (прим. Д. Ш.).
( Израиль тоже политическими путями лишают плодов его военных побед и толкают к самоубийственному согласию вернуться в границы, в которых невозможно себя защищать, апеллируя при этом к принципам демократии в их международных аспектах. И Запад проводит эту политику по отношению к Израилю с неумолимой настойчивостью.
(( В случае с иранской монархией - тоталитаризма не коммунистической, а извращенно клерикальной этиологии.
( Здесь и дальше ссылка на речи А. Солженицына, произнесенные в Вашингтоне и Нью-Йорке по приглашению американских профсоюзов АФТ-КПП, см. т. 9. (Прим. Д. Ш.).
( В автобиографической книге "Мои автографы" Илья Суслов (США) цитирует свой давний разговор с Евтушенко. Последний возмущается нигилизмом тех, кого он называет "леваками" (я бы назвала их "правыми", потому что в моем представлении крайний предел "левизны" воплощается в советском режиме). Вот кусочек этого диалога: первая реплика принадлежит Евтушенко:
"...Вот всегда вы такие, леваки, вам бы все отрицать. А что взамен? Где выход-то?
- Помнишь, что сказал польский мудрец Станислав Ежи Лец? Он сказал, что выход там, где был вход. Выход, Женя, это капитализм, - сказал я ему на ухо.
Он отшатнулся. Это говорить было неприлично. Это было дико. "Социализм с человеческим лицом" - эта куда ни шло. Но капитализм..."
Точно так же по сей день отшатывается от этого выхода и часть благороднейшей оппозиции реальному социализму.
( Подсчет произведен по источникам I и II, так что упущены некоторые гаэетно-журнальные публикации, но тенденция представлена верно.
( Хотелось бы предугадать, какая судьба ожидает эту инициативу по окончании президентства Р. Рейгана или при падении его престижа и утрате республиканцами большинства в сенате.
( Заметим, что и среднеазиатских, и кавказских, и прибалтийских народов в разные времена существования коммунистической власти (прим. Д. Ш.).
(( Все народы СССР, не только русский (прим. Д. Ш.).
( Вспомним, как обрушилась левоориентированная общественность США, в том числе и в Конгрессе, на президента Рейгана за его не согласованную с Конгрессом помощь никарагуанским повстанцам (их сплошь и рядом называют на Западе "мятежниками") и афганскому сопротивлению в ноябре-декабре 1986 года.
( Мною выполнена эта работа и опубликована на русском языке. Дважды издана, в 1981-м и 1986-м гг. книга о марксистском социализме "Наш новый мир". Опубликовано постатейно исследование еще нескольких социалистических учений (надеюсь, что тоже получится книга). Но заинтересовать этими работами иноязычных издателей мне пока что не удалось. Исповедание социализма остается в огромной степени эмоциональным и безотчетным; его устрашающих в своей откровенности первоисточников почти никто из его адептов не изучает и не читает. Адепты и доброжелатели социализма отталкивают от себя все свидетельства и доказательства неизбежной тоталитарности всех систем, вырастающих из этих учений (прим. Д. Ш.).
( Би-Би-Си.
( Не так давно (1986 г.) русская редакция радиостанции "Свобода" предложила публицисту из "третьей волны", известному своими антикоммунистическими убеждениями, готовить систематические короткие передачи по одной из внутрисоветских тем. Но сразу же последовало предупреждение: использовать советские и западные материалы, но не эмигрантскую периодику - вопреки тому, что последняя публикует множество интересных и надежных данных по нужной тематике. Такова, как было при этом сказано, установка американского руководства радиостанции "Свобода". Так что Солженицын не устарел и здесь.
( Со времен Хрущева и советские коммунисты (с перерывами) называют свое государство не "диктатурой пролетариата", а "всенародным государством", хотя Маркс, Энгельс и дооктябрьский Ленин предполагали социализм формацией безгосударственной, утверждали в полемике с немецкими социалистами, что "всякое государство не-народно и не-свободно", и объявляли даже государство диктатуры пролетариата лишь временной революционной необходимостью. Всякое государство было в их глазах, злом, призванным "отмереть" при переходе к социализму (сегодня - к коммунизму). Этот венчающий момент их утопии является в ней и наиболее нереальным.
( Заметим, что готовность национальной компартии сопротивляться нашествию инонациональных коммунистов еще не свидетельствует о демократизме первой. Возможно, что китайские или югославские и румынские коммунисты дрались бы с советскими в случае агрессии со стороны последних. Но говорит ли это что-либо в пользу их собственных режимов? У Орвелла вечно воюют друг с другом социалистические монстры, разделившие между собой мир и все время стремящиеся внести коррективы в этот раздел. (Прим. Д. Ш.).
( В отличие от ряда критиков и читателей, я считаю, что это совмещение успешно осуществляется не только в "Архипелаге ГУЛаге", но и в грандиозных полотнах "Красного колеса". Я нахожу в них массу ценнейшего исторического материала, блестящую публицистику, знаменательные судьбы, интереснейшие реальные, вымышленные и домышленные характеры, страницы великолепной прозы. Мне мешает лишь схематизм некоторых беллетристических персонажей и в отдельных случаях - своеобразное архаико-модернистическое словотворчество автора, иногда, как мне представляется, теряющего в своем экспериментировании чувство меры, чего с ним никогда не случается в публицистике. Но обилие счастливых языковых находок с лихвой окупает эти неудачи.
( Zbigniew Brzezinsky, "Game plan. A geostrategic framework for the conduct of the US-Soviet Contest. Boston-New York, 1986. См. обстоятельную рецензию М. Геллера "'План игры' Збигнева Бжезинского", "Русская мысль" №№ 3653/3654 от 26 декабря 1986 г., стр. 11, откуда взяты мною высказывания М. Геллера.
( Ныне в издательстве ИМКА-ПРЕСС в Париже под моей редакцией начала выходить по-русски серия "Исследования Новейшей Русской Истории", призванная отчасти восполнить этот прорыв. Она будет переводиться и на другие языки (прим. Солженицына).
( Подобная ситуация едва не сложилась в середине 1950-х гг., когда США, обладавшие гораздо более высокими научно-техническими возможностями (как сегодня - в области СОИ), отстали от СССР (к счастью, ненамного) в разработке куда более мощного термоядерного оружия и средств его доставки.
( Даже чудовищные в своем терроре якобинцы признавали некое Высшее Существо.
(( А. Солженицын имеет в виду американского проповедника Билли Грэма, о его поведении в Москве см. "Посев" № 6, 1982, стр. 5. Ред. "Посева". (Прим. Д. Ш.).
IV. СОЛЖЕНИЦЫН И НАЦИОНАЛЬНЫЙ ВОПРОС
...первое, кому мы принадлежим, это человечество. (II, стр. 12-13).
По отношению ко всем окраинным и заокраинным народам, насильственно втянутым в нашу орбиту, только тогда чисто окажется наше раскаяние, если мы дадим им подлинную волю самим решать свою судьбу. (I, стр. 71).
В таком интернационализме-космополитизме было воспитано все наше поколение. И (если отвлечься - если можно отвлечься! - от национальной практики 20-х годов) в нем есть большая духовная высота и красота, и, может быть, когда-нибудь человечеству уготовано на эту высоту подняться. (I, стр. 105).
За последнее время модно стало говорить о нивелировке наций, об исчезновении народов в котле современной цивилизации. Я не согласен с тем, но обсуждение того - вопрос отдельный, здесь же уместно сказать: исчезновение наций обеднило бы нас не меньше, чем если бы все люди уподобились в один характер, в одно лицо. Нации - это богатство человечества, это общественные личности его; самая малая из них несет свои особые краски, таит в себе особую грань Божьего замысла. (I, стр. 15).
Но здоровый русский национализм нисколько не противостоит Западу: напротив, он направлен на самосохранение измученного, изможденного народа, а не на внешнее распространение, чем заняты правители СССР. (II, стр. 432).