По двору прохаживались опричники, некоторые в расшитых кафтанах, остальные в черных монашеских рясах.
Нищие калеки тянули руки за милостыней.
Матвей Хомяк остановил Малюту Скуратова и стал шептать ему что-то на ухо. Брови Малюты полезли на лоб.
…Серебряный и Михеич подъезжали к Александровой Слободе.
На заставе князь снял свою саблю и передал ее начальному человеку воинской стражи. Михеича так же разоружили. Передавая саблю, Серебряный с волнением осмотрелся вокруг. Взгляд его задержался на деревянных срубах с плахами, на виселицах, стоящих в стороне.
Опричник, заметив, как смотрит князь, усмехнулся.
— Это наши качели, боярин. Видно, они приглянулись тебе, что ты с них глаз не сводишь!
Серебряный ничего не ответил.
Несколько опричников, мускулистых, оголенных по пояс, вкапывали столбы, сооружали новые помосты для казней.
…В палатах собрались все близкие царю люди: сын его, юный царевич Иван, Борис Годунов, Афанасий Вяземский, Василий Грязной, Малюта Скуратов, старший Басманов.
На столах стояли в изобилии яства и вина. Тут были и блюда холодного мяса, и соленые огурцы, жареные павлины с распущенными хвостами в виде опахала, и исполинские осетры с разверстыми пастями.
Мамка царя, старуха Онуфриевна, стуча клюкой, прошла мимо Грязного.
— Ишь, Васька, глаза-то налил с утра! Винищем-то разит! — она стукнула Василия костяшками пальцев в лоб. — Весь род ваш, Грязных, пьяницы.
Царевич Иван и Васюк Грязной пили много, ели мало.
Царевич, тыкая вилкой в большого осетра, говорил:
— Царь миру глава, а Владыко лукавый и трусливый. Батюшка правильно его… в застенок!
— Сильный всегда прав! — икнул Грязной. — И ты, царевич, прав!
Вяземский тоже пил, только вино его не брало. Нахмурившись, он порол ножом скатерть.
Царь сидел за отдельным столом. Он пил и ел мало.
Рядом с ним сидела его пятнадцатилетняя жена, царица Темрюковна. Она сидела, поджав под себя ноги, худая, гибкая. Огромные черкесские глаза ее, под сдвинутыми бровями, дико и неприязненно оглядывали всех. На щеках ее горел чахоточный румянец. Она все время сухо покашливала. Царь никак не реагировал на это и вообще не обращал на нее внимания.
Из-за широкой расписной печи, словно из-за театральных кулис, выскочила на свободное пространство перед царским столом необыкновенной красоты девица в сарафане, длинные локоны мягких белокурых волос падали ей на плечи. На стройных ногах ее были красные, как у царя, раззолоченные сапожки.
Держа в одной руке личину (маску), а другую уперев в бок, девица, потешно изгибаясь, начала танцевать. Подпевала себе:
Девица подняла «шубку», высоко вскидывая ноги. Царь заулыбался. Остальные громко заржали. Только Темрюковна с превеликой злобою смотрела на нее.
Онуфревна, едва завидев девицу, стукнула клюкой:
— Тьфу, срамники! — и, что-то бормоча дальше, вышла из палаты.
Дело в том, что эта танцующая девица была вовсе и не девица, а юный Федька Басманов.
Кривляясь, он продолжал выделывать коленца, ублажая царя и всех остальных.
— Молодца, Федора! — сказал царь и, налив вина, протянул кубок Басманову.
Тот, подбежав, осушил его, опустился перед царем на колени.
Иван Васильевич милостиво смотрел на него.
— Уж как я люблю тебя, государь-батюшка, кажется, жить без тебя не могу! — со слезами говорил Федор Басманов. Потерся щекой о ногу царя.
Иван Васильевич провел пальцем по девичьи длинным шелковистым волосам Федора, по его бровям, по пухлым губам.
— Чего ты вздыхаешь, как красная девица? — шепнул ласково царь.
Басманов, как бы стесняясь, заслонил лицо маской — «личиной».
— Ужо ты мне одному спляшешь, — сказал ему на ухо царь. ^.
И тут же Темрюковна, освободив из-под себя ногу, с ненавистью ткнула ею Федьку в грудь.
Тот опрокинулся на пол. Все снова заржали.
— Маруська! — строго прикрикнул на царицу Иван Васильевич и, поглядев в ее бешеные глаза, рассмеялся.
В это время в палаты ворвался Малюта Скуратов. За ним показался Матвей Хомяк с повязанной толовой.
— Государь! — вскричал Малюта. — Измена! Бунт на твою царскую милость!
При слове «измена» царь вздрогнул, глаза его засверкали, и он совершенно переменился.
— Поди, Федор! — приказал он Басманову. — Скажи Терешке, чтоб был наготове, — повернулся к Малюте. — Говори!
Федька Басманов побежал за печку и, через некоторое время выйдя оттуда переодетым, выбежал из палат.
Малюта бухнулся на колени, Хомяк тоже.
— Государь, — продолжал Малюта. — Какой-то боярин напал на наших людей. Смотри, как изувечили!.. — он указал на замаранную кровью повязку Хомяка.
Ропот негодования пронесся среди опричников.
— На кого ты просишь? — спокойным голосом спросил царь. — Назови того боярина.
— На кого прошу и сам не ведаю, надежа-государь, — скривился, чуть не плача, Хомяк. — Не сказал он мне, собака, своего роду-племени. Хотел нас всех перевесить, да видать перепугался. Велел лишь плетьми побить! — Хомяк сделал вид, что приспускает портки.
Рассказ казался невероятным.