Гайял из Сферры заблудился в краю ветров и бесплодных скал. Когда наступала ночь, он оцепенело поникал в седле и белый конь нес его куда глаза глядят. Где-то там древняя тропа через ущелье Омона вела в северную тундру, но здесь и сейчас, в мозглой хмари, под лавандово-свинцовым небом, север, восток, юг и запад были неотличимы друг от друга. Гайял натянул поводья и, приподнявшись в седле, оглядел окрестности. Вокруг вздымались скалы, высокие, безразличные, бесплодный пейзаж оживляли лишь сухие кустарники. Он вновь опечаленно вздохнул, и белый конь рысцой продолжил свой путь.
Склонив голову, чтобы не бил в лицо ветер, ехал Гайял вперед, и горные кряжи косо тянулись в сумерках, точно скелет окаменелого бога. Конь встал, и Гайял определил, что находится на краю широкой котловины. Ветер улегся, в долине стояла тишина. Гайял наклонился вперед, пригляделся. Перед ним простирался темный безжизненный город. По улицам плыл туман, на шиферных крышах горел тусклый отблеск заката.
Конь захрапел и загарцевал на каменистой земле.
— Странный город, — пробормотал Гайял, — ни огней, ни звуков, ни запаха дыма… Без сомнения, какие-то заброшенные древние развалины…
Спускаться вниз было страшновато. Порой в древних развалинах обитают странные сущности, однако, с другой стороны, не исключено, что именно из этих руин дорога ведет в тундру. С этой мыслью он тронул коня и стал спускаться по склону к въезду в город.
Стук копыт по булыжной мостовой звучал неожиданно громко и резко. Здания, сложенные из камней, скрепленных темной известкой, хорошо сохранились. Кое-где потрескались или покосились оконные рамы и зияли дыры в стенах, но по большей части каменные постройки прекрасно выдержали гнет времени… Откуда-то потянуло дымком. Значит, здесь до сих пор живут люди? Гайял решил, что дальше следует продвигаться с осторожностью.
Перед зданием, похожим на гостиницу, на клумбе цвели цветы. Гайял натянул поводья и подумал, что враждебно настроенные люди редко разводят цветы.
— Эй! — крикнул он раз-другой.
Никто не показался на пороге, ни один огонек не блеснул в темных окнах. Гайял медленно развернулся и поехал дальше.
Улица расширилась и свернула к особняку, и Гайял заметил свет. Высокий фасад здания делили на части четыре больших окна, каждое из которых было закрыто двумя ставнями, украшенными позеленевшей бронзовой филигранью, и выходило на небольшой балкончик. Мраморная балюстрада террасы мерцала молочной белизной, а за ней темнела массивная деревянная дверь. Сквозь приоткрытую щелку пробивался луч света и слышалась музыка.
Гайял из Сферры остановился, но взгляд его был прикован не к дому и не к свету, сочившемуся из-за двери. Он спешился и поклонился молодой женщине, которая задумчиво сидела на террасе. Несмотря на пронизывающий холод, на ней было лишь легкое платье, желто-оранжевое, цвета нарцисса. Топазовые волосы ниспадали на плечи и придавали лицу серьезный и задумчивый вид.
В ответ на поклон Гайяла незнакомка кивнула, слабо улыбнулась и рассеянно заправила за ухо прядь волос.
— Не самая подходящая ночь для путников.
— Не самая подходящая ночь, чтобы любоваться звездами, — учтиво отвечал Гайял.
Она снова улыбнулась.
— Мне не холодно. Сижу и грежу… Слушаю музыку.
— Что это за город? — спросил Гайял, оглядев улицу и снова обернувшись к девушке. — Есть здесь хотя бы одна живая душа, кроме вас?
— Это Карчесел, — улыбнулась та, — покинутый всеми десять тысячелетий назад. Здесь живу только я с моим престарелым дядей, мы обрели тут убежище от сапонидов из тундры.
Может быть, эта женщина ведьма, а может быть, и нет, Гайял так и не пришел к определенному мнению.
— Ты замерз и устал, — спохватилась девушка, — а я держу тебя на улице. — Она поднялась. — Отдохни под нашим кровом.
— С радостью приму приглашение, — согласился Гайял, — только сначала мне нужно отвести коня в конюшню.
— Ему будет удобно вон в том доме. У нас нет конюшни.
Гайял взглянул, куда она указала, и увидел невысокое каменное строение с темным провалом двери. Отвел туда белого коня, разнуздал и расседлал его. Потом, стоя на пороге, прислушался к музыке, на которую обратил внимание прежде, — то был тревожный и древний мотив.
— Странно, странно, — пробормотал он, поглаживая конскую морду. — Дядюшка музицирует, племянница по ночам в одиночестве любуется звездами…
Может, он чересчур подозрителен? Даже если девчонка и впрямь ведьма, что с него взять? Если же они просто беженцы, как она утверждает, и любители музыки, им, быть может, придутся по душе мелодии Асколеза, тогда он хоть как-то отплатит им за радушие. Путник порылся в седельной сумке, вытащил флейту и сунул ее за пазуху. Покончив с этим, он бегом вернулся к девушке.
— Ты так и не назвал мне свое имя, — напомнила она ему, — чтобы я могла представить тебя дяде.
— Я — Гайял из Сферры, что на берегу реки Ском в Асколезе. А кто ты?
Она, улыбнувшись, распахнула перед ним дверь. Теплый желтый свет пролился на булыжную мостовую.
— У меня нет имени. Оно мне не нужно. Рядом со мной никогда никого не было, кроме дяди, а если он заговаривает, то обращаться может только ко мне.
Гайял захлопал глазами, потом решил, что невежливо так открыто удивляться, и обуздал чувства. Быть может, девушка заподозрила, что он колдун, и побоялась произносить свое имя вслух, чтобы он не сглазил ее.
Они вошли в вымощенный плитами холл, и мелодия зазвучала громче.
— Я стану называть тебя Амет, если позволишь, — сказал Гайял. — Это цветок, он растет на юге и похож на тебя — такой же золотистый, добрый и благоуханный.
Она кивнула.
Они вошли в убранный гобеленами зал, просторный и теплый. У одной стены пылал огонь, а неподалеку стоял накрытый стол. На скамье вальяжно расположился музыкант — неряшливый лохматый старик. Спутанные седые волосы сосульками болтались по спине, да и борода была не лучше, желтая и засаленная. На нем был поношенный камзол, который никто не назвал бы чистым, а кожа на сандалиях пошла сухими трещинами. Как ни удивительно, старик не отнял флейту от губ, а продолжал играть, и девушка в желтом, как показалось Гайялу, начала двигаться в такт музыке.
— Дядя Людовик! — воскликнула она весело. — Я привела тебе гостя, сэра Гайяла из Сферры.
Гайял взглянул старику в лицо и поразился. Глаза его, хотя и слезились от старости, были серые и блестящие — лихорадочно блестящие, умные, и, как показалось Гайялу, в них светилась странная радость. Эта радость поразила Гайяла тем больше, что изборожденное морщинами лицо указывало на печать лишений.
— Может, сыграешь нам? — попросила Амет. — Мой дядя — великий музыкант, и в это время он обычно играет. За много лет он ни разу не нарушил заведенного распорядка…
Она с улыбкой обернулась к старому Людовику. Гайял вежливо кивнул.
Амет кивнула в сторону стола, ломящегося от яств.
— Ешь, Гайял, я налью вина. А потом, быть может, ты сыграешь нам на флейте?
— С радостью, — согласился Гайял и заметил, что лицо старого Людовика засияло еще сильнее и уголки губ затрепетали.
Он принялся за еду, и Амет подливала золотистого вина, пока хмель не ударил ему в голову. А Людовик ни на миг не прекращал игры — слух гостя услаждали то нежный звон журчащей воды, то печальная песнь о затерянном океане на далеком западе или совсем простенький игривый мотивчик. Гайял с изумлением заметил, что настроение Амет менялось под стать музыке — она то серьезнела, то веселела, повинуясь голосу флейты. Но подумал про себя, что люди, жившие в уединении, вполне могли со временем приобрести странные привычки, к тому же во всем остальном они казались вполне милыми.
Юноша покончил с едой и встал, придерживаясь за стол. Людовик играл веселую мелодию, песенку стеклянных птиц, кружащихся на солнышке на красном шнурке. Амет, пританцовывая, приблизилась к Гайялу и остановилась совсем рядом — почти вплотную, так что он ощущал теплый аромат распущенных золотых волос. Лицо ее раскраснелось и лучилось счастьем. Но странно было то, что Людовик наблюдал за происходящим с угрюмым видом, однако не сказал ни слова. Быть может, он питал сомнения относительно чистоты намерений гостя. И все же…
— А теперь, — запыхавшись, проговорила Амет, — может быть, ты согласишься сыграть на флейте? Ты такой сильный и молодой. Ну, то есть сыграешь на флейте для моего старого дядюшки Людовика, он порадуется и пойдет спать, и тогда мы сможем посидеть и вволю наговориться, — добавила она поспешно, увидев, как расширились глаза Гайяла.
— Я с радостью сыграю, — сказал Гайял, ругая про себя свой язык, одновременно такой проворный и такой неуклюжий. — Я сыграю с радостью. Дома, в Сферре, я считаюсь довольно искусным музыкантом.
Он покосился на Людовика и с удивлением отметил выражение безумной радости на лице старика. Просто поразительно, как сильно человек может любить музыку.
— Тогда играй! — выдохнула Амет, слегка подтолкнув его к Людовику с его флейтой.
— Быть может, — предположил Гайял, — лучше подождать, пока ваш дядюшка сделает перерыв. Я не хотел бы показаться неучтивым…
— Нет, как только ты дашь ему понять, что хочешь сыграть, он умолкнет. Просто забери у него флейту. Видишь ли, — призналась она, — он довольно туг на ухо.