Надо было срочно выбираться. Ныла, правда, рука, на которую он, должно быть, оперся при падении, но ноги ходили, он все видел и слышал, значит, был здоров. Не успел он подняться с кровати, как начались новые приключения, да такие, что и врагу их не пожелаешь.
Больные проснулись. Один, увидев Ефрема, с испугу полез под кровать. Второй взобрался на подоконник с зарешеченным окном, начал кривляться и подпрыгивать, желая, видимо, напугать Ефрема. Третий встал на четвереньки и залаял по-собачьи. Ефрем понял, что находится в палате чокнутых. Накинув на себя халат, он вышел в коридор, но тут же чьи-то сильные руки его затолкнули обратно и заперли дверь. Тогда он стал ломиться. В палате поднялся визг и крик. В него полетели шлепанцы, полотенца, мыльницы, таблетки лекарств. Наконец дверь открылась. Он вышел и тут же от удара - рухнул на пол. Его быстро связали, взвалили на тележку и повезли по длинному коридору. В большом кабинете без окон его, не развязав, поставили на пол. Подошел врач с тонкими, конечно, наклеенными бакенбардами, долго Ефрема разглядывал, несколько раз колол в плечи иголкой, потом приказал развязать. Руки у Ефрема ослабли, он с трудом двигал пальцами. Врач что-то говорил на своем языке, видно, спрашивал. Ефрем мотал головой — не понимаю, мол. В кабинет привели переводчика, маленького человечка без бакенбард. Но и этот не знал по-русски. Тогда Ефрем вспомнил, что по-фаэтовски мэр — тоже мэр, и он несколько раз повторил: «Мэр, мэр, мэр». Вдруг его снова сшибли с ног, а лежачего облили холодной водой. Чертыхаясь, Ефрем поднялся. Он понял, что ему не верят. Тогда он, вспомнив вчерашнюю фразу Фаэты, произнес: «Нельзя без так». И это почему-то оказало магическое действие на врача. Тот быстро отошел к телефону и стал звонить. Сначала не отвечали. Наконец врач заговорил. Долго что-то бормотал, вроде бы даже пел. И неожиданно дал санитарам знак, показав на Ефрема.
Через четверть часа он уже был в новой одиночной палате и переодевался в сухое белье.
Еще через четверть часа он обедал. Санитар принес в палату цветы, — конечно, не живые. Ефрем вспомнил, что в Желтом Дьяволе живых цветов нет.
«Что будет дальше?» — думал Ефрем. Очень хотелось позвонить в гостиницу. Он осмотрел палату и увидел на стене видеотелефон. Обрадовался, но как звонить? Кнопки, цифры. В ПРПП учили, а он забыл. «Ах ты, леший!» Неожиданно экран видеотелефона загорелся, и он увидел Фаэту.
— Фаэта! Фаэта!
Она не отвечала. Казалось, не узнает Ефрема. Смотрела на него осуждающе долго и вдруг исчезла.
Ефрем нажимал на все кнопки, звал Фаэту. Экран погас.
Следующий час принес новые испытания. Ефрема водили из кабинета в кабинет, просвечивали, взвешивали, слушали. На этот раз он молчал.
Наконец вернулся в палату. Не успел отдышаться, смотрит — новое чудо: на пороге сам мэр.
Разговор получился короткий. Старик мэр подсел к кровати и, путая русские слова, объяснил Ефрему, что Фаэта не хочет его видеть без бороды, и, стало быть, Ефрем должен ехать к себе в гостиницу и жить там, пока не отрастет борода. Деньги и все необходимое у него теперь есть, он может со своими друзьями гулять по городу, а когда отрастет борода, должен позвонить Фаэте.
Из этого объяснения Ефрем понял, что матушка и Фаэта не скрыли от мэра своего нового плана относительно наследника. Ефрему было стыдно смотреть ста-
рому мэру в глаза, и он не вступал в разговор, только молча кивал головой В знак того, что понимает, о чем идет речь. Но в дуще у него все клокотало. Опротивели мэр, больница, весь город, все его порядки й люди! Он вспомнил свою деревеньку на Брянщине, старых друзей, нестерпимо захотелось домой.
Через полчаса после того, как мэр покинул палату, Ефрема выпустили из больницы/
* * *
И вот он поднимается на лифте — сороковой этаж, 1804-й номер. Он знал этаж, номер забыл — в больнице подсказали. Теперь за ним будут наблюдать лучшие врачи города, в неделю раз навещать Ефрема в гостинице. «Это мы еще поглядим», — думал он.
Тревожно было на душе, прямо-таки мерзко. Без бороды совсем вроде как не тот человек. И болело сердце за Асю, предчувствовало недоброе. . Вышел на сороковом этаже. Мелькнули две тени в коридоре. Он поспешил к своей двери.
И вот сияющий Утяев обнимает Ефрема.
— Проходи, проходи, Ефремушка! Как говорится, садись. Да где же твоя борода?!
— Спрашивай не где, а кто сбрил... Ну ладно. Докладывай.
Утяев сел напротив Ефрема и тут же поднялся.
— А что докладывать? Что докладывать?! Э-э-э...
— Где наши? Спят еще?
— Кабы спали! Нет их.
— Как нет?! — Поднимаясь с кресла, Ефрем сильно оперся на поврежденную руку. Кривясь от боли и хромая, обошел все комнаты. Вернулся мрачный. — Говори где? — и тут рн увидел, что Утяев плачет. Ефрем схватил, директора за лацканы пиджака и затряс его. — Где они, сукин ты сын?
— Да живы, Ефремушка, живы. Едут.
— Тогда чего ревешь?
— От пережитого, Ефремушка. За эту ночь... э-э-э... Честное слово, на десять лет постарел.
Ефрем отпустил Утяева.
— Садись рассказывай. Да покороче, не тяни.
— А как... э-э-э... покороче, с моим-то умением?
— Давай, брат, давай.
— Слушай. Прихожу я, стало быть, вчера вечером, возвращаюсь... э-э-э... веселый такой.
— Помню, как же.
— Гляжу — пустой номер, никого. А у дверей два охранника. Я — к ним... Те по-русски-то два слова умеют. Ушли, мол. «Все ушли?» — «Да, все ушли...» Значит, думаю, погулять. А куда? Никто, конечно, не знает. Как говорится, в ночь ушли.
— Покороче, брат. Не томи.
— Слушай, слушай... Нельзя двумя словами никак. Сижу я один в номере час-другой, нет ни тебя, ни их. И тут, слава богу, приходит на ум позвонить Рыцарю.
— Кому?
— Ну, первому нашему... э-э-э... гиду. Помнишь? Маратик его еще Сомом назвал.
— Дальше.
— А встретил я его... э-э-э... в городе, у магазина. Вроде как он меня подкарауливал... «Вот, — говорит, — вам мой телефон. Чувствует, — говорит, — мое сердце — пригожусь я вам». Понимаешь? Как говорится... э-э-э... предвидел. Хитрюга.
— Так, позвонил ты ему?
— Да. Рассказал, кто из вас куда поехал. Хотя про тебя, признаться, я и сам толком не знал. Он записал мою информацию и говорит: «Постараюсь, ждите...» Вот я и ждал всю ночь в кресле, где ты сидишь.
— Дальше. —
— А что дальше? Все. Часа нет как позвонил — нашлись, мол, везет. «Что, — спрашиваю, — случилось?» — «Приеду, — говорит, — расскажу, ждите, устали очень, всю ночь работали...»
Ефрем ударил кулаком по спинке кресла и замахнулся на Утяева.
— Я так и знал — эти гады пронюхают.
— А я-то при чем, а я-то при чем? — забормотал в испуге Утяев.
— Дома сидеть надо!