Недоверчивый ропот пробежал между опричниками.
— Готов на правде своей крест целовать! — Хомяк поправил на голове своей кровавую повязку.
— И вы дались, как бабы!.. Право, смеху достойно! — царь пронзил опричника орлиным оком. — Если не назовешь того боярина, не сдобровать тебе!
…Приезжие спешились и привязали лошадей к столбам.
Никита Серебряный огляделся по сторонам, ища кому бы доложить о своем прибытии.
Выйдя на крыльцо, Федор Басманов увидел Серебряного и Михеича, окинул их надменным взглядом, подозвал двоих товарищей. Усмехнувшись, что-то шепнул им. Те, заржав, быстро побежали за угол.
Серебряный уже двинулся было к крыльцу, как меж людей, которые толпились около дворца, поднялось волнение. Толпа отхлынула прямо на князя и чуть не сбила его с ног. Даже калеки-нищие, вдруг мгновенно исцелившись, разбежались кто куда.
Князь удивился, но вскоре понял причину общего испуга.
Огромный медведь скоком преследовал народ. В одно мгновение двор опустел, и князь остался один.
Царь наблюдал через окно за тем, что творилось во дворе. Хомяк также взглянул в окно и обомлел, увидев Серебряного.
— Надежа-государь! — вскричал он. — Вон тот боярин, что напал на нас. Вот он!
— Никитка Серебряный?… Мой посольский человек? — царь нахмурился. — А ты часом не рехнулся?
— Голову кладу, государь! Можешь казнить!.
— Что стоит твоя голова! — усмехнулся царь, наблюдая как медведь приближался к Серебряному. — Что ж, видно Бог вас сейчас и рассудит.
Темрюковна, приникнув к окну, алчно смотрела во двор, притопывая ногой от нетерпения.
Серебряный стоял глаз на глаз с медведем. Медведь, прижав уши к затылку, подвигался к нему, загребая лапами.
Князь сделал движение, чтобы выхватить саблю. Но сабли не было!
Глядевший с крыльца Федор Басманов громко засмеялся.
Один удар медведя свалил князя на землю, другой своротил бы ему череп. Но, к удивлению своему, князь не получил второго удара. Он почуял, что его обдала струя теплой крови.
— Вставай, боярин! — сказал кто-то, подавая ему руку.
Князь встал и увидел своего спасителя. Это был опричник, лет семнадцати. В руке он держал окровавленную саблю. У его ног лежал медведь с разрубленной головой.
В палатах Темрюковна от досады и разочарования стукнула кулачком по подоконнику.
Царь, усмехнувшись, посмотрел на Малюту.
— Ловок твой сынок, Григорий Лукьяныч. Всю забаву нам порушил!
Малюта побледнел.
Во дворе Серебряный не успел даже спросить имени избавителя, как тот удалился.
Михеич подбежал к князю, полой кафтана стал обтирать с него медвежью кровь, зашептал на ухо:
— Ну, батюшка, Никита Романыч, набрался же я страху! А ведь все это затеял вон тот, что с крыльца смотрит, — указал он глазами на Федора Басманова.
К Серебряному, нагло ухмыляясь, подошел Хомяк.
— Боярин, царь-батюшка Иван Васильевич, зовет тебя!
Князь Серебряный пошел за ним во дворец. В палатах Федор Басманов подбежал к царю и шепнул ему что-то на ухо.
— Никита! — царь медленно выговаривал каждое слово. — Подойди сюда, становись к ответу. Знаешь ли ты этого человека? — Иоанн указал на Хомяка.
— Знаю, государь.
— Нападал ты на него со товарищи?
— Человек этот со товарищи сам напал на деревню…
— Надежа-государь, — Хомяк прервал князя — не слушай боярина, а прикажи пытать нас обоих накрепко, чтобы правду узнать. Я смерти не боюсь, боюсь кривды!
Серебряный презрительно взглянул на Хомяка.
— Государь, — сказал он. — Я не запираюсь в своем деле. Я напал на этого человека.
— Довольно! — загремел Иоанн. — Допрос окончен. Братия, — обратился он к своим любимцам, — говорите, что заслужил себе боярин князь Никита? Говорите, что думает каждый!
— Смерть! — ответил царевич.
— Смерть! — повторили за ним остальные.
— Так пусть же примет он смерть! — сказал Иоанн хладнокровно.
— Человеки, возьмите его!
Серебряный молча поклонился Иоанну. Его тотчас окружили и вывели из палаты.
— Братия! — царь торжественно обратился к опричникам. — Прав ли суд мой?
— Прав, прав, — раздалось отовсюду. — Прав!
— Не прав! — прозвучал один голос.
— Кто говорит, что не прав мой суд? — спросил Иоанн, стараясь придать чертам своим спокойное выражение. — Пусть выйдет сюда!
Сын Малюты выступил вперед и стоял почтительно перед Иоанном. Семнадцатилетний Максим Скуратов и был тот самый опричник, который спас Серебряного от медведя.