Кого я спросил? Зачем? Мне показалось, что спрашивал кто-то другой, а я должен знать ответ. Джафар внизу говорил: «Если нетрудно, сестрица, загляните туда». Старик сказал:
– Боится.
Старуха посмотрела на него. Оба жевали.
– Да не боится она, просто не видит нас толком, – возразил я.
Старик показал на тетушку:
– Вот ее боится, не придет. Она молиться пойдет.
На лестнице послышались шаги. Джафар вошел вместе с женщиной, которая впустила нас в дом. Она остановилась на пороге:
– Бедняжка, ей-Богу, больше-то из моих рук не берет. С той поры, как он вернулся, даже и не глядит на меня.
– Джафар, ложку принес? – спросил я.
Он обратился к женщине:
– Теперь уж вы ее покормите, сестрица.
– Сегодня третий день, как ей хуже, – сказала женщина.
Я спросил:
– Она что-нибудь ела за это время?
– Я не знаю. Пока дядюшки не было, ела помаленьку; а как он объявился, бедняжка вроде испугалась. Я больше к ним не ходила, так что не знаю.
Подошел Джафар с ложкой, присел на корточки подле тетушки.
– Помешалась она, бедная, – продолжала женщина, – уж лучше бы он не возвращался. Когда он пропал, ей хуже стало, но не так, как теперь.
– О чем вы?
Я ничего не понимал. Джафар сказал:
– Парвиз-хан, подай сюда похлебку, если не трудно.
Женщина говорила:
– Может, она уж не чаяла мужа увидеть, разволновалась. И прежде хворая была, а как он вернулся, совсем слегла. Уж я и так и сяк, бывало, до смерти вымотаюсь, чтоб вот столечко поела. А тут еще Мешхеди сказал: она умерла.
– Кто? – спросил я, недоумевая.
Женщина посмотрела на меня:
– Парвиз-хан, никак это вы?
Я кивнул головой.
– Вы меня помните? Вы когда-то вместе с ним сюда часто приходили.
– Дядюшка только к субботе вернется, – сказал я.
– Мешхеди Асгар?
Я опять кивнул.
– В субботу? Как в субботу?
– Сегодня уже поздно было, а завтра – выходной день.
– Я что-то не пойму, – сказала женщина. Джафар наклонился за судком с похлебкой. В судке
было пусто. Халва, похлебка и мясо бесследно исчезли. Осталось лишь чуточку риса и немного хлеба. Джафар с негодованием посмотрел на стариков. Упрекать их было бессмысленно.
– Разомни рис с остатками мяса, – предложил я.
Джафар покачал головой – мол, гляди-ка, что за люди оказались, Бога не боятся.
– Я все-таки не поняла, – повторила женщина. Джафар не выдержал:
– Да как же это? Она голодная! Еле дышит, несчастная. Кто так делает? – Он сердито швырнул пустой судок на софре и докончил: – На что мне теперь ложка, горло ей смотреть?
– Я не поняла, – не унималась женщина.
– И ты еще тут, – в сердцах сказал Джафар, – не понимаешь – и ладно.
Женщина снова обратилась ко мне, словно хотела договорить:
– …Вы про дядюшку сказали, что он в субботу придет?
Джафар встал:
– Парвиз-хан, я сейчас.
– Она, бедная, есть хочет, – прошептал ему я, – погляди!
Тетушка сидела, по-прежнему привалившись к стене, с трудом дышала, молчала и смотрела невидящим взглядом. Старик негромко сказал:
– У нас есть луковый суп.
Джафар, не обращая на него внимания, ушел вниз по лестнице. Я видел, что женщина все еще ждет ответа, и сказал:
– Аббас-ага договорился, он будет поручителем.