Как рассказали мне Ника и Хакер, подобные форты, построенные почти всегда по одному образцу, существуют во многих местах и служат, прежде всего, для нужд охотников, странствующих по миру, ищущих и собирающих различные вещички, так называемые «артефакты», сохранившиеся с довоенных времен. Некоторые из находок, по словам моих спутников, обладают магическими свойствами и особенно ценны, но ходят слухи о вовсе уж бесценных реликвиях, дающих владельцу огромную силу, небывалые способности или даже бессмертие. Впрочем, я предпочел слушать рассказы об артефактах вполуха, так как до сих пор не был свидетелем каких бы то ни было проявлений магии.
Ближе к полуночи, когда мои спутники разбрелись кто куда, ко мне, довольно уже пьяному, подсел незнакомый тип, некрасиво скособоченный, с почти не работающей правой рукой. Седые волосы незнакомца были собраны сзади в короткий хвост, на лбу алел недавний шрам толщиной в палец. Ранее я не заметил этого человека, хотя не заметить его, признаюсь, трудновато. Подумалось, что он принадлежит к группе прибывших до нас странников.
— Вы ведь не охотник, верно? — неожиданно приятным, мягким голосом спросил он.
Я прожевал кусок мяса, затем кивнул:
— Угу.
— Значит, вы один из тех, кого называют Энвиадами? — задал новый вопрос незнакомец, хотя в его интонации было больше утвердительного, нежели вопросительного.
— Я предпочитаю думать иначе, — ответил я, сделав неопределенный жест рукой. — Кстати, а вы кто будете, если не секрет?
Незнакомец встрепенулся, затем подал мне свою парализованную руку:
— Ой, простите меня за бестактность. Мое имя Александр, но вы можете звать меня Саша.
— Витя.
Мы обменялись рукопожатием. Затем Александр приметил стоящую подле бутылку водки, налил себе и мне по половине стакана.
— За знакомство!
Мы выпили, закусывая жареным мясом. На другом конце стола охотники, в том числе и ребята из экипажа первого «Черта», что-то громко обсуждали и беспрерывно гоготали.
— Как вам у нас? — поинтересовался Александр, окинув взглядом окружающее пространство.
— Ничего, — нейтрально ответил я. — Милое местечко.
— Да нет, вы не поняли. Как вам вообще? В новом мире, в новом окружении? Ведь, согласитесь, сменить обычную, мирную, размеренную жизнь на полное опасностей существование ныне не так-то легко для психики.
Я сощурился и хмыкнул:
— Вы на самом деле полагаете, что я Энвиад?
— Безусловно. Взять хотя бы вашу одежду: в таком наряде люди не ходят уже семь лет.
Я вынужден был согласиться. Тряпье, в которое превратилась моя одежда после семилетнего забытья, не шло ни в какое сравнение с военно-полевой формой всех, кого я успел встретить после «спячки».
— На меня не хватило комплекта, — попытался я отшутиться.
— Да ладно вам, в самом деле, — улыбнулся Александр. — Ведь вовсе не постыдно быть Энвиадом, но даже наоборот — это честь! Честь, которой удостоились лишь немногие. Вам, наверное, уже рассказали о предназначении Энвиадов?
Я кивнул, соглашаясь.
— Сразиться с ангелами смерти, уничтожить какой-то Источник зла, спасти мир от окончательной гибели… Только и всего. Еще, правда, говорили, что я могу оказаться вовсе не спасителем…
— У вас есть чувство юмора, — то ли всерьез, то ли, опять же, в шутку похвалил Александр. — Однако я хотел узнать, известно ли вам, почему, собственно, произошел Апокалипсис?
— Люди оборзели, отвернулись от Бога и впали в кураж.
— В общем-то, так, но это не совсем точно. Главное здесь, Виктор, ясно понимать, совершенно точно для себя уяснить, каково происхождение нашей вселенной. Вот, по-вашему, кто создал вселенную?
— Бог. Ну, по крайней мере, я не вижу иного претендента на это место.
— А что есть Бог в вашем понимании?
Я вынужден был задуматься, ведь никогда ранее всерьез не рассуждал об этом даже наедине с самим собой. Наверное, зря. Ведь человек, настоящий человек, непременно должен время от времени задумываться о своем происхождении, о своем предназначении, о прочих метафизических вещах. Задумываться не для того, чтобы найти какие-то ответы, но просто ради повышения собственной духовности, ради просветления морального облика, если можно так выразиться. Думать о Боге полезно, пока это не превращается в манию, и я с этим совершенно согласен. Есть он или нет его, не важно, ведь человеку все равно не дано познать суть божественного духа, однако рассуждения и внутренние дискуссии такого рода уже не дают право конкретному человеку считать себя кем-то или чем-то особенным, уникальным, высшим. Естественно, каждый по-своему уникален, неповторим, но неповторимость эта не может возводиться в некий абсолют, ведь, по большому счету, все мы равны. И стар и млад, и он и она — все. Вероятно, и нет никакого предназначения, нет особого смысла в происхождении, но думать об этом все же стоит, хотя бы изредка. Мысли о всеобъемлющем, вечном, недосягаемом стимулируют в человеческом духе склонность к самоанализу, к ответу на вопрос: «А достоин ли я быть человеком, быть частью этого всеобъемлющего, вечного?». По сути: «Достоин ли я того, чтобы жить?». Когда человек задает себе этот вопрос, он невольно начинает анализировать собственные поступки и мысли, желания, амбиции; подсознательно он хочет стать хотя бы немного лучше, дабы ответ в итоге прозвучал утвердительно.
— Бог — это все окружающее, вся совокупность энергии как уже открытой, так и не открытой, по-вашему — магической, — брякнул я, впрочем, первое, что пришло в голову.
Александр скривил рот в снисходительной улыбке:
— Такой тезис особенно популярен был в эпоху неохристианства. По сути, во времена, предшествовавшие Апокалипсису. Однако, Виктор, вы не можете не знать того, что окружающий нас с вами мир полностью греховен с точки зрения христианства. Собственно, получается парадоксальная ситуация. С одной стороны, религия утверждает, что Бог есть все, с другой же как минимум одна часть этого всего несет в себе зло и грех.
— В чем же здесь парадокс? Я где-то слышал, что Бог есть все в самом широком смысле этого слова: Бог есть и добро, и зло.
— Значит, Бог есть грех? Подумайте, но разве не смешно это звучит? Тогда ради чего тысячелетиями люди поклонялись божеству, греховному, злому по своей сути, пусть даже и частично?
— Люди склонны совершать глупости, — опять без всякой связи ляпнул я, разливая водку по стаканам. Приятное тепло в желудке вводило меня в состояние глубокого наслаждения, тревоги отступили, и теперь любая сложность казалась преодолимой.
— Согласен, — кивнул Александр, принимая стакан. — Как я уже говорил, под христианскую интерпретацию зла подходит практически весь осязаемый мир, а попытка представить Бога как абсолютное добро, не согласуется с проблемой происхождения зла. Действительно, откуда же взяться злу, если Бог есть абсолютное добро? По этой причине еще задолго до нас с вами возникло предположение, что вовсе не Бог создал вселенную, по крайней мере, видимую вселенную. За Богом числится лишь создание мира духовного, невидимого и практически недоступного для нас, а вселенную создал Сатана.
— Сатана?
— Именно так. Позвольте сразу вас предупредить: отриньте стереотипное представление о Сатане как о главном и самом ужасном демоне, о каком-то диком садисте и кровожадном убийце. Просто представьте Сатану как антипод Богу, как ночь, противоположную дню, как темноту и, собственно, отсутствие темноты…
— Как свет и отсутствие света, — перебил я, вставив очередную пьяную глупость.
— Можно и так. Собственно, Виктор, если предположить, что окружающий нас мир создан Сатаной, то все становится на свои места. Светлое божество создало мир бестелесный, нематериальный, где нет ни боли, ни страданий, ни каких-либо лишений. Это мир спокойствия и блаженства, мир, подобный широкой реке, не спеша несущей свои воды в спокойный океан, где не бывает бурь. Темное божество создало мир материальный, полный боли и лишений, заключающийся в постоянной борьбе, в выживании и сравнимый с бурной горной рекой, где пенистая вода постоянно натыкается на многочисленные пороги. Светлое божество ведет в свой умиротворенный универсум через смирение и покаяние, через так называемое духовное развитие, идущее во вред развитию телесному, физическому. Светлое божество советует во всем отказывать телу и практически во всем — духу, обещая вечное спокойствие и блаженство где-то в недосягаемой иными путями тиши. Темное божество поощряет все телесные переживания, все манипуляции с материей и энергией, с самой жизнью. Темное божество ничего не обещает, лишь представляет пред нами материальный мир и говорит: «Это твое, пользуйся же и получай наслаждение от жизни! Коли ты не в состоянии обработать землю и взрастить хлеб, коли не можешь ты добыть себе дичь на охоте, коли не интересны для тебя тайны, сокрытые вокруг — умри, исчезни в светлом универсуме, которого, впрочем, может и не быть». Складывается впечатление, что светлое божество старается переманить на свою сторону людей, изначально материальных, а следовательно — созданных темным божеством. Будто Бог не в состоянии прорваться в материальный мир и дать людям блаженство здесь и сейчас…
Но окунемся вглубь истории. Не знаю уж как, однако светлому божеству удалось проникнуть в материальный мир. Оно явилось в образе собственного сына (созданного из плоти и крови, принадлежащих темному божеству), но явилось, прежде всего, к кому? К нищим, к самым примитивным слоям общества, члены которого были убоги как по интеллектуальному развитию, так и по развитию духовному. Светлое божество начало свою проповедь в стане рыбаков, знавших лишь, как ловить рыбу и как отличить богатый улов от бедного. Оно сказало им: «Будьте такими же нищими и убогими, примитивными и безынициативными, и да прибудет после вам вечное счастье». Светлое божество изначально в совершенно чужом для него мире поощряло убогость и нищету, следствием которых может быть лишь скудоумие и болезни. Оно, божество, по сути, старалось отвернуть человека от его естества, от инстинктов, от выработанного за многие тысячелетия эволюции механизма самосохранения и выживания. То есть — убить. Косвенно, конечно, но… Светлое божество устами своего сына молвило: «Что печетесь вы о хлебе насущном? Зачем стремитесь вы к благам земным, которые скоропреходящи? Какое значение имеет ваша гордость, если высший на земле будет низшим в Царствии Небесном? А плотская похоть ваша, разве она не врата Ада?» Изначально светлое божество стремилось подавить в человеке любовь к жизни, страсть, желание, искоренить данное темным божеством счастье быть живым, любить, желать, испытывать всю необъятную гамму чувств! Взамен же светлое божество предлагало эфемерный, нереальный, расплывчатый мир…
Особенно остро отчего-то светлое божество ненавидело плотскую страсть, что показано даже в мифе о рождении его сына. Скорее всего, светлое божество совершенно не разбирается в биологии и механизмах репродукции живых существ, иначе придумало бы более правдоподобную сказку… Отчего-то сама женщина для светлого божества представляется источником всех бед и несчастий, практическим воплощением зла и негативного начала. Omnia mala ех mulieribus! С другой стороны, во все времена женщин ценили более мужчин, оберегали и хранили как самое ценное, что можно сохранить. Сколько прекраснейших произведений искусства посвящено женщинам! Сколько великолепных историй о чистой любви можно отыскать в фольклоре любого народа! Вспомните, Виктор, вашу собственную жизнь; я уверен, в ней есть место этому светлейшему из светлейших, прекраснейшему из прекраснейших чувству любви к женщине. Воистину, я предвосхищаю это чувство, превозношу над любым другим чувством, какое способен перенести человек. Любовь есть основа мира и процветания, благоденствия и счастья. Так почему же светлое божество так негативно относится к женщинам и к любви к ним, пусть даже плотской? Разве не понимает светлый бог, что без любви, без страсти невозможно продолжение рода? Готов ли светлый бог убивать младенцев лишь за то, что они — женского пола?
Светлое божество, вторгшись в чужой мир, возненавидело все прекрасное, что есть в этом мире. Искусство воспринимается им, как правило, дьявольским наваждением; сие справедливо и для науки. Проповедуя нищету и убогость, светлое божество советует отбросить прочь любое проявление страсти, как плотской, так и интеллектуальной. В конце концов, доходит до того, что amor si vincitur, diabolus vincitur. С каждым новым годом после проникновения светлого нематериального божества в наш материальны мир происходит все большее и большее удаление человека от природы, от естества и внутреннего баланса. Созданная последователями светлого божества церковь бесчинствует, разоряя древние храмы, уничтожая величайшие произведения искусства, вводя мир в длинную — в тысячу лет! — полосу мрака, хаоса и повсеместных гонений. В это время не происходит совершенно никакого развития: ни научно-технического, ни интеллектуального, ни духовного, но лишь деградация и упадок. Светлое божество, потеснив и уничтожив прежний уклад, привело мир к мраку.
В безумном бою церковь кусок за куском разрывала ту артерию, через которую кровь земли текла в человека. Она уничтожала бессознательный, естественный природный отбор, проявляющийся в красоте, силе и мощи; она охраняла все то, что природа хочет отвергнуть, против чего она так мощно восстает: грязь, уродство, болезнь, калеку, кастрата. Охотнее всего церковь кастрировала бы весь мир, погасила бы свет, отдала бы всю землю в жертву серному дождю; ее единственным стремлением, ее жгучим желанием было одно — чтобы обещанный Страшный Суд пришел, наконец.
И он пришел. Светлое божество, очевидно, позавидовавшее более совершенному устройству изобретенного темным божеством мира, вторглось в этот мир, изуродовало его и попыталось вовсе уничтожить.
Александр умолк. Наверное, выдохся, подумалось мне. Дабы не возникло неловкой паузы, я поднял согретый уже стакан над столешницей и молвил:
— За справедливость!
Мы выпили, бодро чокнувшись. Александр, шумно занюхав ломтем мяса, спросил: