Глава 4
По мере приближения к жилой зоне, меня начал обхватывать настоящий мандраж: он пробирался мурашками от кончиков пальцев, подкрался к дрожащим коленкам и, наконец, лег прохладой на онемевших губах, и все это в невыносимом пекле.
Передо мной вырастал настоящий постапокалиптический город. Каменный или песочный забор — не разобрать, окружал все видимое по периметру и в высоту был, наверное, метров пять. К нём крепились деревянные леса, по которым, словно обезьяны, передвигались люди. Местные жители перепрыгивали с перекладины на перекладину, с балки на балку и каждый раз леса скрипели и издавали совершенно нецензурные звуки пересушенного дерева, натягивались изношенные канаты, которыми эти конструкции были зафиксированы, а у меня каждый раз ухало вниз сердце от того, что все это добро вот-вот обрушится.
Но стенами и деревянными конструкциями фасад этого строения не ограничивался. Здесь, у самого основания, пристроены, вмещены в совершенно неподдающемся логике хаотичном порядке убогие, хрупкие лачуги, палатки, шалаши. Почему-то на ум пришли всем известные маргинальные личности без определенного места жительства и их ночлежки, сделанные из подручных средств, но с дюжим творческим подходом.
Ярких цветов почти не было: народ ходил в бежевых либо в светло-серых одеждах: брюки, рубашки, сапоги, но у всех поголовно были платки, скрывающие половину лица.
Все это я заметила, когда, словно мышь, затаилась у ближайшей стены и долго шпионила из-за угла. Причем, к городку я шла открыто. Согласитесь, человек зайцем петляющий среди пустыни по меньшей мере выглядел бы странно и подозрительно.
Народу было очень много, не надо быть экспертом, чтобы понять этот — на ум пришло — блокпост перенаселен. Кого здесь только не было: и африканцы, ходящие в полосатых халатах, и азиаты с широкими штанами, и простые европейцы в прямых, широких штанах и плотных рубахах. Это немного меня взбодрило. Надеюсь, я не буду так сильно выделяться среди них, ведь теперь, после пешей прогулки по пескам, я выгляжу не менее потрепанной жизнью, чем местные.
Так… так… Люди говорили явно не на русском. Такой язык я слышу впервые, но что удивительно, я его понимала. Сначала разбирала значение некоторых слов, они словно всплывали у меня из подсознания, а затем угадывался и смысл предложения. Жаль, что мне не было дела до приготовления какого-то Ямка, видимо, местное животное. Именно такой разговор я подслушала у женщин, отходивших к колодцу, расположенному немного в стороне от арочного входа в город.
Стал актуальный вопрос: что делать?
Пробовать сразу объясняться словами, если что сразу убегу.
Из своей засады приметила скромного лавочника. Будем тренироваться на нем.
Уверенным шагом вывернула из-за угла и направилась к нему. Его «лавка-шалаш» располагалась немного в стороне — все для меня. Людей здесь было относительно мало, и я не должна привлечь особое внимание своим «непотребным» для этих мест видом и речью.
Походка была уверенной, от бедра, по сторонам не смотрела, смотрела исключительно на лавочника, отчего тот немного смутился и потупил взгляд. Кажется, переборщила с напором и уверенностью.
Пришлось мило улыбаться и показывать жестом на один из платков, висящих вдоль стены.
Плотный, кряхтящий при каждом своем движении, лавочник, оказался на удивление любезным, снял нужный платок и уставился на меня своими карими глазами, по переносице у него медленно стекала капля пота. Мужчина проявлял терпение. Я не решалась заговорить. Оказалось это тяжело, разговаривать на неродном языке.
Я обычно не заморачивалась и говорила на своем корявом английском: ай донт спик инглиш. Ноу кеш, ноу мани. Сейчас же мои три кривые шестерёнки в мозгу пытались прокрутить одну единственную мысль: чем оплатить?
У меня ничего и не было, поэтому пришлось распрощаться с небольшой жемчужной подвеской, которую мне подарил Орлов на прошлое день рождения. Лавочник удивленно округлил глаза, но платок все-таки отдал, а жемчужину долго гладил, прокатывал на ладони, рассматривал, да чуть ли не на зуб пробовал.
Мне это не нравилось. Черт с этой речью! Пока он там развлекается с цепочкой, решила — пора уносить ноги. Только стоило заменить рубашку на платок, замотав им голову на манер восточных женщин — оставив только глаза, когда мне на плечо упала чья-то тяжела рука. Я вздрогнула, а сердце, наверное, ухнуло с такой быстротой в пятки, что стукнулось о подошву.
Меня догнал лавочник. И сейчас протягивал небольшой сверток очень похожий на одеяло из верблюжьей шерсти (таким еще укрывалась моя мама, когда начиналась ее болезнь). Я замялась, но он смотрел своими влажными умаляющими взять подарок глазами, и я не смогла отказать. Лишних вещей у меня в любом случае нет.
— Спа-си-бо! — ответила на местный манер изрядно удивив мужчину, который, видимо, счел меня немой.
Первое слово произнесено. Язык, словно онемел и едва проворачивал непривычные слова.
Нужно тренироваться, а-то и поговорить ни с кем не смогу.
Продвигалась сквозь снующую туда-сюда толпу народа, старалась тихо проговаривать слова на местном языке.
Где найти Сергея не представляла. Не было разрушенных домов, взрывов, пожаров — тихо, ни одного намека на присутствие друга.
Проблуждав без толку минут тридцать, я все — таки остановилась у ближайшей стены, возле небольшой кучки тряпья.
— Г-де е-го но-сит? Как е-го найти? — продолжала учиться говорить на местном языке, пока никто не слышит.
— Если ты кого-то потеряла, — проговорил хриплый старческий голос, совсем рядом, и иссохшая старческая рука махнула, показав направление, — нужно идти на восток.
Как оказалось, то что я приняла за кучку полусгнивших тряпок была местная старушка. Она сидела и, с присущими старушкам любопытством, всматривалась в мое лицо, да так, что подалась вперед. Мне даже стало как-то неловко от этого взгляда, не комфортно.
— Вы провидица! — восхищенно, но шепотом спросила и вцепилась в костлявое плечо старухи. Откуда она знает, что я потеряла друга и, главное, где его можно найти.
— Болезная шо ли! Все знают, где находится рабовладельческий угол, — прохрипела старуха, удивленно округлив глаза, поднялась и припустила в сторону от меня, иногда оглядываясь и, кажется перекрещиваясь.
Рабовладельцы! Я не могла игнорировать этот факт. Кто сможет меня уберечь от этого? Если меня сейчас схватят за шкирку и забросят в клетку: здесь я никто и звать меня никак. А Сергей? Сидит уже где-то в клетке, плачет от безысходности своего положения, утирая сопли майкой с Патриком.
Вновь закусила губу от досады на сложившуюся ситуацию. Надо быть вдвойне, а то и втройне осторожной.
И что я сейчас смогу изменить? Ничего.
Сглотнула вставший в горле ком.
«Собралась, тряпка, и пошла! Пошла, я сказала!»
Наконец, впереди показался тот самый угол. Перепутать его с чем-либо другим точно невозможно. По кругу стояли клетки, а в них сидели люди. Самые настоящие люди! Живые! Поникшие, с потухшими глазами, почти каждый провожал безразличным взглядом покупателей, которые вальяжно прогуливались, рассматривали и обсуждали «товар». Словно они ходили по картинной галерее: обсуждают цветовые оттенки, краски, мазки на полотнах…
Меня начало мутить не столько от зрелища и стоящих здесь ароматов, сколько от ситуации.
Если я найду Сергея в одной из этих клеток, чем мне рассчитываться? Осталось только книга. Пусть она облезла ночью, но страницы по-прежнему выглядели золотыми. Отдам ее — решила и даже кивнула. С каким — никаким планом, а почувствовала себя уверенней.
Пристроилась в конце небольшой процессии, так чтобы со стороны смотрелось будто я с ними. Подстроила свою походку, сделав ее этакой гусиной. Медленно перекатываясь с одной ноги на другую, проходила мимо клеток и в каждую всматривалась с трепетом: нет, Сергея видно нигде не было.
Тощие, обезвоженные, безвольные, одинокие, смирившиеся, готовые подчиняться… Я шла медленно. Не знаю что, но что-то меня заставляло каждому рабу всматриваться в глаза. Что я там хотела увидеть? Борьбу? Бунт?
Лишь у одной клетки задержалась чуть дольше. Она стояла в самом дальнем углу, с одной стороны накрытая выцветшей палаткой, прикрывая ее от прохожих. Каюсь, любопытство меня толкнуло подойти ближе. Только отчего-то сердце затрепыхалось в груди.
В самом темном углу сидел мужчина. Он не смотрел на меня в немом ожидании, как другие. Его взгляд был устремлен вверх. Там, под звездной вечностью, кружили стервятники: они делали большие размеренные взмахи крыльев. Им некуда было торопиться — добыча, в их случае, дело времени. Неужели не выживших отдавали им? Вернув взгляд в клетку, натолкнулась на пристальный взгляд черных глаз. Теперь раб рассматривал меня, как чудную зверушку. Я же себя чувствовала наглым кроликом, который решился на великую дерзость — подойти к клетке с тигром и потыкать хвостик его хвоста морковью между прутьев.
Внешне же он чем-то напоминал героя из моего любимого советского фильма — Робинзона Крузо: борода, длинные темные волосы торчали в разные стороны, словно дреды, грязь, рваная одежда, про запах — молчу.
Моей силы воли не хватало сразу уйти. Он приковал меня. Смотрел. Сурово. Осуждающе.
Наконец, я сдалась, опустила глаза и отступила на несколько шагов назад.
— Стой… — хриплый, еле различимый среди базарного шума голос.
Он!
Я замерла. Нет, Катя. Зачем тебе это нужно? Тоже хочешь в клетку.
Я развернулась. Мужчина медленно, явно стараясь скрыть хромоту, подходил к решетке.
— Я знаю тебя, — прошептал он, стараясь не разрывать со мной зрительного контакта.
После его слов, я вся напряглась и стала выискивать в его темных глазах признаки узнавания или чего-то подобного и одновременно чувствовала себя полной дурой. Какого я к нему подошла?! Посмотрела — Сергея нет и ушла бы из этого ада. Это не моя война.
— Подойди, — уже совсем проскрипел он. Я видела с каким трудом ему дается каждое слово. Возможно, им и пить здесь не дают.
Сделала шаг к нему. Еще шаг. И вот стою перед ним, нас разделяет только решетка. Он сделал жест рукой, показывая, что хочет мне что-то сказать. Поскольку говорил он совсем тихо, мне пришлось размотать платок освободив нижнюю часть лица и уши, наклониться ближе. Я уже слышала его дыхание. Рывок и его сухие губы прижались к моим в поцелуе. Жар дыхания, колени дрожали, руками я сжимала его руки поверх решетки. Сознание уплыло куда-то в недосягаемые для меня пределы. В это мгновение чувства обострились мы были лишь мужчина и женщина. Он испытывал жажду — я пыталась ее утолить. Но это было лишь до того момента, пока я не сделала вдох, и в мои рецепторы не ударил весь спектр аромата, источаемого этим Казановой.
Мужчина же меня не отпустил, дерзко продолжал целовать, но тут, видимо, уже вселенная дала свой знак таким знакомым голосом.
— Нет. А-фи-геть просто!!! Я тут тружусь, так сказать, на наше общее благо, а она целуется. Катя! — Серегин визг ввалился в мой мозг словно снежная лавина летом на пляж.