Он поднялся, подошел к Владыке и, смиренно сложив; руки, опустил взор.
— Благослови нас, Владыко! — попросил Иоанн.
В мантии, панагии и белом куколе, Владыко глядел на него, не шевелясь. И не дал царю благословение.
— Твои нечестивцы невинную кровь проливают. Творят беззакония, бесчинствуют, — произнес он. — И ты губишь душу свою. Много в тебе нераскаянной злобы и ненависти.
— Молчи, отец святой! — прервал Иоанн, сдерживая гнев. — Одно тебе говорю, только молчи. Молчи и благослови нас!
— Молчание наше на душу грех налагает, — возразил Владыко. — Кровь пролитая взывает к небу.
— Кто ты, Владыко, чтобы судить царя? — прошептал Иоанн.
— Я пастырь стада Христова! Мое священное право печаловаться.
— О ком печаловаться? — с досадой произнес Иоанн. — Боярство ищет мне зла, восстало на меня! Я думал найти в тебе опору, сподвижника, чтобы карать измену.
— Только милость — опора царя! Всякая кара есть насилие.
— А узда человеку?
— Нужна не узда, а вера, не кнут, а милосердие, — отвечал Владыко.
— Нужна власть! — строго сказал царь.
— Только вера собирает народ!
— И власть! Лишь несмысленные скоты, гады и птицы пребывают в безвластии! Человецы же в безвластии жить не могут и всякому властителю от, Бога дано право карать!
— Человека нужно учить и миловать, а не карать! Наставлять советом, словом… Хлеб от крови не растет гуще! Ты даже можешь хотеть добра, может быть, ты и хочешь его… *
— Владыко! Не прекословь, а благослови! Чтобы не постиг тебя гнев мой.
— Нет! — отрезал Владыко.
— Нам ли противишься? — царь усмехнулся, — Что ж, испытаем твердость твою! Видно, мягок я с вами!.. — глаза царя вспыхнули яростным, жутким огнем. — Отлучаю!!! Отлучаю от службы и от сана, аки недостойного благодати Божией!
Владыко стоял, пошатываясь. Он не понимал еще толком, что произошло.
Царь повернулся и вышел из церкви, кивнул на ходу приземистому рыжему «монаху» Малюте.
Опричный хор продолжал распевы.
Малюта Скуратов, скрывая глаза под черным шлыком, прошел мимо непокорного пастыря, низко поклонился ему и вышел вслед за царем. И все остальные опричники, отвешивая такие же поклоны Владыке, покинули церковь.
Святой отец смотрел им вслед.
Владыко, выйдя из церкви, приблизился к своей карете. Место кучера на ней занимал монах в черном. Капюшон его был опущен на глаза. Владыко с удивлением посмотрел на него. Тут же дверца кареты открылась и чья-то могучая рука втащила пастыря во внутрь.
Монах в черном тронул коней. Владыко увидел, что в карете напротив него сидел Малюта.
— Пожалуй в мои хоромы, Владыко! — сказал он. — Теперь я тебя начну причащать!
— Не кощунствуй, раб! — строго ответил тот.
Малюта усмехнулся, покачал головой.
— Удивил ты царя, отче Филипп. Такого еще не бывало на Руси!
Над лощинкой повис густой утренний туман.
Ратники Серебряного, которые накануне отправляли к старосте связанных опричников, ехали едва видимые в сером тумане.
Заблудившись, они тревожно переговаривались.
— Дальше-то куда?… Так и будем лесами плутать?
— Струхнули, вот и приблудили, — отозвался второй. — Надо бы по царской дороге ехать!
— Нет уж! По царской — могли догнать! — поежился третий.
— Не могли! Чай, не зря мы их пороли. С их задницами теперича на конь неделю не сядешь!
— Да, братцы, как староста этому Хомяку в ноги повалился, да начал распутывать, я сразу скумекал, что надо деру!
— Еще б тебе не скумекать. Ты ж его самолично: порол. Хомяк бы тебя первого на сук!
— А что?… Если у этих опричников такая власть —. они ж нас и на Москве изловить могут!
— Не-е, наш князь в обиду не даст. Все замолчали, задумались.
— Эх! — снова заговорил один. — Сейчас бы щед пожирней, да печку погорячей!
— И бабу повеселей! — добавил другой.
— Дорога! — закричал передовой. — Дорога, торная! Радостно гомоня, ратники выехали на дорогу, двинулись по ней сквозь осевший несколько туман.
— Ну, слава Богу! — перекрестился передовой. — Теперь живы!
И тут послышался короткий свист. Оперенная стрела тонко дрожала, впившись в горло передового.
Ратник с недоуменным выражением лица боком валился с коня.
Татарский разъезд появился в рваных клочьях тумана.
В остроконечных шапках, злые и подобранные, они оттягивали на скаку тугие тетивы луков.