Ломейко. Я вам скажу честно: мне эта его Вика сразу не понравилась: Хотя вроде бы чисто по-матерински должно быть наоборот. Сыну за тридцать, у него впервые в жизни чтото серьезное. А у меня на сердце неспокойно…
Следователь. Может, биография отпугивала? С двумя мужьями разошлась, сама без определенных занятий, ребенок… Хотели для сына кого-нибудь поскромнее да и помоложе?
Ломейко. Не без того, конечно. Но главная мысль была другая. Она детдомовская, битая, хитрая, огонь и воду прошла. А он даром что доктор наук. Его вокруг пальца обвести такой девице - раз плюнуть.
Следователь. Значит, подозревали ее в корыстных намерениях?
Ломейко. Да неудобно сейчас о ней плохое… Язык не поворачивается.
Следователь. Ничего не поделаешь, Маргарита Васильевна. Мы устанавливаем степень виновности вашего сына. Стало быть, нужна вся правда, все подробности его отношений с Подлесной.
Ломейко. Ну… казалось, конечно, всякое. Что на деньги его докторские зарится, на квартиру. Увидела такое дитя великовозрастное - и давай из него веревки вить.
Следователь. Вы делились своими подозрениями с Павлом?
Ломейко. Намекала. Только ом мне и рта раскрыть не давал. Чуть слово не так скажу о его Вике - сразу: “Ты ничего не понимаешь”, “Как ты можешь…” Взрывался от первой искры. Я и отступилась до поры. Думала, сам придет, когда запутается. Он ведь не такой, как другие дети. Те чем старше, тем дальше от матери. А Павлуша со всякой бедой к маме: помоги, подскажи…
Следователь. Ну и как? Дождались? Пришел?
Ломейко. Пришел, куда он денется…
Манохин. Павлу Ломейко я всегда завидовал. Нет, вы не подумайте… Я не считаю себя худшим ученым, чем он, и результаты моих исследований достаточно значительны. Просто Павел - редкостный счастливец. С малых лет выбрал для себя дорогу и следовал по ней неукоснительно. М-да… Муравьями интересовался, кажется, еще в первом классе… или то было во втором? В общем, весь теплый сезон охотился за ними. И знаете, что самое забавное?
Следователь. Что же?
Манохин. Елизавета Алексеевна искренне считала Павла отпетым хулиганом. М-да… Пожалуй, только классе в пятом, после всех унизительных наказаний и разбирательств, кому-то пришло в голову, что Ломейко надо не мешать, а наоборот - поощрять его святое рвение… Павла пригрела наша биологичка. Затем он начал пропадать в университете, с гордостью называл себя “помощником лаборанта”…
Следователь. Кажется, в это время умер его отец?
Манохин. О да, это важное обстоятельство. После отца осталась прекрасная дача в Запрудном, с садом и участком соснового леса. Мать поначалу хотела все продать. И денежные были неурядицы, и трудно без мужчины управиться с таким хозяйством. Павлик поселил под соснами с полдюжины настоящих муравейников…
(Из донесения майора А. К. Голованова в штаб…го военного округа от 23 августа 19… года)
“…Объект представляет собой купол высотой около трех метров и не менее десяти метров в диаметре. Вокруг насыпан кольцевой вал. В пределах объекта находится несколько сосен, вероятно, служащих опорами строению. Вверенное мне подразделение войск…го гарнизона окружило объект на расстоянии до пятидесяти метров. С помощью оптических приборов был установлен материал, из которого сделаны купол и вал. Это земля и мусор растительного происхождения. На всей поверхности купола происходило непрерывное перемещение муравьев, заметное невооруженным глазом. Движущимися насекомыми были покрыты также стены дома, ограда и, вероятно, вся территория усадьбы.
Имея сведения о том, что работники милиции и пожарной охраны, посланные для извлечения тела погибшей В. Н. Подлесной, получили опасные повреждения в виде множественных укусов, я выставил в передовую линию солдат с переносными огнеметами. Под их охраной канавокопатель в 8.30 начал рытье рва вокруг усадьбы. Во время работы муравьи неоднократно совершали нападения на машину. Отряды нападавших насекомых имели вид плотных колонн, скорость движения при атаке достигала 10 км/ч. После трех попыток прорыва, отбитых с помощью огнеметов, муравьи изменили тактику. Огромная масса их покинула купол и одновременно семью колоннами устремилась в разные стороны. Оперативные действия огнеметчиков предотвратили опасность распространения насекомых. Потеряв не менее половины состава, муравьи вернулись в усадьбу.
Ломейко. Пришел, в общем, когда она ему предложение сделала, а он не знал, что ответить.
Следователь. Предложение жениться на ней?
Ломейко. Ага. Да еще как мягко-то постелила! Ты, мол, свободу потерять боишься - так я ее не трону. Будем жить, как жили, каждый сам по себе. Захотим, проведем время вместе. Или там отпуск. И с деньгами то же самое. Сможешь - будешь помогать мне, сыну. Только запишись, штамп в паспорте поставь…
Следователь. Так. Значит, полное отсутствие общего хозяйства. Можно сказать, почти что фиктивный брак. A как вы думаете, зачем это было Подлесной? В чем состоял ее умысел?
Ломейко. Мне их дела понять трудно. Все не как у людей.
Следователь. Вы говорите, что подозревали Подлесную в корыстных намерениях. Может быть, она и здесь преследовала подобные цели?
Ломейко. И вы так думаете?! Ну, прямо от сердца отлегло… Да когда он ко мне-то пришел советоваться, я ему так сказала: сердись не сердись, сынок Павлуша, а только половину жилплощади у тебя оттягают, это как пить дать. И от всего, что после женитьбы приобретешь-заработаешь, половина ее. И еще сказала… ну, тут, может, и перегнула палку, да теперь уж не вернешь… Сказала я ему: вот будет она гулять, на длинном поводке-то… родит бог знает от кого, а запишут твоим. Хочешь не хочешь - давай свое имя, содержи, плати…
Следователь. А почему “от сердца отлегло”? Вы раскаиваетесь в том, что сказали сыну?
Ломейко. Сомневалась временами. Все же, она, Вика-то… при всем при том, при своем норове… несчастная была какаято. Будто куст обкошенный…
Манохин. Слушайте… Вы, по-моему, хотите узнать: не вырастил ли Павел супермуравейник специально для того, чтобы убить несчастную Вику… М-да… Не мне же вам объяснять, что существуют тысячи неизмеримо более простых и труднораскрываемых способов убийства. Неужели вы думаете, что человек потратит восемь лет кропотливого, тяжелейшего труда, чтобы расправиться с беззащитной женщиной, да еще на глазах у свидетелей?!
Следователь. Как раз это мне и в голову не приходило. Я хочу знать другое: не пытался ли подследственный сделать муравьев своим послушным орудием? Если это так и если это ему удалось, значит, ваш супермуравейник можно квалифицировать как орудие преступления. Вот только не знаю: пока: умышленного или по неосторожности… Вы понимаете, что от ответа на этот вопрос зависит решение суда?
Манохин. Понимаю. И могу вам сказать абсолютно точно: Павел не собирался обращать Формику [Формика - муравей (лат.).] в свой инструмент. Тем более в разрушительный.
Следователь. Простите, что обращать?
Манохин. Не что, а кого. Формика - это мыслящая муравьиная семья из пятидесяти миллионов особей, они же клетки. Так ее назвал Павел. Он надеялся, что уровень мышления Формики не уступит человеческому. В перспективе был намерен повести с ней диалог; где-то в более отдаленном будущем, если удастся, заключить союз…
Следователь. Союз? Но для чего?
Манохин. Для взаимно полезного обмена сведениями, для сотрудничества. Ни для чего другого. Павел - человек редркостной чистоты, можете мне поверить. Более того: книжный, выдуманный человек. Блаженный. Ничего, кроме планов облагодетельствовать человечество, у него в голове нет. Ломейко убежден, что на одной планете с нами может возникнуть иной разум. Совершенно непохожий на наш. Надо лишь немного “подтолкнуть” эволюцию, вывести муравьиный род из мнллионолетнего тупика, дать стимул к развитию…
Следователь. Вы хотите сказать, что Ломейко пытался… дать этот стимул?
Манохин. Совершенно верно. Формика - это, если можно так выразиться, рукотворная Ева разумных муравейников.
Следователь. И все же какой нам от них толк? Жертвы уже есть. А вот пользы…
М а н о х и н. Поверьте, что как раз польза может быть колоссальной. Во-первых, имея рядом с собой принципиально отличный тип мышления, мы создадим сравнительную психологию. Человек впервые посмотрит на себя со стороны. Во-вторых, взаимное обучение даст мощный толчок науке и технике. Представляете, какой клад попадет в руки философов, кибернетиков, естественников? Плюс непосредственная, практическая поддержка, участие в производстве. Муравьи могут производить тончайшие работы - скажем, собирать какие-нибудь электронные схемы. Затем они окажут помощь генетикам, селекционерам растений… М-да… Там тоже масса тонких операций… Возможно, медицина, микрохирургия… Думаю, сфера применения будет необъятной. Наконец, ведь мы же готовимся рано или поздно встретиться с разумными существами других-планет. И коль скоро мы их найдем, вряд ли они окажутся похожими на нас. Общение с Формикой послужит моделью самого немыслимого контакта разумов. Мы многому научимся…
(Из показаний свидетеля, директора стадиона ДСО “Авангард” К. Н. Рубана)
“Я на эту дачу попал, можно сказать, случайно. И почти всех, кто там был, видел впервые. Хорошо знал только Боба… Бориса Лапшина. Мы с ним в тот день, двадцать второго августа, договорились после работы пойти посидеть в “Ромашке”. Жарища была страшная, асфальт плавился. Между прочим, мало у нас открытых кафе - раз, два и обчелся… В общем, сидели, пили пиво. Когда жара начала спадать, Боб открыл новую тему. Потянуло его на приключения. Ну, и я тогда был свободен, ceмейство на юге. Стали думать: кому позвонить, кого вычислит. И тут, как в сказке, появляются они. Заходят в “Ромашку”!
Его самого, Павла Ломейко, я когда-то встречал с Лапшиным- Боб электронщик, он у нас новое табло устанавливал. И для Ломейко делал кое-какие схемы. А про Вику… я даже не слышал. Она меня просто ошарашила. Обычно тaких женщин видишь только в кино или в модных журналаx. Потом, конечно, начинаешь замечать и мешки под глазами, все такое. Но первое впечатление - гром. Идет по проходy в белом марлевом платье, высоченная, гибкая… Кто-то за столиком хрюкнул, кто-то зачмокал. Ноль внимания. Привыкла.
…”Ромашка” уже скоро должна была закрываться. А Викторию будто бес обуял. Смотрела совсем уже рысьими глазами и повторяла, что надо еще “погусарить”… Бедный Павел заикнулся было насчет “домой”. Господи, что она на него вылила!
И такой он, и сякой, и старый, и скучный, и может убираться куда хочет; и вообще она сейчас позвонит в “одно место”, где ее ждут в любой час дня и ночи… И вскочила-таки, и побежала!
Зоя едва ее успокоила…
Вот здесь, в некотором роде, перелом событий. Павел потерял голову. Или уж очень хотел угодить Вике. В общем, взял и пригласил нас к себе на дачу. Вика - та сразу встрепенулась. Лупить за сорок километров от города на ночь глядя - чем не гусарство? Впервые за вечер начала улыбаться, кокетничать, даже Павлу мурлыкать всякие приятные вещи. Зоя заспорила было для порядка, но за нее взялся Лапшин - и пел соловьем, пока не уболтал. Набрали вина, поехали…
…Понятно, планировку дачи вам описывать не надо. Я про себя подивился внутренней ограде. К чему бы пол-усадьбы отрезать железной сеткой? Но из деликатности не спросил.
Первых муравьев мы увидели на крыльце, когда Павел зажег лампу над дверью. Рыжие, деловитые. И много их: на двери, на стене целые полчища… Вдруг как ветром их отовсюду, сдуло. И чувствую - бегают лапки. По ногам, по груди под рубахой. Это они все разом бросились нас изучать, ощупывать…
Мы с Бобом попросту остолбенели. Стоишь весь в муравьях и боишься пошевелиться.
…Кстати, о муравьях. Вот уж кому было привольно в этой берлоге! Кишели повсюду. Не иначе, их свет разбудил. На обоях вереницы через всю комнату. Интересовались, в стаканы лезли, хлеб усиками трогали. И Павел их уже не гонял. Я даже спросил: почему он тех, на крыльце, шуганул, а этих нет? А он говорит: те, мол, были сторожевые, а эти - фуражиры. За пищей пришли…
Бобу, впрочем, Павлова дача понравилась, да еще как! Oн у нас тоже в своем роде гусар. Не успели сесть, поднял тоcт за хозяина. Дескать, вот настоящий мужик, без выкрутасо!
Делает свое дело и живет как хочет, ни перед кем не выпендривается. Вика взвизгнула н в ладоши захлопала, так ей это пришлось по душе. Да… Павел сидел бледный, окостеневший, только улыбался, как манекен. Так она его растормошила и заставила поцеловаться, точно на свадьбе. И заявила, что Павел - ее гордость и что, если он станет похожим на других, она его в пять минут разлюбит…
Тут бы нам поддержать настроение. Совет да любовь.
А Зою, простую душу, черт дернул за язык. Она от муравьев натерпелась. То есть они сами ей ничего не сделали. Но вот у человека к ним отвращение! Сидела как на иголках, ни пить, ни есть толком не могла. Пока не сорвалась… Причем, кажется, ведь безобидную вещь сказала. Всего-то навсего, что даже великий ученый должен жить по-людски, а не в таком разгроме. Дескать, не хватает в доме женской руки…
…Нет, Вика была не так проста, чтобы откровенно вызвериться на Павла или, скажем, пустить слезу. Хотя и хотелось ей, я видел… Губы кусала, по пересилила себя. Даже поддакнула Зое, а Павлу погрозила этак шутливо. А уж потом выместила злобу тем, что всерьез принялась за меня.
…Надеюсь, вы понимаете, что я далеко не святой. Плюс ее красота. Через десять минут меня уже можно было собирать ложками. Мы с ней чокались, пили на брудершафт. Она села ко мне на колени… Стоит ли вдаваться в подробности? Видимо, я вел себя по-свински. Не знаю, что бы я выкинул на месте Павла. А он только делал вид, что слушает болтовню Боба, и уголком глаза следил из-под очков, как она уводит меня по лестнице на второй этаж.
…Мы очутились в захламленной комнатенке за бильярдом.
Ну да, в той самой… Признаюсь честно, редко меня так целовали. Отчаянно, что ли… И вдруг резкий переход. Как будто опомнилась: мол, что это я делаю? Оттолкнула; лицо перекошенное… Я, в общем… Она меня завела здорово… Я начал маленько настаивать, упрекать. Может, и допустил… того… маленький нажим. Так она мне наговорила… Умела быть ядовитой. Я ей чуть пощечину не закатил.
Когда вдруг чую затылком: смотрят. Мы ведь дверь-то не заперли. Оборачиваюсь - на пороге Павел. Белый, точно рыбье брюхо. Я так и остолбенел. Она воспользовалась, меня из комнаты вытолкнула и захлопнула дверь, так что штукатурка посыпалась. И орет оттуда, что ей никто не нужен и все могут убираться. Слышу, бросилась на диван, рыдает…
Я к Павлу - объяснить, извиниться… Какое там! Повернулся, будто меня нет, и размеренно зашагал вниз по лестнице.
А, думаю, будьте вы все прокляты! Делайте, что хотите, сходите с ума. Я спать -лягу, утром разберемся.
…Бильярдная длинная, как коридор, это вы знаете. В одном конце комнатенка, где Вика заперлась. Посередине лестница на первый этаж, в холл. В другом конце - кушетка, я там и лег…
Ворочался, конечно, долго - нервы расходились. Но постепенно меня сморило. Просыпаюсь часа в четыре утра. Не сразу понял отчего. За окном светает. И лапки по мне бегают, щекочут. И шорох кругом. Точно бумагу ворошат, все громче громче. Я поначалу решил, что ветер в саду.
Смотрю - муравьев на полу видимо-невидимо. Не так, как во время ужина, а сплошь. Под бильярдным столом будто рыжая шкура. И снизу по лестнице валят новые. Потоком.
С меня остатки сна как холодной водой смыло. Скоренько обулся, стою - не знаю, что дальше делать. К лестнице даже шагнуть боязно.
…Они меня ощупали и оставили. Я вижу - вливаются под запертую дверь. Кажется, внизу голосила Зоя, Боб меня звал…
Не помню наверное. Потому что закричала она. И не дай бог мне еще когда-нибудь в жизни услышать такой крик… Я рванулся было, хотел сломать замок. Не тут-то было! Муравьиная река глубиной по щиколотку. И сразу ноги как огнем обожгло - вцепились…
Хорошо все-таки иметь спортивную выучку! Другой бы там остался… бр-р! А я с места сиганул в окно, со второго этажа - в центр клумбы. Поднялся и вижу: рядом проволочная сеть. А за ней… Темновато еще, но разобрать можно. Поляна, сосны. И под ними это. Я его принял за стог сена. Потом присмотрелся - что за черт? Купол весь кипит, трава возле него шевелится… Когда понял - дал рывок к воротам.
…Яд, он позже начал действовать. Уже около шоссе. Возле ворот я столкнулся с Лапшиным. Он сам хромал, но волоком тащил Зою. Где был тогда Павел, не имею понятия… Боб ее прижимал к себе правой, а левой держал горящую простыню.
Хлопал по земле, по кустам. Сообразил, молодец.
…Водители нас долго не подбирали - все трое в крови, в копоти. Когда у меня ноги отнялись и я упал, тоже объезжали. Думали, пьяный.
…Да, спасибо, мне уже намного легче. Хожу по саду, только еще на жену опираюсь. Но когда ночью за окном палаты громко шелестят листья, извините, не могу спать…”
(Из показаний Г. Л. Манохина, кандидата биологических наук, заведующего отделом энтомологии…го музея природоведения, свидетеля и эксперта по делу П. Г. Ломейко)
“…Мне трудно сказать, что именно и в какой момент натолкнуло Павла на гипотезу сверхорганизма. Однажды он принес мне книжку Николая Амосова “Моделирование мышления и психики” и показал несколько строк - уже как подтверждение собственной идеи. Автор, рассуждая о том, что каждая новая ступень организации живой материи сложнее предыдущей, роняет такую пренебрежительную оговорку: “Пожалуй, муравейники и ульи лишь условно можно считать более усложненными по сравнению с отдельными особями, поскольку по разнообразию они никак не превосходят какое-нибудь высшее млекопитающее”. Представляете, какое это было откровение для нашего Ломейко? Во-первых, он узнал, что еще кто-то, кроме него, говорит о муравейнике как о единой, целостно реагирующей системе. Во-вторых, вопреки нелестному эпитету “не превосходят” фраза Амосова обозначает, что муравьиная семья, взятая как некто, “умнее” крокодила, орла и даже кенгуру.
Ломейко был убежден, что индивидуальная психика муравья слишком примитивна, чтобы осуществлять благоустройство муравьиного мира. И его нетрудно понять. Территория, подвластная семье того же рыжего лесного “формика руфа”, с которым работал Павел, - это целая “техническая цивилизация”. Пространство исчерчено дорогами, под землей прорыта сеть тоннелей. По законам наилучшего взаимодействия расположены склады и летние навесы, “фермы” тлей, грибные сады, плантации полезных растений, сторожевые посты. А сам купол, с его гениальной архитектурой, водонепроницаемостью, великолепным регулированием климата? Относительно размеров муравья это сооружение, превосходящее любой наш “Эмпайр стейт билдинг”. Так кто же хранит в памяти план муравьиной страны? Кто направляет строительство, руководит трудом рабочих армий, действующих столь дальновидно и слаженно? Инженеров или администраторов среди муравьев нет, это известно безусловно. Да и не способен к отвлеченному мышлению крошечный комочек нервного вещества - надглоточный ганглий, заменяющий муравью мозг…
А руководство между тем есть. И еще какое активное, действенное! Ведь муравей всю свою жизнь, самую долгую среди насекомых, занимается делами, абсолютно для него бесполезными. Добывает пищу, которую тут же отдает другим; сражается с врагами, не угрожающими лично ему; строит громады, общий план которых ему неведом… Это в полном смысле слова живое орудие семьи. К тому же прирожденный смертник, камикадзе. Любой муравьиный вид готов в случае необходимости засыпать телами ров, мешающий движению; массой трупов погасить огонь…
Конечно, никто не упрекнет в “глупости” и отдельного муравья. Пожалуй, это самое интеллектуальное из насекомых.
В большом муравейнике есть десятки “специальностей”, для которых требуется изрядная смекалка. Строители, ремонтники, няньки, санитары, наблюдатели, разведчики, охотники, солдаты, фуражиры, сборщики тлиной пади… Среди них есть очень опытные и умелые. Но перенесите самого “грамотного” фуражира на метр в сторону от привычной тропы - и он заблудится…
То же и с другими “профессионалами”. Муравья легко сбить с толку. У него зачастую сложная, но очень жесткая программа действий. Зато муравьиная семья склонна к творчеству; к волевым актам. Например, она эффективно регулирует свою численность, выбрасывая отводки, то есть выселяя определенное количество муравьев, которые основывают дочерние мурaвейники. Это звучит фантастично, и все же семьи “дума о процветании всей популяции. А то и вида в целом. Матер ский муравейник с отводками образует колонию. Он продолжает управлять жизнью дочерних гнезд. Между родственными семьями идет постоянный обмен личинками, куколками, рабочими муравьями, чтобы ни одно из гнезд не ослабело и не разрослось чрезмерно… Колонии, в свою очередь, Объединяются в федерации. Регулирование “населения” и кормовых зон подчас происходит в масштабах леса. Известна федерация одного из американских видов: полторы тысячи гнезд, каждое около четырех метров в обхвате…
Итак, после многолетних изысканий Ломеико считал почти, доказанным, что муравьиная семья - это единый, высокоорганизованный и если не мыслящий, то по крайней мере способный к планированию теломозг. Теломозг - термин, изобретенный Павлом. Ведь в муравейнике нет разделения на управляющую и исполнительную части. Один и тот же набор относительно автономных “клеток”-насекомых и принимает решения, и осуществляет их. Но, пытаясь установить наличие общесемейной психики, Павел одновременно искал ее материальную основу. То есть будучи биокибернетиком, пробовал расшифровать “внутренний язык” муравейника; код, объединяющий семью. И преуспел в этом настолько, что я опять, невзирая на все беды, назову его счастливцем…
Дело в том, что в муравейнике постоянно происходит общий обмен веществ - трофоллаксис. Ни один фуражир не съедает всю принесенную пищу. Большую часть он отдает рабочим, те несут личинкам или иным опекаемым особям. Но даже съеденную пищу муравей не может полностью израсходовать на себя. Полезные вещества, добытые из еды, выделяются затем специальными железами. Вместе с этим “сверхочищенным” питанием железы производят особые секреты - феромоны. Феромоны несут информацию, они могут обозначать голод или страх, содержать команды, сообщать данные, скажем, о климате в той или иной части муравейника. Муравьи все время облизывают друг друга, значит, с пищей получают химические сигналы. Все это было известно и раньше. Но Павел выяснил, что химическая передача может быть очень емкой, нести огромный набор сведений…
Конечно, муравейник располагает и другими языками, с большим дальнодействием. И все-таки наиболее развитым, универсальным, цементирующим единство теломозга Ломеико читает обонятельно-вкусовой код. Муравьи беспрерывно приасаются друг к другу язычками и усиками. План любых работ “вычерчивается” сплошной сетью феромонов. Усики (органы обоняния) Павел уподобляет синапсам - местам, где соприкасаются клетки мозга, передавая возбуждение. В структуре ольшого муравейника он обнаружил части, сходные с мозгоыми долями и даже полушариями; во внутреннем конусе гнезда, там, где идет наиболее интенсивный трофоллаксис, Ломейвидит центр координации… Возможно, там у семьи возниощущение собственного “я”…”
Следователь. Значит, вы не допускаете, что муравейник мог быть бессознательным орудием в руках Ломеико?
Манохин. Решительно не допускаю… м-да.
Следователь. По-вашему, Формика для этого слишком умна и самостоятельна?
Манохин. Ну разумеется. Кое в чем она даже превосходит человека.
Следователь. Ну, это уже вы… Нет, серьезно?
Манохин. Как нельзя более.
Следователь. Значит, можно предположить преступное намерение… со стороны самой Формики?! Скажем, она считает человека менее совершенным, какой-то своего рода помехой, и…
Манохин. О-о… Это как раз тот случай, когда следствие может пойти по ложному пути. Нет. Бунт гигантских муравейников невозможен. Превосходство над нами - лишь в способности к самоорганизации. Структура семьи - не такая застывшая, как мозговая. Мы вот с вами не можем создавать добавочные участки коры, выращивать их из нескольких нейронов. А семья это делает совершенно спокойно - с помощью тех же отводков. Нам не дано расширить свой череп, в то время как купол может быть легко надстроен. Наконец, для нас недоступно слияние нескольких мозгов в одну систему, а у муравьев есть колонии и федерации…
Следователь. Ну ладно. Эту тему мы сняли. Попробуем зайти с другой стороны. Я так понял: Формика разумнее обычного лесного муравейника, может, раз в тысячу. Верно?
Манохин. М-да… Разница примерно такая, как между человеком и кошкой.
Следователь. И в этом заслуга Ломеико?
Манохин. Исключительно его. Он на несколько порядков поднял крупность и сложность семьи. Вывел теломозг из порочного круга, в который загнала его природа: добывание пищи, защита от стихийных бедствий, врагов, вырождения… Изучив код феромонов, сумел химическими сигналами мобилизовать муравейник для нетрадиционной деятельности, обучить, развить интеллект Формики…
Следователь. Значит, у Ломейко были только добрыe побуждения?
Манохин. Самые добрые и гуманные. Готов поручиться за это, хоть устно, хоть письменно.
Следователь. Так почему же Формика совершила yбийство?
Манохин. Вы не встречали родителей, которые сокрушаются о своем детище: “Мы-де его растили-кормили, учили только хорошему, а он вырос хулиганом… или там мошенником”?
Следователь. Сплошь и рядом. Но я не понимаю, какое отношение…
Манохин. Более чем непосредственное. Очевидно, что вместе с разумом пришла свобода воли. М-да… И Формика встала перед вечной и острейшей человеческой проблемой. Проблемой выбора между добром и злом.
Следователь. Но за каким же… почему она выбрала зло?! Вот до чего я хочу докопаться, в конце-то концов!
Манохин. Вероятно, на чашу зла был подброшен добавочный груз.
Ломейко. Я так понимаю, вы меня осуждаете. Не согласны, значит, что сына моего она окрутить хотела. А чего же она хотела, по-вашему?
Следователь. А вам не приходило в голову, что, может быть, ничего?
Ломейко. Это как же вас понимать?
Следователь. Очень просто. Ничего, и все тут. Любила она его, ясно? Сами же говорите - детдомовская. Ни родных, ни близких. Первый муж - бестолочь, недоразумение, спившийся идиот… В девятнадцать лет осталась одна с грудным. Беззащитная, красивая, во всем нуждавшаяся… Представляете, какие находились “доброхоты”?
Ломейко. Да уж. Повидала девочка…
Следователь. А вы не спешите с приговором-то… “Повидала”… Да, повидала! Обозлилась, конечно, с людьми ужиться не могла. Оттого и работы меняла часто… Потом со вторым мужем осечка. Вроде и неплохой человек, серьезный, но оказался домашний тиран. Ревнивый, вздорный, грубый…
Ломейко. Скажите, пожалуйста! Грубый! А она, значит, святая? Наверное, такое вытворяла…
Следователь. Еще раз прошу, Маргарита Васильевна, не рубите сплеча. Прошу вас. Мы же разбираемся… Пытаемся понять, что к чему… Ей любить хотелось, а не терпеть! Раз в жизни - любить и быть любимой. Отдать себя без остатка.
И тут появляется Павел. Умный, тонкий, ласковый… Казалось бы, вот оно, счастье! Протяни руку и бери. А ему этого не надо.
У него на первом плане муравейники. Устал от опытов - позвонил Вике, поиграл в любовь. Может, раз в две недели. Или раз в месяц. Мало, понимаете? Не от хорошей жизни она ему предложение свое сделала. Ой, не от хорошей… Ниточкой, хотя бы тоненькой ниточкой надеялась привязать любимого… А он…
Ломейко. Ага! Стало быть, святая она все-таки? А мы с Павлушей - злодеи… Интересно у вас получается! Да что же я ему сказать-то должна была? Благословляю, сынок, женись?
Следователь. Не знаю я. Не знаю… И осуждать вас - формально не имею права… Но чувствую: не так вы поступили. Опрокинули на человека ведро грязи.
Ломейко. Ох вы какой чуткий да совестливый! Свои-то дети есть, а?
Следователь. Есть, да только я их под крылом не прячу!
Ломейко. А я вот прячу! Хоть убейте меня! Я - наседка! Так всякая мать наседка, дорогой товарищ! У матери глаза велики…
Следователь. Хватит! Довольно! Мне с вами говорить страшно, Маргарита Васильевна. Люди мы, а не наседки. И людьми должны оставаться, людьми…
Л о м е и к о. Чего уж… Теперь не вернешь…
(Из письма колхозницы В. С. Улетовой в Верховный Суд республики)
“…И еще скажу Вам от имени всего нашего колхоза. Муравейник товарища Ломейко П. Г. нам полезный был. Мы тоже поначалу боялись, предсельсовета даже согнать хотел. Отдадим ему деньги за дом, и все. А тут совка начала строевой лес бить. Столько гусениц, как никогда. И тов. Ломейко П. Г. пришел на колхозное собрание и сказал, что муравьи у него послушные и могут совку извести. Мы над ним чуть не посмеялись. А утром ребята пошли по грибы и возвращаются с плачем. Мол, полный лес муравьев. Под вечер решили бабы поглядеть - ни муравьев, ни гусениц. И вынесли мы тов. Ломейко П. Г. благодарность. И предсельсовета прощения просил, что раньше не понял, как по науке делается. И потом тов. Ломейко П. Г. нам тоже помогал часто. А что муравьи ту гражданку до смерти заели, так, может, она сама виновата.
Полезла не туда или раздразнила. Вот молотилка - вещь нужная, никто против не скажет. А сунь в нее руку, оторвет начисто. Не надо руки совать. Когда возле Кочетов машина с зерном опрокинулась и все зерно высыпалось в грязь, муравьи тов. Ломейко П. Г. по нашей к нему просьбе зернышки до одного собрали. И тлю обобрали на горохе. Вы мне можете не поверить, но я вам правду скажу. Муравьи тов. Ломейко П. Г. даже в комбайне маслопровод прочистили, на то в Сельхозтехнике документ есть. А если кто по своей неосторожности, так хорошего человека наказывать не надо. Я понимаю, у самой трое детей. Но думаю, что тов. Ломейко П. Г. еще много добра стране принести может…”
(Из показаний П. Г. Ломейко, доктора биологических наук, заведующего специальной лабораторией биокибернетики)
“…Никого в жизни я не любил так, как ее. И ни к кому не испытывал таких приступов ненависти. Она приходила ко мне - и уходила, когда ей хотелось. Возможно, встречалась с кем-то другим, потом оставляла…
Мириться - вот что ей нравилось! Заново переживать волнующие дни сближения. Я реагировал с завидным постоянством. Сперва становился в позу - холодный тон, сухая манера обращения. Это ее только поддразнивало. Она пускала в ход все свои чары. И я, понятно, складывал оружие. И, убедившись в моей покорности, она остывала ко мне, выказывала скуку и пренебрежение…
Виктория считала, что выплатила свой долг жизни - детством без родителей, неудачей первого замужества, разочарованиями последующих лет. Она знать не желала никаких обязанностей. Одни права. Больше всего меня оскорбляла ее вечная неблагодарность. Когда Виктория бросала очередную службу, мне приходилось содержать ее и сына, а иногда и помогать ей куда-нибудь устроиться… Впрочем, не в этом дело. Я готов был и не такое терпеть ради нее. Но она принимала все как должное. За столько лет ни разу не сказать простого “спасибо”!
…Теперь понимаю - оба были хороши. Она вела себя так от злости, от бессилия. Она чувствовала: я не принадлежу ей.
Мне следовало доказать обратное. Решительно, по-мужски…
И все-таки она предложила первая. Ей не откажешь в чуткости. Понять, какого чудовищного труда стоит тридцатитрехлетнему холостяку, анахорету-ученому сказать “будь моей женой”, на это способна далеко не каждая женщина. Вика сделала за меня девять шагов из требуемых десяти. И я струсил.
Я привел себе уйму доводов “против”, в том числе и мещанские откровения моей матери.
…Упаси бог, я не ревновал ее к этому бывшему спортсмену.
Но такая публичная демонстрация… Месть за мое слюнтяйство? Вне всяких сомнений… И однако же в те минуты я забыл обо всем. Мне хотелось унизить ее до предела. У меня руки зудели от желания догнать, вцепиться, сбросить с лестницы…
То есть наяву я бы никогда не сделал ничего подобного.
Так бы и перегорело все во мне. Но представил с убийственной яркостью. Именно вот как догоняю и…
Возможно, меня это желание и наверх повело. То ли утешить себя намеревался, то ли пуще растравить… Ужаснейшие минуты в моей жизни…
Этот… Константин схватил меня за руки, стал что-то лепетать, объясняться… Мне кажется, я прошел сквозь него, как сквозь воздух.
…Я нередко ходил к ней разговаривать. Даже жаловаться.
Она для меня сугубо женского рода. Безликая шелестящая богиня. Я пересек поляну и встал на колени: и она, как всегда, обняла меня. Нежное щекотание лапок и усиков по всему телу, такое дружелюбное… Я плакал и исповедовался. А потом, почему-то уверенный в ее полной поддержке и понимании, сказал слова благодарности и ушел. Я не мог вернуться в этот дом; для меня он был священным, здесь проходили мои лучшие часы; теперь алтарь осквернили… Бродил по лесу, читал вслух стихи, то проклинал Вику, то оплакивал… Испугался чего-то, бросился сквозь чашу напролом; уже совершенно обмирая от ужаса, добрался до шоссе. Мной владела одна мысль: вернуться в город. Шагал по обочине, пока не пришло утро. И навстречу… с сиреной, с проблесковым маяком… милицейские машины. Одна, другая. Потом пожарные - и опять милиция.
Разве я мог предположить, хотя бы отдаленно…
…Нелепо думать, что Формика поняла мои слова и взялась отомстить за обиду. Произошло иное. Феромоны! Наше дыхание, пот, слезы - это тоже феромоны, химические сигналы.
Они рисуют точную картину состояния человека. Мы настолько бездарны, что не умеем читать послания собственных желез. А она научилась за годы общения со мной. И я знал это.
Формика великолепно чуяла мои желания, даже те, которые и словами нелегко выразить. Забыть о ее сказочной восприимчивости - вот в чем мое преступление! Она трогала меня десятками тысяч своих шустрых “клеток”, и в ее сознании складывался образ. Кормилец в опасности. Он хочет, но не может справиться с врагом. Враг в доме. Кормильца надо спасать.
Не знаю - из дружеских ли побуждений, но уж наверняка для того, чтобы не лишиться ухода и основного источника пищи…
Я мог молчать, химия моего организма кричала: “Убей!” И Формика выполнила команду. С той обстоятельностью и усердием, которые свойственны муравьиным семьям.
…Адвокат разъяснил мне: скорее всего я буду оправдан за отсутствием состава преступления. Можно осудить и наказать за умышленное убийство… или за убийство при превышении предела необходимой обороны. За убийство по неосторожности… за соучастие, подстрекательство, пособничество… Я юридически чист. Нет меры наказания за преступные мысли… за агрессивность, гнездящуюся где-то в мозговых подвалах…”.