Когда раскрыл свой рюкзак, замер в ужасе: мешка с деньгами не было! Сдавило дыхание, он опустился на стул, держа рюкзак в трясущихся руках.
— Что с вами, Ростислав Захарович? Утяев не мог говорить.
— Что случилось?
— Украли деньги, Людмила Петровна.
— Деньги?.. Кто?.. Не хможет быть! Давайте искать! Но Утяев не двинулся с места. Вор скоро вернется,
будет смотреть, улыбаясь, в глаза, и его не схватишь, не назовешь вором, ибо не пойманный — не вор, да еще в диком городе, где в любую минуту тебя из туриста могут превратить в заключенного.
Хлебороб, крестьянин. Нет, это не просто тот человек, кто пашет, не зная при этом, чью землю, под какую культуру. Не тот человек, кто живет в деревне и работает по принципу — куда тебя пошлют, что прикажут. Это не бездумный, беззаботный исполнитель чужой воли и чужих планов. Хлебороб, крестьянин — это хозяин! Только ему природа доверяет свои тайны, а земля — свою судьбу. На машинах ли он работает или по старинке за плугом ходит, из лукошка семена разбрасывает, серпом жнет, цепами молотит и от трудовой соли грубеет его рубаха, или при галстуке он сидит за рулем и нажимает на податливые педали, — все едино он пребывает в вечной заботе и вечном страдании за урожай, за скот, за машины и за доходы-расходы. Вот где начинается хлебороб-крестьянин — в заботах, в делах им осознанных. Он — профессор поля, оно властвует над ним; но и подчиняется ему, ибо почва есть живая часть живой природы.
Ефрему разрывали душу горькие мысли. Не стал он хлеборобом, а стал сельскохозяйственным рабом. Дали ему ложку, носи за голенищами, чтобы было, чем щи хлебать. Дали одеяло, подушку, соломой набитую, и место на нарах, чтоб было где спаты'Утром, когда разбудят — встанешь, куда покажут — пойдешь, что прикажут — сделаешь. В остальном твое дело телячье. И чему только обрадовались дураки, когда узнали, что он хлебороб? Любому делу на почве можно научить за день. И будешь вкалывать, набьешь на руках мозоли, спина с недельку погудит, потом привыкнешь, — вот тебе и сельхозработник... Но не хлебороб — крестьянин, нет! Что они понимают в этом слове, тупицы!..
Неволя. Ефрем один. Друзей потерял. Черт его занес в этот Аграгос! И старикашка, шельма, ни слова не сказал. Корысти, конечно, Крот никакой не преследовал, урок преподал. А этими уроками Ефрем уже сыт по горло. Взял бы в соображение, глупец белобородый, что дети при Ефреме и женщина. Кому урок, кому мученья.
Так он думал. Себя не жалел, поделом дураку. За друзей боялся, за Асю более всего. Украдут девочку, похитят. Утяев — растяпа, нет ему веры.
И выходило, что правдой-неправдой выбираться надо из Аграгоса, тикать, искать своих друзей-приятелей.
Но план не вызревал. Хотя угодья большие, места безлюдные, но пронюхал Ефрем, что граница на замке. Да и сам видел — в два ряда вокруг Аграгоса пушки. Мышь пробежит и ту, поди, заметят.
Стал он к дынхейцам приглядываться. Сказали, местных, из Аграгоса, нет. Только начальство местное или фаэтовцы, эти самые страшные. А работают одни иностранцы: негры, индусы, арабы, евреи, китайцы. Нашелся один то ли марокканец, то ли эфиоп, немного знал по-русски. И один американец тоже понимал Ефрема, но переводить не умел. Народ молчаливый, неприветливый, трудно было сказать — вольнонаемные это или, как Ефрема, горькая судьба их сюда забросила. Бараки не охранялись, вооруженных надсмотрщиков не было. Но дело в том, что из Аграгоса не убежишь, а значит, не нужна и охрана. Всех, кто увиливал от работы, сажали на сутки-двое в холодный подвал, кто бежал — расстреливали на месте, там, где ловили.
Ефрем пристроился на нарах рядом с марокканцем. Этот добродушный здоровяк с голубыми глазами, по им^ни Юлиус был добрым малым, но ленивым и неразговорчивым. Переводил плохо, но все же в его присутствии можно было разговаривать с кем угодно: Юлиус, казалось, знал все языки мира. Раздражал он Ефрема только тем, что постоянно жевал фаэтовскую резину. Однажды в качестве грузчика он попал на военные склады, куда подсобное хозяйство регулярно поставляло для охраны свежие овощи, и там охранники подарили ему целый пакет этой приторно-сладкой жвачки для зубов.
— Брось ты ее к дьяволу! — говорил Ефрем, но Юлиус в ответ только улыбался, продолжая жевать.
Через Юлиуса Ефрем познакомился с негром, которого звали Кой. Рослый веселый негр был полной противоположностью флегматичному Юлиусу. Кой с первой же встречи стал преданно, с любовью смотреть на Ефрема, могло показаться, будто они давние друзья. Ефрем научил Коя немного русскому.
Через пару дней их втроем — Юлиуса, Ефрема и Коя — фаэтовец послал на парники сколачивать ящики под помидоры из готовых промышленных дощечек. Работа легкая, чистая. Почему им такая поблажка вышла, Ефрем понять не мог.
Тут они хорошо поговорили, никто их не подслушивал.
— Тебе нравится здесь жить? — спросил Ефрем Коя.
Кой понял вопрос и рассмеялся.
— Очен, очен! — сказал он.
— Бежать не собираешься? — спросил Ефрем. Перестав смеяться, Кой посмотрел на Ефрема, потом на Юлиуса и ничего не ответил.
— Ладно, боишься говорить, не будем.
Кой что-то быстро-быстро залепетал на своем языке.
— Он тебя не боится, — сказал Юлиус. — Только рано об этом говорить.
— Ну рано так рано, — согласился Ефрем.
Кой опять, после паузы, что-то сказал Юлиусу, и тот перевел:
— Кой говорит, что бежать надо зимой, когда их отправят на лесозаготовки.
— Нет, — сказал Ефрем, — до зимы долго ждать. Нельзя мне. — И он рассказал о своих друзьях, которые сейчас либо тоже в Аграгосе ищут его, Ефрема, либо бродят неприкаянные за городом, не зная, что им делать, куда податься.
Кой внимательно слушал Юлиуса, который переводил ему рассказ Ефрема. Когда Ефрем и вслед за ним Юлиус замолчали, Кой отбросил в сторону готовый ящик и зачесал свою кудрявую голову. И вдруг схватил Ефрема за руку.
— Есть план! Есть! Сейчас... — И быстро-быстро залепетал, повернувшись всем корпусом к Юлиусу. Юлиус перебивал Коя, что-то, видимо, переспрашивал, тот повторял, показывая рукой на поле. Но вот наконец негр умолк, и Юлиус, перестав жевать свою резину, обратился к Ефрему: — Он предлагает простой план. Главный хозяин здесь военный, бывший офицер. Он любит награждать хороших работников. Ты должен... это, как его? — Юлиус запнулся. — Ты должен отличиться.
— Как именно?
— Кой говорит — лучше всего на тракторе много пахать. Ты умеешь на тракторе?
— Умею.
— Хорошо. Сейчас большая вспашка, под которой...
как его?.. Урожай... Тракторист здесь плохой. А ты будешь хороший.
— Чем же главный меня наградит?
— Кой говорит, ты должен сказать, что недавно в Аграгосе и не видел, как строится красавец город. Как это? Гонхей. Так и скажи — красавец город.
*И главный даст тебе... как это?.. Увольнительную в Гонхей на целый день. Хорошо.
— Гонхей! Гонхей! — вставил Кой.
— Кой говорит, в Гонхей есть... как это... бюро?
— Контора, — сказал Ефрем.
— Да, контора регистрации вновь прибывших гостей. Хорошо. Понимаешь? А если там друзей нет, Кой говорит, поедешь в Дынхей. За день вполне успеешь вернуться. Но можно попытаться примкнуть к друзьям, если они зарегистрированы как туристы. Твое лицо никто не знает, и ты скажешь другое имя. Понимаешь?.. Вот и все. — И Юлиус вновь зажевал свою резину. — Хорошо, — добавил он.
Ефрем задумался. План реальный. Но его совесть будет нечиста. Ведь он хочет помочь своим новым друзьям.
— Кой спрашивает, почему ты -молчишь? Тебе не нравится план? В нем никакого риска. Хорошо.
— Риска я не боюсь. А как вы-то?
— Что мы? — остановил Юлиус свою жвачку.
— До зимы, значит?
— О! — воскликнул Юлиус. — Друг! Хорошо! И Кой понял: