Наверное, самое обидное вовсе не поражение. Полководец, который
привел армии на поле брани мечтает о победе. Но и к поражению он готов.
А вот к тому, что вражья армия, о которой донесли разведчики, бесславно
потонет при форсировании мелкой речушки, или поголовно сляжет с
банальной дизентерией - к этому не готовятся.
Томилин долго смотрит на меня, прежде чем с неохотой кивает.
– Наверное, вы правы, Карина. Наверное. Но черт возьми, как вы
поняли? Проект готовили серьезные специалисты… кто вы такая, что
сумели понять?
– Кто я? - пожимаю плечами. Вопрос мне задали риторический, но
почему-то я собираюсь ответить.
Кто я?
"Лабиринт"
(Алый финал)
Кто я?
Я самая обыкновенная. Девочка компьютерного века. Одна из тех, кто
учился буквам по клавиатуре. Одна из тех, кто рвался из дома не на
улицу, а в сеть. Одна из тех, кто никогда не видел своих друзей. Одна из
тех, кто привык быть кем угодно - вздорной грубоватой Ксенией,
любопытной малолеткой Машей, писателем-детектив-щиком Романом, хакером
Сёмой, солидной и умной Ольгой… меня было так много в глубине…
Я самая обыкновенная.
Просто я здесь живу.
А энергичный и умный подполковник Томилин - работает.
Да пусть я никогда не верила в дайверов! Пусть считала их сказкой. Но
я же знала, о чем эта сказка: о свободе. О людях, которые не теряют себя
в глубине. Не о волшебниках, творящих виртуальные чудеса, а о людях,
научившихся жить в сети.
И пусть теперь я работаю в МВД, пусть у меня есть звание и должность,
но я - гражданка Диптауна.
А уже потом - гражданка России.
– Я самая обыкновенная, - отвечаю я Томилину. - Только я здесь живу.
Понимаете? Это плохо, наверное, что я здесь живу. Я, может, так и
состарюсь в этом теле. И по службе никуда не продвинусь, мне это
неинтересно. Зато я вижу то, чего вы не видите.
Томилин смотрит на Дениса, кивает, и тот быстро выходит. Косясь на
меня… и, вроде бы, с симпатией.
Неужели он тоже доволен, что проект по созданию дайверов провалился?
– Начистоту… - хмуро спрашивает Томилин. - Вы довольны, что все так
кончилось?
– Конечно, - говорю я. - Извините…
– Карина, но вы же понимаете, это ничего не изменит. Государству
нужен контроль над глубиной. И не ради самого государства, ради мирных
граждан, понимаете?
– Нет, не понимаю, - честно отвечаю я. - Ведь мы справляемся сами.
Худо-бедно, но справляемся. Разве в настоящем мире у нас не осталось
работы?
– Мы? - подполковник интонацией выделяет слово.
И я киваю:
– Мы. Те, кто живет в глубине.
– Это ваш настоящий облик? - неожиданно спрашивает Томилин.
Таких вопросов не задают. Даже нижестоящим. Но я снова решаю
ответить:
– Да.
– А у меня - не совсем, - он внезапно улыбается. - Нехорошо
получается… Ну и что вы напишите в отчете?
– Чистую правду, - отвечаю я. - Что ничего, заслуживающего служебного
расследования, в тюрьме не обнаружено… за исключением мелких нарушений
трудовой дисциплины. У меня, правда, были сомнения. Показалось, что в
тюрьму ухитряются проникать посторонние. Но теперь-то я понимаю - это
лишь часть программы перевоспитания осужденных.
Томилин кивает.
– Разрешите идти? - спрашиваю я. - Мне надо заняться отчетом.
– Я завтра буду в управлении, - говорит Томилин. - Со своим отчетом.
В девять ноль-ноль. Насколько я понимаю… согласно правилам хорошего
тона… мне надо показаться вам в настоящем облике.
Это так неожиданно и трогательно, что я с трудом сохраняю
невозмутимое лицо.
Интересно, он мудр и седоволос, или молод и энергичен?
Интересно, конечно…
– Половину ночи я провожу в глубине. А в девять утра еще сплю, -
отвечаю я. - Извините. Конечно, если это приказ…
Томилин качает головой:
– Нет. Не приказ. Не смею больше вас задерживать.
И на какой-то миг мне кажется, будто я вижу его - настоящего. Не
молодого, и не старого. Человека лет сорока, который упрямо учился
работать на компьютере, пытался постичь глубину - не из любви к ней, не
из любопытства, а лишь потому, что был соответствующий приказ. Одинокого
служаку, поднаторевшего в кабинетных играх, но тоже не из любви к ним, а
ради того, чтобы делать свое дело.
Мне даже становится его жалко.
Но жалость - это не то, ради чего я готова просыпаться в девять утра.
– Всего доброго, - говорю я, прежде чем уйти.
Памятник Последнему Спамеру все так же облеплен молодежью. В глубине
много памятников, совсем несложно получить кусочек места и воздвигнуть
там все что угодно. Вот только популярность памятника отследить
нетрудно. Неудачные, возле которых никто не встречается, густо
засиживают голуби, потом зеленеет бронза и крошится мрамор, а под конец
приезжает грузовик из мэрии Диптауна и вывозит неудачное творение на
свалку. Свалка вечна и бесконечна. Длинные ряды никому не нужных
скульптур… страшненькое место.
В общем-то, это конец всего в глубине. Здесь слишком много неудачных
творений. Собранных из сэмплов опер, написанных левой ногой книг,
безумных философских теорий и мертвых картин. Все они уходят в никуда, в
вечное хранение на бесконечных виртуальных свалках.
Но памятник Спамеру жив. И у его подножия очень мало свободных
скамеек. Я нахожу лишь одну, покупаю в ларьке бутылку пива и сажусь -
нарочито посередине скамейки, давая понять, что не жажду случайных
знакомств. Ко мне и не подсаживаются. Мы научились уважать друг друга в
глубине. Без бдительного надзора полиции, без суперменов-дайверов из
МВД. Значит, мы что-то умеем?
Памятники - это место встреч. Мне никто не назначал здесь свидания,
но это единственный памятник, у которого мы встречались с Чингизом.
И я сижу на скамейке. Пью холодное пиво - оно холодное ровно
настолько, насколько это нужно. Смотрю в чистое небо. Когда я была
маленькой, я однажды испугалась неба. Я с родителями была на море, и
однажды, растянувшись на спине, посмотрела вверх. Небо было таким
бездонным и чистым, что я поняла - в него можно упасть. Оторваться от
горячего песка, нелепо взмахнуть руками и полететь вверх - в небо,
которое станет бездной. А над головой закружится перевернутая земля, и
плачущие родители, и задравшие головы зеваки, и качающие ветвями
деревья. Они не упадут в небо, ведь они не знают, что в небо можно
упасть…
Как давно это было. А запомнилось. Вместе с паззлом, который я так и
не смогла собрать. Вместе с первой влюбленностью, первой настоящей
обидой, первым визитом в глубину, первым предательством…
– Разрешите?
Я скашиваю глаза на Чингиза. Киваю, и чуть сдвигаюсь в сторону.
– Наверное, над нами стоит посмеяться, - говорит Чингиз вполголоса. -
Все способности… они ничего не стоят, когда провайдер отключает тебя
от сети. По одной лишь команде из МВД.
– А как ты вошел? - спрашиваю я.
– По старинке. С телефонной линии, - Чингиз садится рядом.
– Я вас не сдавала, - говорю я. - За вами следили с самого начала.
Просто шум поднимать было не выгодно. Поэтому игнорировали… а когда
стало нужно - отключили.
Он кивает. И молчит - хотя я понимаю, как ему хочется задать вопрос.
– А как ты меня нашел? - спрашиваю я. - На мне маркер?
Чингиз качает головой.
– Нет. Я подумал, что встречаться принято у памятников… Дашь
глотнуть?
До палатки с бесплатным пивом - несколько шагов. Но я даю ему
бутылку. И начинаю рассказывать то, что рассказывать не имею никакого
права. То, как не становятся дайверами.
– Спасибо, - говорит Чингиз, когда я заканчиваю свой рассказ. -
Спасибо. Я верил, что ты все-таки на нашей стороне.
– При чем тут я? Я же ничего не делала.
– Делала, - уверенно отвечает Чингиз. - Ты не хотела, чтобы у них
получилось. Может быть единственная из всех, кто наблюдал за
экспериментом - не хотела.
– Ну и что? Мало ли чего я не хочу.
– Глубина - это больше, чем принято думать, - убежденно говорит
Чингиз. - Это не только среда обитания. Это что-то еще. Мы - частички
глубины. Она становится такой, какой мы хотим ее видеть. Если бы все
хотели заполнить улицы штампованными дайверами - это бы случилось. Но
надо было, обязательно надо было, чтобы кто-то из следящих за
экспериментом не желал успеха этой затее…
Смешной он. Взрослый ведь человек…
– Ну хорошо, пускай это все моя заслуга, - соглашаюсь я. - Уговорил.
Чингиз улыбается, и возвращает мне пиво.
– Твой приятель, Стеков, он и впрямь отправился в тюрьму худеть? -
спрашиваю я.
– Бог его знает, - Чингиз пожимает плечами. - Я не всегда понимаю,
когда он серьезен. Он и сам, наверное, не всегда это понимает… Карина?
– Да? - все еще глядя в небо, отвечаю я.
– Из меня никудышный ухажер, - самокритично признает Чингиз.
Не сомневаюсь. На него, небось, еще со школы девицы пачками вешались.
Такие учатся от подруг уворачиваться, а не ухаживать.
– Но виртуальное пиво - это не самое лучшее, что есть на свете, -
продолжает Чингиз. - Можно пригласить тебя в ресторан?
Ух ты… Не было ни гроша, да вдруг алтын… И Томилин, и Чингиз.
– Чингиз, - отвечаю я, морщась. - Хочешь, расскажу историю?
– Расскажи.
– У меня была в детстве игрушка. Паззл. Очень красивый… там был
рыцарь и принцесса… они тянулись друг к другу. Я его собрала… весь.
Только одного кусочка не хватило. Между рукой принцессы и головой
рыцаря. Понимаешь, этот кусочек забыли положить в коробку!
Чингиз молчит.
– Я, наверное, такая принцесса, - продолжаю я. - К кому не потянусь -
ничего не получается. И ты ко мне не тянись.
– Знаю я про этот паззл, - вдруг отвечает Чингиз. Голос его меняется,
становится смущенным, даже виноватым. - Ты в курсе, что все эти мозаики
нарезаются случайным образом, по рассчитанным на компьютере схемам?
– Ну…
– У тебя бывало так, что вместо одного кусочка ты вставляла другой? И
он вроде бы даже подходил… зазор оставался, но крошечный,
незаметный…
– Бывало.
– Так вот, однажды паззл раскроили очень неудачно. Его стало возможно
собрать двумя способами. Если собирать неправильно, то получались щели -
но совсем маленькие, незаметные. А в центре оставался пустой кусочек.
Скандал был чудовищный, не меньше трети купивших паззл собрали его
неправильно, и засыпали фирму рекламациями.
– Врешь? - растерянно спрашиваю я. - Ну не могло так получиться!
– Случайно, может быть, и не могло, - признает Чингиз. - Но фирму
хакнул по сети один молодой и не в меру бесшабашный русский хакер… он
решил пошутить, посидел ночь за расчетами… и вовсе не задумался, что
от этой шутки десять тысяч человек… Честное слово, Карина, потом я
понял…
Как жалко, что виртуальная посуда не бьется!
Я обрушиваю бутылку на голову Чингиза, но он успевает отскочить.
– Ты жалкий, гнусный, бесчувственный, трусливый урод! - я
захлебываюсь в поисках подходящих эпитетов. - Ты!
– Почему урод? - возмущается Чингиз, держась на безопасном
расстоянии. - Карина, честное слово, я раскаиваюсь!
– Знаешь, как я ревела? - кричу ему. - У меня, может, с тех пор
психическая травма!
За нами с любопытством наблюдает весь сквер. Включая прогуливающегося
полисмена. Второй день подряд, на том же самом месте… Вот
позорище-то…
– У меня есть знакомый психоаналитик… - Чингиз ловко уворачивается.
– Карина, ну прости! Я тогда был молодой и глупый!
Я поворачиваюсь, и гордо иду прочь от памятника. Из толпы кто-то
улюлюкает. Чингиз догоняет меня, и жалобно просит:
– Слушай, это ведь было пятнадцать лет назад! Да убей я кого - меня
бы уже выпустили! Карина, чем я могу… искупить?
Останавливаюсь, меряю его взглядом. Говорю, чеканя каждое слово:
– Завтра. В восемь. У моего подъезда. С букетом цветов и, учти, розы
я не люблю.
– В восемь… - страдальчески повторяет Чингиз.
– В восемь вечера, - уточняю я.
Не зверь же я, все-таки…
– Мне, право же, очень стыдно, - снова начинает Чингиз.
– Проваливай, и чтобы я до завтра тебя не видела! - командую я.
Чингиз кивает - и растворяется в воздухе.
– Дайвер… - только и говорю я.
Прохожу еще несколько шагов - и начинаю смеяться.
Над собой. Над маленькой девочкой, которая хотела собрать паззл
побыстрее, и предпочитала не замечать неточностей. Придумавшей для себя
целую философию. Над глупой девочкой, которая никак не хотела взрослеть.
Интересно, за сколько дней я сумею собрать паззл правильно?