- И что тогда будет?
- Вернемся в клуб, - Нет, выкладывай: что ты собираешься делать?
- Думать, - сказал Латч. Открыл дверцу, вылез, обошел вокруг машины. Скомандовал:
- Пересаживайся.
Пистолет был у него в руке. Латч не целился в меня, но пушка была на взводе. Я пересел на водительское место.
Ехали медленно. Латч не разговаривал. Я с ним не вязался. Он делал именно то, о чем сказал - думал. Один раз я снял руку с руля. Он сейчас же посмотрел на меня. Я ощупал шишку на затылке и положил руку на баранку - до времени нельзя было дергаться.
Остановились перед клубом, и Латч приказал:
- Ступай наверх, в мой номер. (Мы жили в комнатах над залом.) Я пойду за тобой, пушка у меня в наружном кармане. Если кто остановит, не тяни время. Отделайся поестественней и шагай наверх. Я-то не боюсь оружия и выстрелю, если не будешь делать, что сказано. Сомневаешься?
Я посмотрел ему в лицо. Сомневаться не приходилось.
- Ладно, хорошо, - сказал я и пошел. Никто с нами не заговорил. Когда мы пришли в комнату Латча, он приказал:
- Давай в этот шкаф.
Я открыл рот, чтобы сказать кое-что, но решил заткнуться. Влез в шкаф и закрыл дверцу. Там было темно.
- Ты меня слышишь? - спросил он.
- Ага.
Он спросил много тише:
- И теперь слышишь?
- И теперь слышу.
- Тогда усвой. Мне нужно, чтобы ты понял каждое слово, которое здесь будет произнесено, пока я тебя не выпущу. Если начнешь шуметь, застрелю. Понятно?
- А, твоя власть, парень, - сказал я. Голова просто раскалывалась.
Прошло много времени - может, две или три минуты. Было слышно, что он кого-то зовет вдали, но я не мог разобрать слов. Думаю, он стоял на лестничной площадке. Вернулся и закрыл дверь. Он насвистывал сквозь зубы - "Дабу-дабай". Потом в дверь легонько постучали.
- Входи!
Это была Фоун.
Она пропела:
- Вот я пришла - красавчик, как дела?
- Садись, цыпленок.
Кресло было плетеное. Я отчетливо услышал скрип.
Латч Кроуфорд всегда говорил по делу. Вот почему он успевал так много наработать. Он сказал:
- Фоун, я насчет вчерашнего вечера, при луне.
Что ты чувствуешь сегодня?
- То же самое, - напряженно ответила она. Тишина. У Латча была манера закусывать нижнюю губу, когда он что-то обдумывал. Сейчас он, наверно, это и делал. Наконец проговорил:
- Ты слыхала, что кругом говорят о нас с тобой?
- Ну, я... - Фоун перевела дыхание. - Ах, Латч... Кресло резко скрипнуло Фоун встала.
- Обожди! - фыркнул Латч. - Ничего не выйдет.
Забудь об этом.
Я снова услышал кресло. Тихо скрипнуло в передней части, потом сзади. Фоун ничего не ответила.
- Понимаешь, моя радость, есть вещи слишком серьезные для того, чтобы человек - или два человека - могли с ними дурачиться. Этот наш джаз - такая вот вещь. Какая ему ни цена, а он важней, чем ты и я. Он лучшает, и будет еще лучше. Группа почти достигла совершенства. Мы - сообщество. Тесное. Такое тесное, что один ошибочный поступок может разодрать его на куски. Вот наш с тобой поступок - он и будет ошибочным.
- Откуда ты знаешь? О чем ты говоришь?
- Назови это интуицией. Главное, я знаю, как дела шли до сих пор, и знаю, что если ты.., мы.., это неважно.., нам нельзя рисковать и менять старый добрый статус-кво.
Она закричала:
- А что будет со мной?!
- Сурово тебе... - сказал Латч. Я знал его много лет, но первый раз услышал, чтобы он говорил сдавленно, без легкости. - Фоун, в этой команде четырнадцать лабухов, и они все относятся к тебе так же, как ты ко мне. Не тебе одной - всем сурово. Думают, что будет, когда у тебя снова настанет весенняя лихорадка... - По-моему, он опять закусил нижнюю губу. Потом произнес голосом, почти таким же мягким, как гитара Скида на басовых тонах:
- Извини меня, деточка...
Фоун взорвалась:
- Не зови меня деточкой!!
- Лучше иди и играй свои гаммы, - проговорил он невнятно.
Хлопнула дверь.
Довольно скоро он меня выпустил. Сам сел у окна и стал глядеть наружу.
- Ну, и зачем ты это сделал? - поинтересовался я.
- Ради сообщества, - ответил он, глядя в окно.