- Извини, - улыбнулся ей Ур. - Первый раз в жизни заснул после обеда. Наверно, потому, что никогда еще не ел так много. И так вкусно, - добавил он.
- Ур, - сказала Нонна, - ты помнишь, как в первый раз пришел в институт?
- Еще бы! Ты меня встретила не очень приветливо...
- Я подумала тогда: прислали на мою голову лоботряса-иностранца, у которого на уме, конечно, одни развлечения.
- Развлечения я действительно люблю.
- Я рада, что ошиблась, Ур. Ты оказался совсем другим. И все же я знаю тебя не больше, чем в первую минуту, когда ты появился в отделе. Ты просто пугаешь меня своей непонятностью... своими странностями... Я видела, как ты заставил продавца барахтаться в воздухе. Видела, как Пиреев вдруг забыл заученный текст и понес чепуху - ведь это твоя проделка?
- Чепуху про стаканчики я ему не внушал, - помедлив, ответил Ур.
- Но текст заставил забыть, так? О тебе ходят всякие слухи. Будто ты гипнотизер, факир, не знаю, кто еще... Мне это неприятно, Ур. Не только потому, что я к тебе... дружески расположена, но и потому, что считаю тебя оригинальным ученым. Я не все понимаю в твоем проекте, но чувствую, что это огромно... глобально...
Она вдруг осеклась. Что с ней происходит? Разволновалась, как школьница. Щеки горят, голос прерывается...
- Извини мою вспышку, - сказала она, взяв себя в руки. - Ты вправе не отвечать, если не хочешь.
Ур посмотрел на нее долгим взглядом.
- Единственный человек, которому мне хочется рассказать о себе, - это ты, Нонна, - проговорил он так тихо, что она подалась вперед, чтобы расслышать. - Очень, очень жаль, что я не могу... И вообще... кажется, я натворил много глупостей...
Он умолк. Балконная занавеска под порывом ветра метнулась в комнату, задела его по лицу. Нонна не прерывала молчания. Что ж, ясно... Что-то мешает ему быть откровенным. Но довольно и того, что он сказал: "Единственный человек - это ты..." Эти слова теперь всегда будут с ней...
- Валерий однажды назвал меня Каспаром Хаузером, - сказал Ур. - Потом я прочел эту книгу. Ты читала?
- Да.
- Каспар Хаузер ничего о себе не знал - кто он, откуда взялся... Я тоже кое-чего не знаю о своем происхождении, но... в общем, я не Каспар Хаузер.
- Неважно, Ур. Происхождение не имеет никакого значения.
- Нет, Нонна, имеет. Каждый человек ведь - непросто сам по себе. Он куда-то уходит корнями, в какую-то глубину. Его разум связан с окружающими проявлениями разума гораздо прочнее, чем ты думаешь... чем мы думаем...
- Окружающие проявления разума? Что ты имеешь в виду? Разум всех других людей?
- Да. Где бы они ни жили.
- Не совсем понимаю, к чему ты клонишь. Разум взаимосвязан, поскольку мы живем в обществе, это так. Но при чем тут происхождение каждого отдельного человека? Мой прадед был полковым капельмейстером, твой - ну, допустим, пастухом. Ну и что? Имеет значение не то, откуда, из какой среды ты вышел, а то, кто ты таков сейчас.
- Ладно, - сказал Ур. - Возможно, ты права. Надо мне идти, Нонна.
Они вышли в переднюю.
- Завтра меня попросили прийти после работы к профессору Рыбакову, сказал он.
- К Рыбакову? Это который занимается социальной психологией? А зачем?
- Для беседы. - Опять он посмотрел на нее пристально и долго. Спасибо тебе, Нонна.
- Перестань рассыпаться в благодарностях. Мне хотелось как следует тебя накормить, вот и все. Ты позвони мне завтра после беседы с Рыбаковым, хорошо? Ну, до завтра, Ур.
Он вдруг погладил ее по плечу. Резко отдернув руку, повернулся и выбежал на лестничную площадку.
С балкона Нонна смотрела на него, пока он не свернул за угол.
Г л а в а т р е т ь я
УРИЭЛЬ
Я накалил легонько самоварные щипцы и
приложил их к ладони. Запахло горящим
мясом... Номер отложили.
В с. И в а н о в, Похождения факира
Пляж был хорош тем, что, собственно, еще не был пляжем: узкая полоса гальки, по бокам ограниченная бетонными блоками волнорезов, выступавших далеко в море. Блоки еще не успели обрасти зелеными бородами водорослей. Здесь строили не то новую гостиницу, не то пансионат, - лязгал экскаваторный ковш, громыхала бетономешалка. Здесь еще не было лежаков и тентов, автоматов с водой и пивом, ни мороженщиц, ни продавцов вареной кукурузы, ни - страшно вымолвить - сувенирных киосков.
И поэтому здесь пока было мало купающихся. Во всяком случае, между распростертыми на пляже телами оставались просветы.
Еще то было хорошо, что катера спасательной службы редко наведывались к этому необорудованному пляжу. И, пользуясь этим, Ур выплывал далеко за линию буйков.
Выплыл и сегодня. Долго лежал на спине, вольно раскинув руки и глядя в синее небо с реденькими, чистенькими, как гигиеническая вата, облачками.
Затарахтел, приближаясь, мотор. Ур закрыл глаза, приготовляясь к неприятностям.
- Штраф захотел?! - гаркнул усиленный мегафоном голос. - Середина моря заплыл!
Мотор, фыркнув, заглох. Открыв глаза, Ур увидел борт катера и два сердитых коричневых лица под беловойлочными абхазскими шляпами с растрепанными полями.
- Забирайся катер, гражданин! Отвезем на берег, штраф будем вынимать!
- Не надо, я сам доплыву, - сказал Ур, переворачиваясь на живот. - Не бойтесь, я не утону.
- Как не бойтесь, как не бойтесь! - вспылил спасатель.
Тут его напарник, флегматичный моторист, сказал:
- Пускай плывет, Гиви. Это циркач тот самый.
Гиви перегнулся через борт, всматриваясь в Ура. Потом на узком его лице возникла доброжелательная улыбка.
- Прости, дорогой! - крикнул он. - Не узнал! Плыви себе на здоровье! - И напарнику: - Заводи мотор, Сандро. Если он утонет - сам себя поднимет!