- Тихо, - сказал Турильер.
Уже несколько минут он прислушивался к шорохам, к торопливым каким-то шагам в лесу. Посветил в ту сторону, но, кроме шершавых стволов и кустарника, ничего не увидел. Потом он обвел лучом фонарика ноги своих спутников.
- Нас четверо, - сказал Турильер. - А было пятеро. Кого-то нет.
Не было Ура.
Кричали долго, отчаянно. Нонна сорвала голос. Проклинала себя: увлеклась интересным разговором, уши развесила... забыла, что за Уром, как за ребенком, надо приглядывать...
- Опасных для человека зверей на Коморах нет, - в десятый раз повторил Турильер. - Вот что, - сказал он немного погодя, - хватит кричать. Идите-ка втроем обратно до самого бунгало и смотрите в оба. А я потопаю за вами.
Шли скорым шагом. Во всем этом - в верещании лемуров и в хлопанье крыльев огромных летучих мышей, взбудораженных криками, в нервной пляске фонариков, обшаривавших лес по обе стороны тропинки, во всей этой душной ночи было нечто фантастическое. Будто все это не с тобой происходит, не наяву.
Не улетел ли он на своей лодке, про которую рассказывают, что она будто бы сваливается прямо-таки ему на голову при мысленном зове?.. Мог ли он так поступить - без предупреждения, без прощания?.. Мог, мог! Было ведь уже однажды...
Они вышли из лесу. На веранде бунгало горел свет, там сидел кто-то... Нет, не Ур... Доктор Русто и Арман давно ушли на шлюпке на "Дидону"... Ах, это слуга Турильера...
- Жан-Батист! - окликнул его Шамон, ускоряя шаг.
Старый слуга трудолюбиво одолевал передовицу в "Монд" трехнедельной давности. Он поднял седоватую курчавую голову.
- Жан-Батист, ты один дома? - крикнул Шамон.
- Нет, мосье, - сказал слуга. - Еще дома господин, которого чуть не съела Лизетта.
- Уф-ф... - Шамон устало опустился на ступеньку веранды.
- Господин недавно пришел. Кушать не хотел, пить не хотел. Сразу пошел к себе в комнату, - сказал Жан-Батист.
Небольшой холл был слабо освещен лампочкой. Свет в доме вообще был тускловат, давала его батарея аккумуляторов, нуждавшаяся, как видно, в зарядке. Скрипели половицы, устланные пестрыми циновками. Нонна толкнула дверь в комнату Ура. Там было темно.
- Ур! - позвала она, чувствуя, что сердце колотится где-то у горла.
- Что? - ответил из темноты спокойный голос.
Валерий нашарил выключатель, зажег свет. Ур лежал на кровати, закинув руки за голову. В комнате было душно, окно задернуто тяжелой шторой, сплетенной из тростника.
- С ума ты сошел? - накинулся на Ура Валерий. - Шел с нами и вдруг исчез. Не мог сказать по-человечески, что решил вернуться? Что за фокусы, черт дери, ты выкидываешь?!
- Перестань, - сказала ему Нонна.
- Что - перестань? - озлился Валерий. - У них на планете, может, принято исчезать в лесу и заставлять людей бегать, как борзых, а у нас не принято. Не принято, понятно? - гаркнул он на Ура. - А, ну вас! - махнул он рукой и вышел.
Было слышно, как на веранде он сказал Шамону:
- Такие дела, друг Люсьен. Хоть стой, хоть падай, как говорили в Древнем Шумере...
Ур был очень расстроен. Он сидел сгорбившись, уронив большие руки между колен и глядя остановившимся взглядом в угол комнаты, где стояли стеклянные кубы аквариумов на грубо сколоченных подставках. Нонна села на табуретку.
- У тебя опять был приступ? - спросила она.
- Нет...
- Почему же ты вернулся с полпути?
Ур пожал плечами.
Там, в лесу, его внезапно охватило ощущение засады. Почудились ли ему шаги где-то сбоку, чье-то тайное присутствие? Может, и почудилось. Но этот щелчок... Слабый щелчок и мгновенный, еле различимый свист чего-то пролетевшего мимо - неужели и это померещилось ему? Он вскинул фонарик. Там, где свет его иссякал, погружаясь в ночную темень, колыхались кусты. И будто бы удаляющиеся быстрые шаги... Что это было? Игра воображения? Возня лемуров? Он стоял некоторое время, прислушиваясь. Четыре прыгающих светлячка - фонарики его спутников - удалялись. Тревога не отпускала Ура. И он погасил свой фонарик и пошел, все ускоряя шаг и напряженно вглядываясь в тропинку, едва белевшую во тьме. Ни о чем больше не думая, пошел обратно. Он слышал крики. Звали его, Ура. Но голос внутренней тревоги все заглушал и гнал его поскорее из лесу...
Обо всем этом, однако, он не мог рассказать даже Нонне.
- Ур, - сказала она, - я просто не могу видеть тебя таким мрачным. Иногда мне кажется, что ты болен... не могу понять, что с тобой происходит... Тебе плохо с нами?
- Нет. - Теперь его взгляд прояснился. - Но я вам только мешаю. Я ведь вижу... тебе приятно и весело с Шамоном, а я только порчу тебе настроение.
- При чем тут Шамон? - изумилась Нонна.
- Он танцует с тобой... ухаживает...
- Ур! И это говоришь мне ты? Ты?..
- Кто же еще? - ответил он с обычной своей добросовестностью. - Здесь никого больше нет.
Нонна наклонилась, спрятала вспыхнувшее лицо в ладони. Господи, он ревнует! Вдруг она поднялась, будто подброшенная приливной коморской волной. Ур тоже встал. Высоко поднятые брови придавали его лицу страдальческое выражение.
- Кажется, придется выяснить отношения, - сказала Нонна, глядя ему прямо в глаза. - Ну вот... как, по-твоему, я к тебе отношусь?
- Ты относилась ко мне очень хорошо. И в Москве и раньше. А теперь я не знаю, как ты ко мне относишься. По-моему, тебе со мной скучно, потому что...
- У вас на Эире все такие? - прервала его Нонна. - Ты ребенок, Ур. Надо быть таким набитым дураком, таким олухом, как ты, чтобы не видеть... чтобы не видеть, что я тебя люблю.
- Нонна! - вскричал он.
- Что "Нонна"? Что "Нонна"? - лихорадочно продолжала она, стискивая руки. - Мучение ты мое! Не, должна, не должна - понимаешь ты это? - не должна женщина первой признаваться в любви, не должна даже тогда, когда перед ней бесчувственный чурбан...
- Нонна... - Ур шагнул к ней, осторожно взял за плечи, глаза у него сияли. - Еще, еще ругай меня.
Она заколотила кулаками по его груди.
- Надо быть человеком, понимаешь ты это? Человеком, а не пришельцем безмозглым, не истуканом месопотамским...
- Буду, буду человеком...
- Я хотела умереть, когда на тебя полезла акула... Ох-х! - Нонна взяла его руку, прижала к мокрой от слез щеке.
Утром за ними пришла шлюпка с "Дидоны".