Глинистый склон обрушивался под колесами, и самое сложное было не загреметь вслед за оползнем вниз. Колеса, располагавшиеся выше по склону, норовили оторваться от земли, и в такие моменты Стас, офицер и снайпер ложились на борт, не давая броневику перевернуться.
Им это удавалось плохо, и чтобы не сверзиться в обрыв, превратившись в орущий в три глотки обреченный ком, Канн выправлял положение, беря слишком круто книзу. Маневр был чреват опасными последствиями, потому что "Хамви" чересчур разгонялся, несмотря на стоящие мертво колеса, и лишь поворотами руля Рику удавалось вновь затормозить.
У Стаса возникла уверенность, что, в конце концов, настанет такой момент, когда ему этот трюк не удастся и все. Аллах Акбар. Довольно слабым утешением станет то, что они преодолеют оставшиеся до дна метры в рекордно короткий промежуток времени.
Но на этот раз бог был на их стороне. Словно чувствуя приближение окончания трудного спуска, "Хамви" перестал запрокидываться. Ближе ко дну склон становился более пологим.
Наконец броневик, в последний раз натужно взревев мотором, сьехал вниз. Оглядывая пройденный путь, они сами не верили, что смогли его преодолеть.
— К минарету! — коротко бросил офицер, лицо которого осталось маловыразительным.
Казалось, удачный спуск его даже не обрадовал. Стас не помнил, чтобы Карадайн когда-нибудь смеялся. Полная атрофия лицевых мышц.
Несмотря на рельеф дна, не асфальт все-таки, полминуты понадобилось Канну, чтобы домчать до грузовика.
Как и предупреждал Фарклоу, он был пуст.
Дверцы машины были распахнуты с двух сторон, словно ее торопились покинуть. На спешку указывали и ключи в замке.
Эдди тотчас повернул их, но двигатель не заработал.
— Топливо на нуле, — разочаровано заметил снайпер.
То, что выступало из земли, действительно походило на верхушку минарета. Хотя сам купол отсутствовал, зато частично сохранилось невысокое ограждение на пузатых тускло отсвечивающих столбиках.
В стене минарета виднелась то ли трещина, то ли дверной проем. Когда Стас хотел рассмотреть лучше, неведомая сила взяла его за подбородок и отвернула в сторону.
— Куда сам Бен подевался? — спросил Стас.
— Я, кажется, знаю, куда, — Эдди посмотрел ему за спину, в сторону Черного Минарета, и на глаза его упала широкая тень.
Стас хотел оглянуться, но не смог. Да и не успел бы, наверное.
К вечеру у минарета появился и Дэвид. Вид брошенных машин чрезвычайно порадовал его. Тем сильнее было разочарование, когда выяснилось, что отсутствует горючка.
Дэвид привалился к радиатору грузовика и закурил. Только тут он подумал, а куда собственно все делись.
А потом он глянул в направлении минарета, и челюсть его отвисла.
Черный Минарет двигался. Казалось, что основание его ползло по грунту и словно гигантский пылесос всасывало в себя все подряд. На самом деле полоса земли под Дэвидом пришла в движение и широким песчаным языком втянулась внутрь.
Через секунду перед входом опять сиротливо стояли машины. Только машины.
Внутри.
Стасу показалось, что прошло несколько часов с тех пор, как он оглянулся и увидел надвигающийся минарет. Потом неведомая сила потащила его внутрь, но на входе он застрял. Что-то там неправильное было с этим входом, точно минарет пытался заглотить больше, чем мог, а вход это дело контролировал и не допускал.
Бездну времени Стас провисел на входе, каждую секунду ожидая, что две взаимоисключающие силы разорвут его надвое (или на большее количество неравноценных частей).
Вместо этого кто-то дернул его за ноги, затаскивая еще глубже. Стало совсем темно, в животе возникла пустота от ожидания неминуемого падения, но падения не было.
Он почувствовал, что лежит на ровной, слегка вибрирующей поверхности. Рядом кто-то шумно дышал. Было темно.
— Кто здесь? — вырвалось у него, и он сам удивился, до какой степени у него может быть испуганный голос.
Светлее не стало, но окружающие предметы обозначили себя. Их было видно, словно в голове включили ПНВ.
Он увидел, что лежит навзничь со сложенными на груди руками в комнате, захламленной неизвестно чем. У стен возвышались массивные предметы, задрапированные темной тканью. Словно декорации в авангардистском театре.
Рядом в таких же позах лежали трое его спутников. Шумное дыхание, так перепугавшее его в начале, принадлежало снайперу.
Стас подошел к нему и осторожно дотронулся, спрашивая, как это принято у американцев:
— Ты в порядке?
Вместо ответа Фарклоу проговорил, не открывая крепко зажмуренных глаз:
— Мне нельзя здесь быть.
— Это почему же?
— Я убивал людей, я грешен.
— Что за бред? Ты может, глаза-то откроешь?
— Мне нельзя смотреть, он разозлится.
Подоспела помощь в виде оклемавшегося Карадайна.
— Встать! — гаркнул он. — Возьми себя в руки, сынок. Ты просто устал.
Эдди, наконец, открыл глаза, вид которых Стасу не понравился: бегающие, с кровяными белками.
— Голова болит, — пожаловался Фарклоу. — Он на меня давит.
— Да кто он?
Он указал пальцем в никуда. Или на все.
— Это пройдет, сынок. Ты, наверное, ударился об эту черную консервную банку.
На лице Люка возникло выражение испуга.
— Не говорите так о нем, сэр.
— О ком? — не понял офицер.