Невеста обомлела от ужаса.
Священник поднял над головой напрестольный крест, пытаясь возразить, но его загнали в церковь и заперли засовом.
Невеста испуганно озиралась по сторонам. Жених молчал, разинув рот.
— Эй, тюха!.. Ты что ль жених-то? — прищурился чернобородый, перегнувшись в седле.
Парень почесал затылок.
— Чаво?
— Чаво! Чаво! — опричник спрыгнул с коня, осклабился. — Ай, девка! — подмигнул он невесте. — Ярочка, конопатая! Подь сюда, кому говорю!
Еще двое спешились, подхватили невесту под руки.
— Митя, чего они? Митенька! — закричала она. — Митя-а-а!
— Пусти! — опомнился наконец жених. — Отдай! Не трожь!.. А то осерчаю!
— От, пенек! — захохотала опричная братия. — Сам Матвей Хомяк с ним породниться желает, а он не рад.
Парень засучил рукава, плюнул в могучие кулаки и врезал одному так, что тот, отлетев к церковному крыльцу, хряснулся о ступени и затих.
Но тут ременная плеть со свинцовым грузилом, одним, ударом которой охотники просекают голову волку, сбила парня с ног.
— Люди добрые!.. Что же это? — вопила невеста. — О-ой, о-ой, о-о-оо-оой!!!
Чернобородый тащил ее в церковный сарай у погоста. Двое помогали ему.
Митька так и остался лежать возле церковного крыльца.
В полумраке сарая, по углам, грудилась, церковная утварь. К стенам были прислонены могильные кресты, заступы. У повозки, на клочьях сена, была распята невеста Митьки. Двое держали ее. Один — за руки. Другой — за ноги. Девка уже не визжала, а только тоненько скулила;
— Дяденьки, отпустите… Дяденьки! Чернобородый, скинув кафтан, склонился над ней и одним движением своей здоровенной лапы разодрал ей одежду от горла до подола. Обнажились крепкие груди, крутой живот и толстые ляжки девицы. Хомяк, торопливо развязав ширинку, повалился на нее. Девка вновь завизжала.
Хомяк закрыл ей ладонью рот и тут же отдернул руку.
— Кусается, стерьва! — заржал державший руки.
— Нужно уметь кошечку греть; чтобы она не царапалась! — хохотнул другой.
Хомяк сорвал со своей головы рысью шапку и заткнул ею рот девицы.
Князь Серебряный в окружении своих ратников стоял на краю леса. Скрытые кустами, все молча смотрели на село, раскинутое внизу. Это была Медведевка. Оттуда доносились истошные крики.
Там метались всадники в черных одеждах.
— Кто же это может быть? — спросил Серебряный.
— Разбойные люди, видать, — сказал Михеич. — Ишь, злодей, скотину хочет срубить! — кивнул он на всадника с саблей в руке, гнавшегося за коровой.
— С того краю лес близко подходит. Подъедем тайно и ударим.
— Их же вдвое против нас, князь! — сказал Михеич.
Серебряный ничего не ответил ему.
В Москве, в церкви, молилась Елена. В храме народу не было, только лики святых, освещенные лампадами, внимали тихому голосу.
— Услыши меня, мать Пресвятая Богородица! Услышь молитву мою!.. Спаси и помилуй раба божьего, воина Никиту! Спаси его от меча, от пули и от стрелы спаси.
Первая московская красавица, двадцатилетняя Елена Дмитриевна, молилась Божьей матери.
— Пресвятая Богородица! — шептала она. — Изнемогает душа моя, истомилось сердце в ожидании… Молю — не оставь меня, беззащитную. Сотвори так, чтобы скорее вернулся он — свет очей моих.
— Я не помешал твоей молитве, Елена? — услышала она голос.
Высокий, чернокудрый, к ней подходил князь Афанасий Иванович Вяземский. Глаза его выражали безнадежное отчаяние. Он шагнул вперед и встал напротив Елены. Она отвернулась.
— Что ж ты отворачиваешься, Елена Дмитриевна? Что ты делаешь со мной?! — с яростной горечью спросил Вяземский.
Поднявшись с колен, Елена хотела уйти, но Вяземский заступил дорогу.
— Пойми, Елена, я не могу без тебя! Не могу вымолить себе покою! Что ты глаза отводишь?
— Оставь, князь, ради Христа не надо, не унижай себя! — побелев лицом, прошептала Елена.
И она быстро пошла из церкви.
Вяземский рухнул на холодные плиты. На его глазах заблестели слезы.
— Господи! Где ты?! — воззвал он. — Я не могу жить! У меня тут, — прижал руку к сердцу, — у меня тут что-то такое, что не дает мне жить… Я умру, если она не станет моею! Помоги мне, Господи!
Свечи, слегка потрескивая, оплывали.
Около церкви холопы Вяземского ожидали хозяина. Увидев торопливо вышедшую из церкви Елену, опричники оживились, послышались реплики:
— Ишь ты!.. Обратно нос задрала!
— И чего бабе надо? Отчего наш князь ей не глянется?
— Оттого!.. Упрашивает, ублажает…
— Во, во! Взял бы за косы, да отволок в кусты!
— Это — да! Это б… Сама его под венец потащила!