Фалифан долго сидел молча, словно размышляя о чем-то. На самом деле он силился успокоить себя, чтобы не обозвать сейчас Монка дураком и не выгнать его вон. "Господи, - думал он, - человек живет на земле больше двух десятков лет, а разум как у ребенка и глаза доверчивые, как у телка. Он думает, что добиться правды так же легко, как помыть руки".
- О чем же мне написать, я жду твоего слова? - напомнил Монк.
- Ждать не надо, - вскочил Фалифан. - Я тебе скажу. Надо врать как можно лучше. Врать так, чтобы было похоже на правду. Напиши, что древесный медведь пришел в город и бросался камнями в прихожан в церкви. Если надо будет, я подтвержу. Или придумай что-нибудь сенсационное, этакое с душком...
- Ладно, прости меня, дурака. - Монк хлопнул приятеля по плечу. - Я пойду. Прощай до лучших времен.
Фалифан остался один, и тревожное чувство завладело им. Будто друг пошел на верную гибель, а он не сумел удержать его и остался в тылу. Впрочем, такое состояние длилось лишь миг. "Что это со мной? - тут же очнулся Фалифан. - Пусть сам разбирается, не маленький". Он достал новую ленту и вернулся к пузырьку с краской. У него была очень хорошая работа, она прекрасно отвлекала от забот и ненужных волнений, Фалифан обмакнул кисть и стал выводить золоченую букву. Рука его была твердой и верной.
Проходя по кладбищенской аллее, Монк поравнялся с домом протоиерея унылым одноэтажным сооружением из старого кирпича. Вытянутый в длину, дом напоминал конюшню или казарму. Шесть овальных окон по фасаду, окованная медью дверь... Монк с удивлением обнаружил, что, несмотря на середину дня, окна почему-то до сих пор закрыты ставнями. И дверь распахнута настежь...
В это время внутри дома раздался какой-то странный звук, похожий на приглушенные рыдания или на стон. Зачуяв недоброе, Монк остановился, прислушиваясь. Звук вновь повторился, и на этот раз Монк воспринял его как призыв о помощи. Медлить было нельзя, и он решительно ступил через чужой порог, чувствуя, как бешено застучала кровь в висках и нервно задрожали руки.
Миновав темную переднюю, Монк ворвался в гостиную. Здесь никого не было, зато хорошо сохранились следы недавнего погрома: отодвинутый буфет, перевернутый стол, по полу пестрым ворохом были разбросаны книги, тряпье, осколки посуды...
- Кто тут есть? - закричал Монк.
Приглушенный голос раздался за стеной. Монк выбежал в коридор, толкнул соседнюю дверь и в спальне обнаружил протоиерея Гарбуса. Тот был привязан по рукам и ногам к железной кровати. Сукно рясы дыбилось у него на груди, тяжкий золоченый крест по цепочке убежал на пол, будто якорь, надежно удерживающий грузную тушу священника.
Как раз в этот момент дьякону удалось избавиться от кляпа во рту, и он орал теперь смертным воем, как раненый вепрь. С его криком воздух в комнате все гуще напитывался винным духом.
Монк давно уже освободил Гарбуса от пут, но тот все вопил, пока Монк не догадался поднести ему стакан наливки. Протоиерей потянулся рукой и только тогда с удивлением заметил, что волен распоряжаться своими членами.
После наливки он немного пришел в себя, свесил ноги с кровати и уставился на Монка. С минуту Гарбус созерцал своего освободителя, наконец зашевелил языком:
- Ты, кажется, приходишь к Фалифану?
- Да. Я Монк... Что случилось? Кто вас связал?..
- О-хо-хо-хо-хо... - Священник уткнулся лбом в кулаки и замотал головой в немом, отчаянии... - Только вчера я получил от муниципалитета деньги на ремонт храма божьего, а сегодня рано поутру какая-то нечисть земная... трое головорезов, да еще в масках... чертово отродье! Налей-ка мне вина.
- Ну и что было дальше? - спросил Монк, наливая из бутылки.
Протоиерей молчал, внимательно наблюдая, как наполняется стакан. Он выпил и принялся ходить по комнате, всхлипывая и бранясь. Топтал в бессильной ярости барахло, валявшееся на полу, пинал пустые бутылки. Только некоторые бумаги он поднял и спрятал в бюро.
- Что было дальше? - переспросил он, будто вопрос только сейчас дошел до него. - Эта нечисть постучалась в мою голову чем-то тяжелым, и мир померк в моих глазах. Я даже взором не смог проститься с моим драгоценным Саквояжем. Он был вот здесь... - Гарбус пнул ногой по резному дубовому шкафчику с выломанным замком.
У Монка была мысль бежать в полицию и заявить обо всем случившемся, но он передумал. Его осенило: ограбление священнослужителя - это же то самое нечто, которое от него ждут в газете! Но в то же время Монк отчетливо понимал, что его репортаж будет много ценнее, если он сам выйдет на след преступника.
Чутье сыщика-дилетанта подсказало ему самый простой путь расследования. Какие-то клеточки мозга зацепились за цифру три. Трое было, по словам Гарбуса, грабителей. В то же время трое ремесленников уехало сегодня утром из мастерской погребальных принадлежностей. Совпадение было слишком очевидным, и Монк не сомневался, что нащупал нужную нить.
- Где берут камень для памятников? - спросил он у Гарбуса.
Протоиерей все еще неприкаянно бродил по комнате. От чужого голоса он вздрогнул и удивленно уставился на Монка, будто впервые видел его.
- Зачем? Ты откуда?
- Мне нужно знать, где каменоломня, - настаивал на своем Монк.
- А-а, плевать... - дьякон махнул рукой. - Иди к Зеленому ручью, потом по дороге направоБольше в доме Гарбуса Монку делать было нечего.
Он без лишних слов покинул место происшествия и подобно полицейской ищейке натянул незримые поводья азарта.
С каждым шагом Монк все больше укреплялся во мнении, что священника ограбили незадачливые мастеровые. Против них выпадали весомые улики: они отсутствовали на службе в момент ограбления, они могли знать о деньгах, полученных Гарбусом. Монк вспомнил тупые физиономии братьев-близнецов, вороватые глазки Дозо, и азарт охотника придал ему новых сил.
Кладбищенский парк постепенно переходил в лес.
Дорога, поросшая травой, делалась все уже, но следы лошадиных копыт и тележных колес возле непросохших луж придавали молодому сыщику уверенность, что движется он в правильном направлении. Изредка Монк останавливался и вслушивался в тишину леса. Ему чудилось, что он различает уже скрип колес и голоса. Но то ветер шумел среди угрюмых дерев.
Дойдя до Зеленого ручья, дорога раздваивалась, и Монк уверенно повернул направо. Глинистая дорога стала подыматься в гору, она все гуще была нашпигована каменными обломками, и Монк догадался, что скоро будет карьер. В азарте преследования он потерял счет времени, забыл про усталость, но по мере приближения к цели дыхание его все больше сбивалось от волнения. "Ну и денек мне сегодня выпал, - думал Монк, благодаря случай, который так кстати подвернулся в начале его газетной карьеры. - Надо будет не упустить. подробностей, когда стану писать репортаж, чтобы Гарифон..." Замечтавшись, Манк забыл про бдительность и за поворотом чуть не натолкнулся на подводу, которую так рьяно преследовал. От неожиданности он бросился в чащу, не разбирая дороги. "Все, конец, - подумал Монк, - я обнаружил себя". Остановившись, он прислушался, но не услышал звуков тревоги в лагере противника. У него появилась надежда, что его не заметили. Монк мысленно выругал себя за беспечность я бесшумно вернулся назад, чтобы выяснить обстановку.
Осторожно выглянув из кустов, он увидел среди валунов лошадь, которая на солнцепеке сторожила пустую телегу. Рядом, на камне, лежал моток веревки и чьято куртка. И ни одной живой души - ни Дозо, ни братьев-близнецов... Затаившись, Монк стал ждать.
То, что людей сейчас в карьере не было, еще больше подтверждало догадку Монка о том, что грабители решили спрятать похищенные деньги, в лесу. Затем он так и спешил сюда, чтобы выследить, куда преступники спрячут саквояж Гарбуса. Это было важное доказательство, ради которого стоило рисковать.
Вдруг у себя за спиной Монк услышал подозрительный хруст - чьи-то осторожные шаги. Затаив дыхание, он торопливо отпрянул в сторону и неслышно упал в высокую траву. Прохладная земля будто освежающий компресс охладила его разгоряченное тело, но сердце нельзя было унять. Давно забытое чувство опасности будоражило сейчас все существо Монка, будто он в штормовую ночь стоял на палубе корабля, потерявшего управление, и его несло бог весть куда...
Через полминуты рядом прошелестели три пары ног. Монк выждал еще немного, потом осторожно поднялся, отряхнул одежду от лесного мусора и вернулся на свой наблюдательный пункт. Заросли дикой вишни хорошо укрывали его.
Надо было видеть счастливое лицо Монка, когда он обнаружил возле подводы именно Дозо и близнецов.
Даже не подозревая, что они пойманы с поличным, обнаружены, грабители-неудачники затаскивали на телегу камень, чтобы привезти его в мастерскую и тем самым оправдать свое долгое отсутствие. "Как бы не так, нашли дурака", - ухмыльнулся про себя Монк.
Он смотрел на счастливые сосредоточенно-тупые физиономии преступников, уверенных в своей неуязвимости, и с трудом удерживал в себе приступ хохота. Ему захотелось крикнуть, чтобы увидеть, как мастеровые, прижав уши, петляя, метнутся в чащу, как зайцы.
Ремесленники наконец взгромоздили камень на телегу, подобрали инструмент и завернули лошадь к городу. Монк помахал им вслед, даже присвистнул тихонько и только тогда направился в глубь леса, в то место, откуда несколько минут назад возвращались грабители. Вскоре он отыскал свежий холм, раздвинул лепешки дерна, ткнул пальцем в рыхлую землю и даже не стал копать. Без того было очевидно, что саквояж с церковными деньгами лежит здесь, возле его ног...
Через день репортаж Монка вышел на первой странице "Бодрости духа". Редактор Гарифон торжественно представил сотрудникам газеты нового репортера.
"Такое под силу лишь человеку незаурядных способностей. Учитесь", сказал редактор и назначил Монку самый высокий гонорар за его сенсационный репортаж.
Монк чувствовал себя героем дня. Вечером он пригласил своих новых коллег в кабачок. Сам не ведая почему, вдруг сделал широкий жест и заказал две бутылки "Пикадо", каждая из которых была ровесницей ему. Газетчики вылакали драгоценный коньяк, словно водку, без торжественности, не смакуя. Монк им пришелся явно по душе, и они поздравляли его с удачным дебютом, засыпали советами, вводили в курс редакционных дел и интрижек. Главенствовал за столом Сильвестр. Когда всех уже здорово пробрало, Сильвестр не в меру разболтался и начал хвастать. Он сказал, что скоро выйдет его гвоздь, еще похлестче, чем у Монка.
- Это будет такая сенсация, такой фурор... - Сильвестр закатывал глаза и мотал головой. - Представляете, какой-то шизофреник решил удивить горожан тем, что... нет, не скажу, потом...
- Да чего там, все свои!
- Нет, - упирался именитый репортер, - ну, впрочем, ладно, только по секрету. Этот шизофреник будет заживо закопан в землю на полчаса. Он обязуется возвратиться в этот мир живым и невредимым.
- И что он будет иметь?
- Сто тысяч! Живым или мертвым он их получит.
"Да что же такое творится в нашем Ройстоне? - соображал Монк. - Что ни день - то сенсация!" Он порозовел от вина и духоты кабачка и окончательно освоился среди собратьев по перу. С каждым новым тостом Монк все больше убеждался, что не ошибся, выбрав себе такой нелегкий, но такой сладкий и почетный хлеб газетчика.
- Давайте выпьем за нашего юного друга, - предложил кто-то. - Будь здоров, Монк!