— Да не-е… — стал пояснять один. — Другую может и отволок бы. А ейный отец, что под Казанью убили, царский окольничий был!
— Ого! Потому, знать, и спесивая.
— Да-а, сирота, а спесивая!
Мрачный Вяземский, выйдя из церкви, молча взмыл в седло, пустил скакуна в опор. Холопы поспешили за своим хозяином.
Разорившие свадьбу опричники с гиканьем метались по Медведевке.
Красный кафтан Хомяка огнем горел на солнце.
— Шерстить всех подряд!.. Хватать девок, ребята! Ничью кровь не жалеть!
Крестьяне убегали, кто куда мог. В поле, в рожь, в лес.
Нагнав старика, один из молодых опричников поставил поперек коня.
— Ты, старый хрен! Здесь девки были, бабы!.. Куда все попрятались?
Мужик кланялся молча, будто язык отнялся.
— На березу его! — закричал Хомяк. — Любит молчать, так пусть на березе молчит!
Один из всадников встал в седле во весь рост, перекинул через березовый сук веревку.
Несколько всадников сошли с коней, схватили мужика.
— Батюшки, отпустите, родимые! Не губите! — завопил тот.
— Ага! Развязал язык, старый хрыч! Да поздно! В другой раз не будешь шутить. На сук его!
Опричники потащили мужика к березе, накинули на шею петлю, схватились за веревку, чтоб подтянуть наверх мужика. В эту минуту из проулка вылетели всадники Серебряного. Их было вполовину меньше, но нападение совершилось так быстро и неожиданно, что они в один миг опрокинули опричников.
Князь рукоятью сабли сшиб наземь Хомяка, спрыгнул с коня.
Придавил ему грудь коленом и стиснул горло.
— Кто ты, мошенник? — спросил князь.
— А ты кто? — отвечал опричник, хрипя и сверкая глазами.
Князь приставил ему пистолетное дуло ко лбу.
— Отвечай, окаянный! Застрелю!
— Я тебе первый кровь пущу! — зло сплюнул Хомяк, не показывая боязни.
Курок пистоли щелкнул, но кремень осекся, и опричник остался жив.
Князь посмотрел вокруг себя. Несколько опричников лежали на земле, других вязали княжеские люди.
— Скрутите и этого! — сказал князь, поднимаясь.
— Смотри, батюшка! — Михеич показал пук тонких и крепких веревок с петлями на конце. — Какие они удавки возят с собою!
Тут ратники подвели к князю двух лошадей, на которых сидели два человека, связанные и прикрученные к седлам.
Один — старик с седой головой и длинной бородой, другой — черноглазый молодец, лет тридцати.
— Что за люди? — спросил князь.
— Нашли за огородами, и охрана приставлена.
— Отвяжите их!
Освобожденные пленники, потягивая онемелые руки, остались посмотреть, что будет с побежденными.
— Слушайте, кромешники! — князь подошел к связанным опричникам. — Говорите, кто вы такие?
— Что, у тебя глаза лопнули, что ли? — отвечал один из них, кивая на метлу и собачью голову, притороченные к седлу. — Известно кто! Царские люди!
— Как вы смеете называться царскими людьми? — вскричал Серебряный. — Говорите правду!
— Да ты, видно, с неба свалился, — сказал с усмешкой Хомяк, — что никогда опричников не видал!
— Вот что, — наклонился князь к нему.-/Если не скажешь, кто ты, как Бог свят, велю тебя повесить!
Тот гордо выпрямился.
— Я — Матвей Хомяк! — отвечал он бесстрашно. — Стремянный Григория Лукьяновича Скуратова-Бельского. Служу верно моему господину и царю нашему… Может, ты и про Малюту Скуратова не слыхал? — Он усмехнулся. — А теперь скажи и ты, как тебя называть, величать, каким именем помянуть, когда мы тебе шею свернем?
Князь взорвался.
— Ты!.. Ты на царя клеветать?!.. Всех повесить! — приказал он ратникам.
Те стали быстро накидывать опричникам петли на шеи.
Тут младший из двоих, которых князь велел отвязать от седел, подошел к нему.
— Слышь, боярин, не вели вешать этих чертей, отпусти их. И этого беса, Хомяка, отпусти. Не их жаль, а тебя, боярин.
Князь с удивлением посмотрел на незнакомца.
— Ты-то зачем за них вступаешься? — спросил Серебряный.
— Конечно, боярин, кабы не ты, висеть бы нам вместо их! А то и с живых кожу содрали бы! И все же поверь мне — отпусти их, жалеть не будешь. — Черные глаза глядели твердо и проницательно. — Ты, видно, давно на Москве не бывал, а там теперь не то, что прежде, не те времена.