— Ироды... Ироды проклятые...
Ефрем все наконец понял. Ни слова не сказав, он протянул записку обратно Людмиле Петровне, потом, передумав, сложил листок пополам и сунул себе в карман.
Как это сам он не заметил, что< первоклашки нет? Оглянулся, глядит — все рядом стоят. Пилот заторопил: «Скорее! Скорее!» Вот в суматохе и выскочило из головы, что Аси не видно. Когда шел к самолету, он подумал: слава богу, кончилась фантастика — и для детей, и для взрослых. А выходит, не кончилась.
Как в старой-престарой сказке: Асю похитили междуреченские бандиты, какие-то горе-волшебники голубой пустыни, да и все тут. Зацапали гады девчонку. Раз так, надо вызволять.
— Как говорится... э-э-э, — произнес в растерянности Утяев, продолжая оглядываться по сторонам. Но ничего другого в голову не приходило.
Тут вдруг послышался веселый голос из самолета, словно ничего не случилось, так и должно быть, что люди остаются в безжизненной степи и пропала девочка.
— Эй, мужики! Оттащите трап!
Ефрем и Утяев переглянулись и стали оттаскивать трап.
Самолет зачихал, вздрогнул всем телом, засвистел пропеллер, и ветром погнало в степь сухую траву. Белое чудовище на двух колесах стало медленно разворачиваться, клюнуло носом, повернулось хвостом к людям и покатилось с грохотом и ревом по ровной дороге.
Маратик в испуге прижался к Людмиле Петровне. Все молча наблюдали, как самолет судорожно поднимался в небо, по которому плыли непривычные для глаза голубые облака.
Утяев вздохнул.
— Как говорится... з-э-э... Опять эти голубые облака.
— Вот напасть! — вырвалось у Людмилы Петровны. С головы у нее ветром чуть не сорвало платок.
— Будет вам охать, — сказал Ефрем. Он достал из кармана кисет с табаком и присел на трап.
Странно выглядел в степи этот белый шкаф с перегородками — трап. Кругом — ни постройки, голо и одна чудная лестница на колесиках. Будто назло людям, вот, дескать, могли домой улететь, а не удалось, кусайте теперь свои локти.
Ефрем курил редко, только когда требовалось хорошенько подумать. Скрутит по военной привычке козью ножку, дымит и размышляет.
Впереди широкой полосой тянулся уже знакомый густой лозняк. С него-то и начинаются чудеса. За лозняком — голубая пустыня. Почему голубая, кто ее знает. Так Ася назвала, когда подлетали. Может, оттого, что облака над пустыней голубые, а не белые. Это и в самом деле чудо. Только в остальном степь как степь. Солнца, правда, нет — что днем, что ночью вроде сумерек, седая мгла. Еще чудо — летают в степи белохвостые вороны. Но главное чудо здесь в том, что лозняк этот самый вроде как живой: сюда, в Пустыню, пропустила человека, а обратно — не надейся. Буря поднимается, и лоза, как шомполами, стегать начнет, если даже на шаг перейдешь границу.
Утяев, немного помолчав, сказал:
— Не могу понять, Ефрем Иванович, э-э-э... что был за самолет? Тот, на котором мы сюда прилетели, сломался. Так ведь? И вот... э-э-э... покуда мы странствовали по степи... отсюда взлетал другой самолет. А, Ефрем Иванович? Как говорится, загадка...
— Загадок много, директор. И все надо разгадать, — сказал Ефрем снова, чуть помолчав. — У этого самолета тоже вынужденная посадка. Соображаешь? Что за место проклятое! Объясни. — Утяев промолчал. — То-то и оно.. Ася где? Как в сказке... Того и гляди, волшебники появятся.
— Может, чтоб нас задерживать? — вздохнула Людмила Петровна. — Ума не приложу... Всё время девочка при мне была.
— Я понял, — вскочил на ноги Утяев..— Это... это случилось в те минуты, когда Ефрем Иванович коридор в лозе прорубал для прохода. Вот когда! Э-э-э... вот!
Ефрем молчал.
Людмила Петровна подошла, чтоб присесть рядом, и только в эту минуту увидела наконец, что в волосах у Ефрема запеклась кровь. И бороду свело, то ли грязь в ней засохшая, то ли тоже кровь.
— Ефремушка! — всплеснула она руками. — Сослепу-то не разглядела: кровь у тебя! Вот напасть! Смыть надо.
— Ничего, обойдется, Петровна. Ты рассказывай.
— Зря повязку снял, Ефремушка, — продолжала Людмила Петровна. — Ветер-то вон какой.
— Насчет повязки, пожалуй, верно. — И он скомандовал Маратику: — Ну-ка, малыш, притащи бинты. Видишь, вон куда их самолетом отогнало, за кусты зацепились.
Маратик быстро принес повязку. Людмила Петровна и Утяев стали разматывать бинты, чтоб снова можно было перевязать голову...
Ефрем потрогал руками повязку, встал. Достал из кармана записку, перечитал, —- на этот раз про себя.
«Что делать?» — думал он. Все вроде ему теперь ясно, кроме главного. Сколько чудес всяких в дикой
степи — и ни одного волшебника пока не повстречалось. И откуда взяться чудесам?
Надо было вспомнить, как все началось, как они встретились.
— Послушай, директор, — сказал Ефрем Утяеву,— где вы впервой встретились с Асей? А ну-ка вспомни.
— Э-э-э... сейчас, сейчас, — не удивился вопросу Утяев. — Да где же. На аэродроме, конечно. Где и ты, Ефрем Иванович. Как говорится, вместе.
— Все вместе повстречались, Ефремушка, — подтвердила Людмила Петровна, — в один день и лас. А почему ты об этом спрашиваешь?
Ефрем вздохнул в ответ, ничего не сказав. Он не умел кривить душой, а признаться, что подозревает Асю в обмане, не хотелось.
Но вроде бы так оно и есть. Когда он появился в аэропорту, вспоминал Ефрем, и выяснил, что билетов на брянский рейс нету, то пошел искать начальника, чтобы пожаловаться, что вот-де, отпуск кончился, ждут дома дела. Ему сказали, что начальник в зале ожидания. Там-то Ефрем рядом с начальником аэропорта и увидел впервые Асю. Потом за Асей появился Утяев, директор с бабьим лицом, что рассмешило, помнится, Ефрема. Вслед за Утяевым подошла Людмила Петровна с Маратиком. Оказалось, тетка с пятилетним племянником тоже брянские, они отдыхали на юге, им пришла пора возвращаться. И Асю привезли из Брянска на юг, в детский санаторий лечить легкие. Она сирота, детдомовская девочка, учится в музыкальной школе. Впоследствии выяснилось, и тут-то закавыка! — думал Ефрем, что девочка сбежала из санатория и попросила незнакомого ей начальника аэропорта отвезти ее на самолете домой...
— Вот тут-то и закавыка! — повторил вслух Ефрем и хотел было поделиться своими мыслями с Утяевым и Людмилой Петровной, как вдруг в глаза ударил яркий пучок света, прошелестела трава, словно бы кто пробежал мимо, и послышался голос. Сначала от стра^ ха и шума Ефрем слов не мог разбирать. Но потом, когда свет погас, шелест прекратился и Ефрем сам малость успокоился, речь Невидимки стала понятной:
— ...Слушай и запоминай. Асю мы вам вернем, если вы снова появитесь в наших владениях... За лозой вас ждет подвода. Доедете на ней до шалаша, а дальше — пешком. У шалаша вас будет ждать Ася. И еще найдете там рюкзаки с едой. Ты все понял?
— Понял, чай, не дурак.
— Ты принимаешь наши условия или отрекаешься от Аси?
— В жизнь не отрекусь! Ишь чего захотел.
— Тогда прощай. Мы все сказали.
Мелькнул луч света, прошуршала трава, и все стихло.
К Ефрему подбежала Людмила Петровна.
— Ефремушка! С кем ты разговаривал?
— Нешто слыхала?
— Вот напасть-то! Жар у тебя.