- Ну, обедает там - что из этого?
- Знакомых поднимать нельзя, что ли?
- Точно, фокус все это! Зеркала у них спрятаны! А она тоже циркачка!
- Обман, обман!..
Иван Сергеевич сорвался с места, побежал к микрофону, но тут увидел, что форганг забит артистами, вышедшими на шум. Сияли золотые кудри дрессировщицы Марины Морской. Величественный шпрехшталмейстер протолкался вперед и уже поднес к устам микрофон, чтобы успокоить, унять разыгравшиеся страсти, но тут произошла неожиданность.
Будто реактивной тягой выбросило гражданина в соломенной шляпе из амфитеатра. Он взвился над головами соседей, закричал дурным голосом, замахал руками и ногами.
Ур резко повернулся и, пошатываясь, пошел к форгангу. В тот же миг скандальный гражданин упал ничком на ковер. Быстро оглядевшись, он под громовые раскаты хохота пополз на четвереньках к упавшей во время полета шляпе и обеими руками натянул ее на голову.
После представления Иван Сергеевич поспешил в гостиницу и, не заходя к себе, постучался в номер Ура. Ответа не последовало. Иван Сергеевич толкнул дверь, она поддалась.
В номере было темно, лишь сквозь окно и раскрытую балконную дверь сочился пепельный свет ущербного месяца. Иван Сергеевич разглядел темную фигуру на кровати.
- Ур!
Тот не шевельнулся, не ответил. Иван Сергеевич испугался. Кинулся к тумбочке, нашарил кнопку настольной лампы.
Ур поморщился от вспыхнувшего света. Он лежал навзничь на кровати, одетый, только туфли скинул.
- Живой, - сказал Иван Сергеевич. У него отлегло от сердца, он сел на стул. Коротенькие ножки не доставали до пола. - Эх ты, человек-гора. Чем тебе помочь?
- Ничего не надо, - тихо проговорил Ур. - Свет потушите.
Лилипут выключил свет. Он знал, что у Ура бывают приступы слабости, головной боли. Знал и то, что помощи в такие минуты Ур не принимал никакой. Просто должен был отлежаться.
- Как же это ты - на таком расстоянии, а? Метров двадцать было до того дядечки, не меньше... Ну, лежи, отдыхай.
- Не уходите, Иван Сергеич.
- Как хочешь... Помолчим или рассказать тебе чего?
- Сколько людей на свете... и все разные, - прошептал Ур. - Почему так?
- А иначе и быть не может. У собак и то разные характеры, спроси вот у Машки, она понарасскажет тебе. Так что уж о людях-то?
- Такая пестрота... - Ур словно с самим собой говорил. Скрещиваются, сталкиваются... расшибаются друг о друга...
- Не пойму, чего ты бормочешь. Кто расшибается?
- Огромный пестрый цирк... и у каждого свой номер...
- Вот это точно, - уловил ниточку мысли Иван Сергеевич. - У каждого человека свой номер, а вернее - утверждает он себя по-своему в жизни. Я-то не показателен, неудачная особь, а и то делаю свой номер. Даже хобби себе заимел - роюсь в старых книгах, строчу в толстых тетрадях - радуюсь. Ну, а нормальные люди-то? У них у каждого по нескольку номеров бывает.
Ур с видимым усилием повернул голову. В полутьме комнаты нельзя было разглядеть лица маленького человечка. Чуть возвышался над спинкой стула силуэт его головы.
- Но ведь есть коренная, глубинная связь, - сказал Ур. - Разум - это ведь не просто детерминированный продукт деятельности развитого головного мозга... это ведь и система...
- Больно мудрено для меня, Ур. Но если ты о связях человеческих, то странно тебя слушать. Будто сам не знаешь, какие были и есть крупные общественные движения, объединяющие миллионы единомышленников.
- Да, Иван Сергеевич, вы правы... Я что-то не то говорю. Вы меня не слушайте, я устал очень... Глупостей много наделал...
Некоторое время молчали. Потом лилипут сказал:
- Вот что, друг ситный. Возвращайся-ка в свой институт. Вижу ведь, как ты маешься. Ну, побаловался цирком, душу отвел - и будя. Возвращайся, дело тебе говорю.
- Нет, Иван Сергеевич, не вернусь...
Утром к десяти, как всегда, Ур пришел на репетицию. Номер его в репетициях не нуждался, но цирковая традиция требовала общего присутствия. Мало ли что потребуется - одному помочь натянуть канат, другому - собрать на болтах "шар смелости", третьему - лошадь оседлать. Ур все это охотно делал.
Сегодня он был героем дня.
- Уриэль, здорово ты вчера подвесил болвана, - пробасил старший из группы Бизоновых, когда Ур взялся помогать ему устанавливать трамплин.
- Красиво было, клянусь твоей головой! - пылко воскликнул один из джигитов.
Очаровательная воздушная акробатка Зиночка Астахова послала ему воздушный поцелуй. А коверный Фима Ножкин подкатился мелким бесом, заорал тонким голосом в ухо: "Жюльничество это!", после чего высоко подпрыгнул, ухватился за перекладину турника и смешно засучил ногами.
Марина Морская тоже была тут со своими вертлявыми собачками. Как раз она готовила новый номер: поднимала на блоках дощечку, на которой мелко тряслась от страха белая собачонка.
- Давай помогу, - подошел к ней Ур.
Марина искоса выстрелила в него высокомерный взгляд.
- Официантке своей помогай, - процедила она сквозь зубы и повернулась к Уру широкой напудренной спиной.
После полудня Ур выпил у автомата три стакана воды с лимонным сиропом и прямиком отправился на свой любимый пляж.
Он опять далеко заплыл и лег на спину и следил задумчивым взглядом медлительное движение облаков.
Сейчас там перерыв. Ребята в буфете, и Рустам, который всегда впереди в очереди к прилавку, уже набрал для всех кефиру, булочек и пирожных, и вот они рассаживаются, и Нонна, сделав первый глоток, морщит носик и говорит: "Опять кефир несвежий". Валерка сидит рядом с Аней и острит. У него блаженные дни: Петечке Ломейко с его "Запорожцем" дана прочная отставка. Ах нет, Аня же в отпуске. Наверное, начала уже экзамены сдавать. Успеха тебе, Анечка...
А Марк с Аркашей орут про футбол, и Нина Арефьева напускается на них: интеллигентные с виду парни, а ведут себя как печенеги.
Потом - "на высадку" в настольный теннис. Сухонький стук ракетки о шарик. Шум, смех, подначка... Да ну их, пусть играют сами. Выскочить в сад, дать Джимке слизнуть с ладони кусочек сахару, поискать взглядом Нонну. В каком она сегодня платье? В светло-сером, песочном, сиреневом? Руки открыты до плеч, голова с заколотой гривой темных волос гордо вскинута... да нет, вовсе не гордо, просто вид такой... Нонна, погоди, обернись - я здесь... Что же ты глядишь так сердито?.. Пойми, нельзя мне было иначе, я влез в ваши дела и только напортил все - ведь только из-за меня, из-за выходки этой на пиреевской защите закрыли океанскую тему... Дело твоей жизни, Нонна... Да и вообще... нельзя, нельзя мне было приклеиваться так прочно...
Знаю, ты удивляешься, что я и весточки тебе не шлю. Не знаешь только, сколько раз начинал я письмо. Даже конверт давно надписан. Строгий такой конверт, с портретом Чебышева...
Нонна, пойми, пойми, пойми! И не презирай меня за бегство. Я не мог иначе...
Когда Ур выходил из воды, он увидел своего пляжного знакомого, Гуго Себастиана. Симпатичный швейцарец с улыбкой поднялся навстречу Уру, поздоровался.
- Я вторично был вчера в цирке, - сказал он. - Вы были великолепны, господин Уриэль, когда посрамили неверящего. Я увезу незабываемое впечатление о встрече с вами.