Витька подскочил с бешено бьющимся сердцем. В груди гулко бухало, в ушах стучало, а из краешка рта тянулась тягучая нитка слюны.
Тьфу ты!
Землетрясений Виктор панически боялся.
Его снова тряхнуло, затем снова.
'Уффф! Это же самолёт. Да… уффф! Я лечу…'
Летать на самолётах Егоров тоже побаивался.
Лайнер задёргался, как припадочный, прыгая вверх-вниз, а над пассажирами загорелись сигналы 'пристегнуться'. Витька в панике заметался и снова вскочил на ноги — на его откидном стульчике никаких ремней почему-то не было. Красивая невысокая стюардесса-турчанка подошла, ободряюще похлопала его по плечу и, выудив из загашника складной стульчик, прицепила его на стенку рядом с Виктором.
— Хорошо. Хорошо. Отыр! (сиди — каз.)
— Ну, отыр, так отыр… — Витя проморгался, протёр глаза и навёл резкость. Все пассажиры занимались своими делами, не обращая ни малейшего внимания на резкие толчки, только компания в передней части салона продолжала отмечать днюху уже сидя на своих местах. Оттуда доносились девичий смех и хорошее настроение.
Двигатели запели. Всё громче и громче. Витя посмотрел на стюардессу и насторожился. Судя по её лицу, происходило нечто необычное. Затем звук стал тише и как-то тоньше. Турбины уже не гудели басовито, а тонко свистели. Свистели изо всех сил.
Голос пилота из динамиков снова что-то неразборчиво пробурчал на турецком. Выслушав команду командира, стюардесса начала подниматься со своего места и в этот момент самолёт рухнул в пропасть. Рывок вниз был настолько резок и стремителен, что вылетевший из креслица Витька не успел даже удивиться. Только дико похолодело в животе и в кишках.
'Мама!'
Народ в салоне дружно заорал. Кричали все. Женщины, дети, мужчины. Кричали двигатели. Они уже не выли, а тянули и тянули самую высокую ноту, которую смогли взять и, казалось, что сейчас они захлебнутся и замолчат.
Все эти мысли проскочили в голове у Витьки в одно мгновение. В то самое, когда он завершал свой полёт по маршруту кресло — потолок — пол.
Бамс!
От удара лбом по полу у Виктора Сергеевича из глаз посыпались искры, и он благополучно проглядел, как с верхних полок вниз сплошным потоком посыпались вещи и как прямо перед его носом вдребезги разлетелся ноутбук.
— Sir, are you all right?
Сверху на Вите обнаружилась турчанка, которая сидя на спине пассажира с очумелым видом трясла его за плечо. Самолёт ещё разок едва вздрогнул и перестал болтаться, войдя в состояние относительного покоя.
Когда самолёт ухнул в пропасть, Катя решила что это ей снится. Что это происходит не с ней, и уж тем более не с её ребёнком. Хорошо затянутые ремни безопасности помогли и кроме испытанного минутного ужаса других неприятностей с ними не произошло. Со своего места Катя видела, что стюарды помогают тем на кого упал багаж, но серьёзных травм, ни у кого, похоже не было. Самым пострадавшим оказался тот парень, что сидел позади неё на раскладном стульчике. Вот он то приложился о пол со всего маху и сейчас сидел на своём месте держа на разбитом носу пакет со льдом, который ему дала стюардесса.
'Бедный'
Игорь достал из кармана фляжку с коньяком, основательно к ней приложился и злорадно процедил.
— Придурок. Держаться надо.
На перепуганного сына ему, судя по всему, было начихать.
Через полчаса их невкусно и несытно покормили турецким обедом, а муж купил у стюардессы ещё одну бутылку коньяка.
Позавчера ему стукнуло пятьдесят два. Командир Орхан невидяще смотрел на синее небо прямо перед собой и пропускал мимо ушей слова второго пилота. Пятьдесят два. А он всего лишь командир убогого чартера. И никаких перспектив в будущем. Кому он нужен в таком возрасте? Да и квалификация, если честно, у него не та. Мечта работать в компании — национальном перевозчике, водить триста пятидесятый или семьсот сорок седьмой так, похоже, и останется просто мечтой. Двадцать лет на внутренних местных авиалиниях, потом предложили работу здесь. И на этом, кажется, всё.
Командир автоматически окинул взглядом приборы. Всё было в полном порядке — его самолёт только что вышел из русского воздушного пространства и сейчас летел над Чёрным морем. Скоро их должен был принять диспетчер из Трабзона.
Гёкхан еле заметно хмыкнул и приободрился.
'МОЙ самолёт. Ну и что что через океан мне не летать…'
За последние три года он успел облететь всю юго-восточную Азию, всю гигантскую территорию бывшего СССР, возя русских туристов то в родную Турцию, то в Египет, то вообще — в Таиланд и Индонезию. Клиенты эти были шумные, временами буйные, но, по крайней мере, с ними было интересно. А какие среди его пассажирок подались красавицы! Это же мечта! Да за одну возможность только везти таких женщин стоило…
— Командир. Командир!
Второй пилот озабоченно щёлкал переключателем.
— Связи нет.
Гёкхан тоже прошёлся по всем каналам. Связи не было. Мигали и пищали датчики. В эфире стоял треск и неясный шум. Дальше — хуже. Вырубился дисплей навигации и интернет. Командир воздушного судна нахмурился и запустил стандартную процедуру тестирования. Он не сомневался в том, что проблемы не на земле, а с его самолётом.
'Новый же совсем!'
Семьсот тридцать седьмой работал в небе всего третий год и был одним из самых новых самолётов компании. Проведённая дважды проверка всего и вся показала полную и безоговорочную исправность оборудования. Самолёт был в полном порядке.
Лётчики недоумённо переглянулись.
— Может быть, военные что-то испытывают?
— Вряд ли. Нас бы обязательно предупредили. Или русские, или наши. Трабзон, Трабзон, ответьте… Йилмаз, продолжай вызывать контроль.
Второй пилот забубнил в микрофон, а Гёкхан начал делать то, что как пилот он не делал уже очень много лет. С тех самых пор, когда он был ещё курсантом лётной школы. Он попытался рассмотреть, что же происходит на земле, десятью километрами ниже. На 'земле' было море. Обычная синяя пустыня с длинными белыми нитками волн. Самолёт тряхнуло. Затем тряхнуло ещё раз. Это было странно — метеосводка гарантировала спокойный рейс, хотя… чего только над морем не случается.
Орхан включил команду на пристёгивание ремней. Веселье за дверью немного стихло. Стюард ему уже сообщил, что русские и казахи, как обычно пьют, но весело, понемногу и только вино. И что у них там какой-то праздник и проблем, вроде бы, не намечается.
Самолёт резко подбросило, потом несколько раз тряхнуло. Второй пилот прикусил язык и глухо выругался, а Гёкхан дал команду проверить пассажиров ещё раз.
— Командир! За бортом падает давление!
Орхан вспотел, но виду не подал, он прекрасно видел, как падает вниз точка на дисплее монитора, как рядом стремительно растёт индикатор забортной температуры. Это было плохо. Очень-очень плохо. На такой высоте двигатели могли выдавать максимум тяги только при температурах от минус сорока и ниже, а тут…
Турбины засвистели.
'Да что же это?'
— Помогай.
Пилоты вдвоём подняли тягу на максимум, но толку от этого было мало — скорость лайнера таяла на глазах. Гёкхан посмотрел на бледного второго пилота и коротко бросил в микрофон.
— Держитесь.
Тяги воющих двигателей не хватило, и самолёт рухнул в пропасть.
Как он смог удержать самолёт, Гёкхан так и не понял. Штурвал рвался из рук, как бешеный бык, которого он случайно схватил за рога. Если бы пилот мог, он бы кричал во всё горло, так же как орали в салоне его пассажиры. Но Гёкхан Орхан был занят. Он молча и яростно боролся за жизнь, укрощая свой самолёт. Семьсот тридцать седьмой скрипел, стонал, жутко щёлкал металлом и трещал пластиком, но каким-то чудом ещё держался в воздухе.
— Йиллм… помогайййй…
Дисплей приборной панели прыгал перед глазами так сильно, что рассмотреть показания не было ни малейшей возможности. Только было видно, как с немыслимой скоростью крутится назад стрелка альтиметра.
'Падаем. Как камень падаем…'
Йилмаза вытошнило, но штурвал второй пилот не бросил.
— Давай, давай, давай, давай!
И вдруг всё закончилось. Перегрузка вдавила тело в кресло, снова басовито запели двигатели, а тряска полностью прекратилась. Гёкхан посмотрел на свои побелевшие от напряжения пальцы и немного ослабил хватку.
— Приведи себя в порядок и продолжай вызывать контроль.
Лётчик осторожно повернул штурвал, и самолёт послушно качнул крылом. От сердца отлегло. Гигантская воздушная яма, в которую они угодили, не повредила самолёт.
'А пассажиры?'
Из салона до сих пор нёсся многоголосый крик.
— Йилмаз. Сможешь взять управление?
Дождавшись утвердительного кивка бледно-зелёного второго пилота, командир Орхан снял с головы наушники, надел чёрно-белую фуражку с золотым околышем и вышел к своим пассажирам.
Разбитый нос — это было плохо. Витя попытался представить себя на переговорах с повязкой на лице и не смог. Чушь какая-то. Английский лорд с расквашенным носом.
'Я не могу работать в таких условиях!'
Турецкий экипаж сработал выше всяких похвал. Взъерошенные стюарды быстро навели порядок, собрали вещи и оказали, кому нужно, помощь. Потом в салон вышел представительный дядечка с немыслимым количеством золотых галунов, которые так любят нашивать на форму в маленьких авиакомпаниях. Дядя оказался командиром корабля. Он обошёл всех пассажиров и толкнул на сносном английском три одинаковые речи, что, мол, была страшная турбулентность, но самолёт в полном порядке и они идут точно по расписанию. Всякий раз после короткого спича пилот срывал порцию жидких аплодисментов. Сначала в начале, потом в середине, а затем и в конце салона. Увидев, что возле туалета сидит пассажир с разбитым носом, командир лично подошёл к пострадавшему.
Дядька Вите понравился. Вот такому солидному мужчине с лохматыми бровями и благородной сединой на висках и можно было доверить свою жизнь в воздухе. Егоров слабо улыбнулся и показал 'окей'. Командир заботливо придержал его за плечо и что-то коротко бросил стюардессе.
— Come! Come!
Вот это было совсем другое дело! Виктора проводили, нежно придерживая за локоток, к кабине пилотов и усадили на широкое и мягкое кресло старшего стюарда, впритык к двери, ведущей в кабину экипажа. Перекошенная после тряски дверца до конца не закрывалась, и в щель Витя отлично видел, как работают пилоты. Та самая миловидная стюардесса принесла маленькую бутылочку красного вина и все мысли о том, чтобы подать в суд на авиакомпанию, у Вити исчезли сами собой.
'В конце концов — я же сам напросился на это место!'
Конфликтовать Витя не любил.
Что хорошо в современной авиации — всё унифицировано. В том смысле, что все международные рейсы общаются с диспетчерами на английском языке. И даже находясь над собственной территорией, экипаж продолжает говорить на английском. Второй пилот, которого Витька видел плохо, видимо просто решил не упускать возможность попрактиковаться и даже со своим командиром говорил по-английски.
Егоров отставил бутылку в сторону и навострил уши.
— Связи нет, командир.
'Дядька' ответил по-турецки.
— Быр-быр-быр.
— Радар, по-моему, не совсем в порядке. На экране пусто. Мы уже точно должны быть над Трабзоном. Где земля, командир?
— Быр-мыр-пыр!
'Угу, а он ему — сам пошёл! А всё-таки, где земля?'
Витька встревожился и затаил дыхание, ловя каждое слово второго пилота.
— Быр-быр мей дей пыр-быр!
'Япона мать!'
Второй пилот послушно выполнил приказ командира.
— Мейдей, мейдей, это рейс 'Пегасус', кто-нибудь меня слышит? Кто-нибудь. Ответьте. Это рейс 'Пегасус'…
Командир корабля потянул ручку и двигатели загудели заметно тише.
'Топливо экономят'
В горле у Витьки разом пересохло, а волосы на голове стали дыбом.
'Во попал!'
Егоров посмотрел на свои часы. Настоящий Zenith, которым он очень гордился, показал, что в воздухе они болтаются уже пятый час, а проводница перед взлётом сообщила, что всего они будут лететь пять с половиной часов. Несложный подсчёт, который Витя произвёл в уме, показал, что топлива у них на два часа максимум.
Витька привстал с места и заглянул в окно из-за плеча лётчиков. Впереди, до самого горизонта, было безбрежное синее море.
Егоров сидел, привалившись больной головой к холодному пластику внутренней обшивки салона и тупо слушал как мерно гудят двигатели.
Жжжуу-жжжуу.
Ещё он изучал перфорированный пластик перегородки и причудливый геометрический рисунок на ковре. Больше делать было нечего. В голове, почему то не было ни одной мысли. Вернее, одна мысль была.
'Надо посидеть, жизнь свою повспоминать!'
Но напрягаться с воспоминаниями тоже было лень. За задёрнутой шторкой снова ожили и потихоньку продолжили отмечать день рождения некоей Нади, а из кабины экипажа всё также безнадёжно неслось.
— Это 'Пегасус', кто-нибудь меня слышит?
Жжжуу-жжжуу…
Невысокий (они все тут были невысокими) плотный стюард заглянул за штору, убедился, что пассажир ведёт себя тихо и не лезет в открытую кабину к экипажу, подмигнул и достал из шкафа ещё одну бутылочку винца.
— Презент. Комплимент!
— Тешеккюр идирим.
Турок расцвел и достал из шкафчика настоящий стеклянный фужер и тарелочку со сладостями.
'Ну а чего? Один раз живём'
Витька налил себе вина и отсалютовал стюарду фужером.
— …ля! Вашу мать! Вы там що? Все померли що ли? Херсон, Херсон, твою мать, ты меня слышишь?!
Голос, пробившийся сквозь помехи эфира, был зол, громок и имел ярко выраженный украинский акцент. Витька от неожиданности оросил непроглоченным вином дверцу кабины экипажа, а турецкие лётчики в два голоса заорали на английском.
— Это 'Пегасус', вы меня слышите?
Эфир озадачено замолк, а затем осторожно, но предельно нецензурно поинтересовался, мол, а не занесло ли нас, хлопцы, в чужое воздушное пространство?
Витька нервно хохотнул и командир корабля вспомнил о сидящем по соседству пассажире.
— Спик?
— Спик!
— Иди сюда. На, — на голову Вите нацепили микрофон и наушники, — говори.
Чего говорить Витька не знал.
— Алё? Вы меня слышите?
В наушниках прокашлялись.
— Слышим вас хорошо. А хто это?
Через пару минут Виктор и турецкие пилоты выяснили, что слышат транспортный Ан-26 ВВС Украины, который взлетел из Симферополя и направлялся в Херсон, но, почему-то, 'заблукався'. Лётчик, представившийся Петром Александровичем, вслух порадовался тому, что баки у него под завязку и сообщил, что рация у него дохлая, 'так шо я зовсим рядом'. Командир 'Боинга' не раздумывал ни секунды. Витька перевёл, чтоб 'Ан' поворачивал прямо на солнце и не менял ни эшелон, ни скорость. Турок ещё больше сбросил скорость и плавно повёл штурвалом. Через несколько минут поиска второй пилот заметил летящий тремя километрами ниже транспортник.
— Ну що? Вижу вас. И дальше то що?
Самым поганым было то, что до своей встречи самолёты летели навстречу друг другу, а значит обоих впереди ждало только море. И на 'Пегасе' и на 'Аннушке' это понимали совершенно отчётливо.
Радио снова матюгнулось, а затем деловито предложило.
— Станем в круг, а там подумаем.
Семьсот тридцать седьмой плавно заложил правый вираж и закружил на десятикилометровой высоте, под ним, тремя километрами ниже, тем же самым занимался двадцать шестой.
Чем дольше они кружили на одном месте, решая что делать дальше, тем больше мрачнел Гёкхан. У украинского коллеги не было никаких идей, где они находятся и куда им лететь дальше, он лишь честно предупредил, что пролетел почти семьсот километров над морем там, куда как раз и вел свой самолёт Гёкхан. И что аэродромов он там как-то не заметил.
Это было плохо.
— Командир!
Йилмаз щёлкнул ногтем по дисплею радара. Кроме отметки украинцев, на ней появилась ещё одна отметка.
— Вызывай. На аварийной вызывай.
Через десять минут на связь вышли коллеги. Чартер Air Berlin в Даламан с некоторой истерикой в голосе поинтересовался, чего это тут происходит и как из этого дерьма выбираться. В смысле — куда?
Немцы тоже встали в круг, но при этом нервно добавили, что топлива у них совсем мало и решение надо принимать быстро.
Орхан сидел над чистым листом бумаги и напряжённо думал. Все мысли о том, как, каким образом и где они оказались, командир аэробуса просто выбросил из головы, решая главную задачу.
'Русский сюда пришёл с юга, мы с северо-востока, Berlin пришел с северо-запада. Значит у нас два шанса. Юго-запад и юго-восток. Решай куда'
— Командир. Ещё отметка.
Радар показывал, что с запада с приличной скоростью идёт борт. Гёкхан утёр лоб.
— Вызывай. Вызывай его быстрее.
Через три минуты они выяснили, что частный 'Гольфстрим' уже два часа прёт по прямой в надежде пересечь непонятно откуда появившееся море и что на его борту совершеннейшая паника. Факи и прочие щиты оттуда в эфир летели густым потоком. Пилот, представившийся Заком, сообщил что на западе нихрена, кроме океана нет и что делать дальше, он не знает.
— Молчать! Слушать меня, это 'Пегасус'! Сейчас все, все ложимся на курс сто. Как поняли?
Немец и британец отозвались сразу. Украинец выслушал перевод пассажира и тоже согласился.
— Добре. Удачи всем, хлопцы. Гуд лак, ёлы-палы…
Гёкхан посмотрел на глаз Фатимы и потянул штурвал.
'Удача нам сейчас не помешает…'
Горючего на борту самолёта оставалось на сорок пять минут полёта.