— А мне нужно заниматься. Через семь дней конкурс.
— Ну, ты же голова, это все знают.
— Застегнись-ка. Говорят, на улице смог.
Бенуччи махнул рукой и побежал к метро; прохожие закрывали носы шарфами, платками и противотуманными масками. Едва Эроальдо остановился, чтобы получше застегнуть пальто, как на него напал мучительный кашель. Проклятый смог! Невозможно жить без очищенного воздуха, а он слишком дорог; вот если выдержу конкурс, куплю противотуманную маску, во сколько бы она мне ни обошлась!
Через час он уже был дома, на окраине города. Пока пропитанный кухонными запахами лифт поднимал его на 48-й этаж, Эроальдо мечтал о целебном куполе Пайдеи. Преподаватель средней школы тоже имеет право жить там больше месяца; неужели Гольденкац — великий защитник учителей — не нашел времени заняться жилищной проблемой? Эроальдо решил написать ему; право же, он, свободный европеец, без пяти минут преподаватель средней школы, может себе это позволить.
Но едва он вошел в свою маленькую двухкомнатную квартирку, как вся его уверенность мгновенно улетучилась. Комнаты походили скорее на кабинки лифта, а подсобные помещения были просто крохотными. Лидия не успела застелить двухъярусную кровать; Эроальдо заметил это еще из прихожей, такой узкой, что нельзя было развести руки, чтобы не упереться в боковые зеркала, скрывавшие стенные шкафы.
В комнате сынишки он оправил постель, но когда стал убирать ее в стену, дверца шкафчика, вделанного в койку, внезапно распахнулась и ударила его по колену; он судорожно оперся рукой о стену, но в этот момент сзади откинулась крышка письменного стола и сильно стукнула его. Потеряв равновесие, Эроальдо упал на стол, сломал его шарнирные ножки и очутился на полу.
— Ничего себе детские комнаты,— ворчал он, поднимаясь,— да это настоящие мышеловки. — Уныло созерцая повисшую столешницу, он подумал: опять расходы, в дешевых квартирах им нет конца.
Эроальдо направился было в спальню, но тут же вспомнил, что с утра ничего не ел. Он придвинул к себе телефон и вызвал домашнюю кухню.
— Что желаете? — спросил неприятный скрипучий голос.
— Комплексный обед типа В, впрочем, нет .— Он повесил трубку. — Прикинем… Конечно, неплохо бы заказать обед типа В, но он обойдется в половину моего дневного заработка. Правда, сегодня педагогический совет, и я могу позволить себе такую роскошь.
Он приподнял трубку.
«Нет, я же сломал детский столик. Во сколько это станет? Лучше уж закажу обед типа С и двойную порцию хлеба».
— Обед типа С и двойную порцию хлеба в квартиру 288, подъезд 5.
— Контроль, пожалуйста.
— Я учитель Банкони…
— Контроль, пожалуйста.
Эроальдо положил трубку, через несколько минут зазвонил телефон:
— Что желаете?
Он повторил заказ.
— Опустите голубой жетон, а затем маленький белый. Благодарю вас.
Едва он вытер руки, как зажужжал транспортер. Эроальдо снял тарелки с подноса и быстро проглотил макароны с сыром под красным соусом, котлеты с картофелем, четыре булочки и стакан вина, после чего разбил тарелки и поднос и выбросил обломки в мусоропровод. Потом, задерживая дыхание, выпил два стакана воды, чтобы избавиться от подступившей икоты. Какие овощные супы готовят в Пайдее! Если он сделает карьеру, то, может, удастся… И он побежал к магнитофону.
«Ошибка прежней критики» — Эроальдо слушал запись своего доклада и одновременно прибирал в комнате — «состоит в подмене слова, иначе говоря, средства и даже, по выражению Роже Кампоформа, «канала передачи» — искусством: это породило путаницу. Никто из моих предшественников, то есть предшественников Кампоформа, не задумывался над применением в критике экономитрического критерия, который дал блестящие результаты в лабораторных условиях… словом, великий Кампоформ пересмотрел всю историю литературы в соответствии с научным или скорее научно-фантастическим показателем, описанным в работах… Ах да, я забыл сказать о различии между наукой, научной фантастикой и литературой.
Итак, вначале литературные и научные труды резко отличались друг от друга. Но как же классифицировать труды, в которых есть что-то от обеих областей, то есть научную фантастику? Разумеется, сам критерий различия тут не пригоден, поскольку это понятие расплывчато — разве не может ученый одновременно быть художником, а художник— ученым? Конечно, может! Но традиционная критика, извращая… извращает произведения искусства, отрицая их научную ценность. Даже психоаналитическая критика, уже более серьезная, хотя и лишенная рациональной методологии, неверно истолковывала творчество всех великих писателей-фантастов как результат отчуждения собственного «я».
В итоге эстетика Кампоформа рассматривает искусство как: а) научную популяризацию и историческое отражение одних и тех же научных понятий, б) гипотетизацию возможной реальности, будущей или параллельной, в) мемуары предков, следы и признаки которых сохранились лишь в коллективном сознании; художник передает их вернее других, ибо действует подсознательно, г) научную мифологию, то есть раскрытие характера народа или расы в мифологических или романтических образах».
Эроальдо выключил магнитофон. Да, теорию Кампоформа он знает хорошо, но не мешает повторить ее еще разок.
Наконец в комнате воцарился порядок: он мог сесть, поставить магнитофон на стол и сунуть в рот пластисигарету. Еще одна неразгаданная тайна: герои научно-фантастических произведений обычно зажигали сигарету, выпускали дым, но не вдыхали вкусный запах. Нет, здесь великие люди прошлого просчитались: подумать только, дымящиеся сигареты… И, вздохнув, он достал кассету классической литературы. До чего похожи друг на друга все эти кинопоэмы! Как только ученики их различают? Кинопоэм чертова уйма, и все они бессюжетны. Кому, например, нужно изучать какого-то Петрарку, который воспевал Лауру и всяких птичек; ну не смешно ли в 2263 году беспрестанно говорить о птичках?
Вот Данте Алигъери — это совсем другое дело. Прежде всего речь идет об учебно-приключенческом фильме, цветном и стереоскопическом, фильме совместного производства всех континентов — в нем есть и сюжет, хотя, пожалуй, слишком много действующих лиц. Словом, по Данте он прекрасно подкован. На экзаменах профессора с коварной придирчивостью задают соискателям вопросы, скажем, такого рода: назовите номер и местоположение стихов Данте о рефракции, отражении, треугольнике, круге и так далее. Он знает карточку наизусть — здесь его не подловишь. Кроме того, он хорошо знаком с новейшими взглядами критиков на проблематику «Божественной комедии».
Так с какой же скоростью летел Данте в рай? Согласно утверждениям самого поэта в первой книге «Рая»,— быстрее молнии. Однако Пирелли совершенно правильно подчеркивает, что здесь не может быть и речи о постоянной скорости, поскольку Данте задерживался на небесных кругах, чтобы побеседовать со святыми. К этому замечанию Смайл добавляет… а что добавляет, не помню.
…Кстати, что подразумевал Данте под словом «молния»? Общеизвестно, что во времена Данте не знали электромагнитных явлений. Возникает вопрос, что имел в виду богоравный поэт: скорость звука, то есть грома, или же скорость света, то есть молнии?
В этом вопросе мнения критиков разделились. Одни утверждают, что Данте преодолел звуковой барьер, а другие доказывают, что он мчался со скоростью, несколько меньше скорости света. Это очень важный вопрос. Подумать только, все исследователи творчества Данте лихорадочно искали «Борзую», и до этих почтенных господ даже не дошло, что если бы Данте летел со скоростью света, то, согласно Эйнштейну, его масса превратилась бы в ничто, поэт аннигилировал бы и не смог написать «Божественную комедию», не то что «Борзую».
«До чего же головасты современные критики!» — восхитился Эроальдо, вновь прослушав кассету с записью лекций.
Макс Ривье до того тонок, что я его почти не понимаю. Может, прослушать эту кассету еще раз? Впрочем, не стоит: об этом меня вряд ли спросят на экзамене. Я хорошо подготовлен, много занимался, а это, как ни говори, литература прошлого. Ее, собственно, следовало бы спрашивать в самых общих чертах.
Кстати, который час? Уже пять?! Я опаздываю, ведь до Сан-Сиро час езды! Что за блажь строить все школы в центре.
Он заторопился: в городе как на грех смог, переполненное метро, длиннющая улица — наверняка не успеет. Вот наконец и подъезд! Узнать бы, зафиксировал ли его фотоэлемент. А теперь в дезинфекционную! Ничего не поделаешь, он вошел в Зал заседаний на пять минут позже положенного, его уже ждут, молчат, только укоризненно смотрят, а он сокрушенно разводит руками. Факт опоздания будет, конечно, занесен в его личное дело.
Над собранием как бы господствовал массивный стол, установленный на сцене, слева сидел худой и высокий директор, обладатель римского носа и массивных очков, справа — белокурая заведующая учебным сектором, инженер-кибернетик по специальности (она даже окончила факультет прикладной методики), а посередине восседал технический директор — робот, прямоугольный ящик, усеянный сигнальными лампочками и рукоятями, торчащими из прорезей. С помощью экрана, установленного в головной части, он мог безошибочно руководить всем техническим аппаратом школы, в которой насчитывалось свыше десяти тысяч учеников. «А все же он не заметил, что голубые цветы поблекли,— с удовлетворением подумал Эроальдо,— своими проклятыми фотоэлементами он фиксирует только опоздания педагогов».
Битый час директор произносил речь, как две капли воды похожую на все предыдущие… Неотъемлемая свобода личности ученика… согласно фантапсихологии… непринужденные и все более живые обсуждения… активные уроки, разумеется, в строгом соответствии с фантапарапедагогикой.
Когда он наконец умолк, все дружно подняли руки и единогласно одобрили его доклад.
Затем в течение часа монотонно звучал голос заведующей учебным сектором: карточки, карточки… во втором классе мы дали ту же контрольную по истории, а число ошибок возросло в геометрической прогрессии.
— В арифметической,— поправил технический директор.
В конце заседания все дружно одобрили резолюцию о программе летнего методического конгресса, придержав заодно своих чересчур ретивых коллег, которые пытались было внести какие-то дополнения. Черт возьми, уже восемь часов, а в девять начнется телевизионная программа для взрослых!
Все поспешно разошлись. Эроальдо Банкони, оставшись наедине с техническим директором в огромном пустом зале, громко вздохнул. Наконец он решился нарушить томительное молчание.
— Почему… почему бы не предложить семье Моранини под каким-нибудь предлогом забрать сына из Школы? Тогда нам удастся сохранить престиж родителей и свой собственный.
— Я подумаю,— сказал технический директор, раздраженный тем, что его опередили, и вместе с тем радуясь столь удобному выходу из положения. — Но в ближайшие дни вам необходимо…
— Позволю себе напомнить, что я просил отпуск для участия в конкурсе, и…
— Заявление подано по форме? — прервал его технический директор.
— Очередное затруднение для школы,— вмешалась заведующая учебным сектором (она только что вошла).— Преподаватели слишком увлекаются своей карьерой в ущерб работе.
Двадцать минут девятого Эроальдо наконец освободился; пока он ехал в метро, ужинал, играл с сыном, стало уже поздно, и повторение конкурсных тем пришлось отложить на завтра.
Мысль о конкурсе не оставляла его ни на минуту. Он все время думал об одном: в школе, в метро, дома, за едой, во сне, даже наедине с женой. Наконец она не выдержала: