Надо бы девчонке с мамой на эту щекотливую тему поговорить. Он представил себе Маринку с ее необузданным отношением к сексу. Нет, лучше не надо.
Стас понял, что должен сказать что-то педагогичное, раз разговор пошел на такие важные темы и нравоучительно произнес:
— Понимаешь, любовь это чистое чувство. Среди подростков принято как-то опошлять его. Это неправильно. Не надо искать в нем исключительно какой-то нехороший скабрезный смысл.
— Понимаю, — серьезно ответила она. — Пап, а если вот мой знакомый мальчик приглашает меня к себе в гости, когда дома никого нет, я не должна искать в этом, как ты говоришь, скабрезный смысл?
"А Бог его знает, что у этого сорванца на уме?" — подумал Стас. Вернее, что на уме, это ясно как божий день. Вот только не ясно, пойдет ли он в достижении своих ясных как божий день целей до конца, вот в чем вопрос.
Но отступать от своей воспитательной линии Стас тоже не мог.
— Но может быть, ты преувеличиваешь, и он хочет лишь послушать музыку, посмотреть и обсудить какой-нибудь видеофильм.
— Моей подружке ее знакомый тоже так говорил.
— Ну и что? — враз севшим голосом спросил Стас.
— А то. Когда она пришла к нему, то он положил ее на диван и стал, как маленький сосать ее грудь. А потом снял с нее трусы и…
— Слушай, тут тете Маше надо позвонить, — жалобно попросил Стас.
— Я тебе не досказала, — капризно сказала она. — Ты слышал про "последний дюйм"?
— Рассказ такой есть.
— Да нет, я про песню. Там есть такие слова: "Последний дюйм-незримая граница. Последний дюйм-и стану я твоей". Мы с девочками поспорили-про дефлорацию это или нет. Я хотела услышать твое мнение, ты ведь мой папа. У кого мне еще спросить?
— Логично, — согласился Стас. — Но тут действительно тете Маше надо сделать срочный звонок. Пока.
Он положил трубку и потер горящее лицо.
"Шустрые пацаны нынче пошли", — с невольным уважением подумал он тогда. Последний дюйм, етит вертит.
Он прислушался, о чем там рассказывает его такая взрослая дочь.
— Я маму не виню. Она просто запуталась.
В тот день мама потащила меня в гастроном и стала набирать дорогие продукты. Сервелата сырокопченого взяла целую палку, несколько кило помидор и огурцов, и это в ноябре, когда к ним и летом было не подступиться. Все так дорого.
Она объяснила, что хочет Асрамчику праздник сделать. Асрам это ее новый хахаль. Он на рынке овощами торгует.
Я спросила, откуда у нее деньги. Оказалось, что это те деньги, что мы на юбку мне отложили. Она сказала, что придется потерпеть, походить в старой. Добавила, что я и без новой юбки без кавалеров не останусь.
У нее это была больная тема. Боялась без кавалеров остаться.
Она сказала, что Асрамчик не нарадуется, какая красивая у меня дочь. А еще мама сказала, что мы не должны ударить в грязь лицом. Асрамчик друга обещал привести. Наверное, смотрины хочет сделать, предложение готовиться сделать. А там глядишь, и за свадебку.
Напрасно я предупреждала, что сумиты на русских никогда не женятся. Я так мечтала об этой юбке, уже два вечера пропустила в школе, потому что не в чем идти.
Мама стала кричать, что Асрамчик не такой и обещал на ней жениться. Он ей уже месяц обещает. Когда я ей об этом напомнила, ее как с цепи сорвало. Она обозвала меня паршивой девчонкой. Сказала, что все это пропаганда недоделанного папочки. Что он ей завидует, спит и видит ее всеми брошенной и покинутой. А у нее вон какой видный жених, бизнесмен. Тоже мне, жених. Пузатый и плешивый.
Стол мы накрыли шикарный, как в ресторане. Потом пришел Асрам и привел с собой парня лет восемнадцати, что помогал ему таскать фрукты. Он сказал, что его зовут Парвиз.
— Барвиз? — спросила я.
— Пэ! — неожиданно закричал он и крикнул несколько раз. — Пэ! Пэ!
Да она у нас дура непутевая, сказала мама. Она вела себя как девушка на выданье, поворачивалась то одним боком, то другим и, давая рассмотреть себя со всех сторон. Она пригласила гостей к столу, а когда я хотела тоже присесть, вытолкала из-за стола. А ведь там было столько всего вкусного. Салат из свежих овощей, сервелат. Я пока крошила, слюной изошла, но ни кусочка не съела, терпела. Думала, вот сядем за стол.
Мама сказала, чтобы я шла уроки учить. Нечего с взрослыми сидеть. Гулянка затянулась далеко за полночь. Пьяные гости разговаривали все громче, так что я все слышала. Асрам спросил у Парвиза:
— За сколько я тебе должен?
— За два месяца.
— Хочешь эту бабу в счет долга?
— Она же старая.
— А дочку будешь?
— Можно.
Парвиз сказал маме.
— Он на твоей дочке хочет жениться.
Похоже, мама была уже никакая и ничего не соображала. Вскоре она поскреблась в дверь. Доченька, ты не спишь?
Я предупредила, что раздетая. Один из сумитов сказал, что одеваться и не надо. Парвиз хищно скользнул внутрь.
— Давай по-быстрому, я второй, — сказал Асрам.
— Давай знакомиться, — предложил мне Парвиз.
— Знакомились уже.
— А мы по-другому будем знакомиться.
Я так испугалась. В комнате у меня висела тяжелая чеканка, папин подарок, я ее схватила и Парвизу по башке. То есть по голове. Он сразу отключился.
Грохоту было, но никто ничего не услышал. Я больше не могла здесь оставаться. Быстро собрала кое-какие вещи. Когда я выглянула, мама липла к Асраму со словами:
— Только не уходи, а то я повешусь.
На что он только отпихивался и говорил, чтобы вешалась, только отстала.