Тот, взглянув на бумажку, тут же ее вернул.
— Это уже легче. — Он неторопливо разглядел Людмилу Петровну, детей и протянул руку Утяеву.
— Выходит, я уже не нужен?
— Нет, погоди! — сказал Ефрем. Он быстро сообразил, как использовать Вана. — Где твоя машина?
— Между прочим, я советую на «вы», — поправил Ван Ефрема.
Ефрем посмотрел на живот полицейского, вспбмнил, как он саданул в него ногой.
— Ладно, обойдется. Так где машина?
— Машина найдется.
— Ясно. Тогда будет разговор. — Ефрем забрал у. Утяева чеки и жестом отозвал в сторону Вана.
Людмила Петровна сидела как на иголках. Она испуганно смотрела то на Ефрема и Вана, о чем-то заспоривших, то на Утяева.
Ася была спокойна. После возвращения Ефрема она уже никого не боялась, даже Вана, при появлении которого Маратик прижался к Людмиле Петровне и затих.
Утяев тоже понимал, что Вану нет смысла им вредить. Если только от лютой зависти, то он уже свою утробную зависть досыта накормил. Теперь грызет раскаяние. Любая черная душа, покинув родину, без слез ее не вспоминает. С ним надо смелее разговаривать. Но Ефрему смелости не занимать.
Через десять минут, как прикинул Утяев, Ван ушел, Ефрем вернулся под навес. ,
— Ну как? — бодро спросил Утяев, уверенный в успехе.
— Сейчас обменяет чеки и вернется. Надо запастись продовольствием. — Ефрем улыбался, — Харчей на дорогу.
— А дальше-то что? — забеспокоилась Людмила Петровна.
— А дальше, Петровна, радость великая! Обратно в Пустыню, но из нее — в лес, а там — на родину!
— Эх, Ефремушка, — вздохнула Людмила Петровна. — Из Аграгоса нелегко выбраться... — В ее словах, однако, послышалась неуверенность. — Везде люди живут.
Ефрем переглянулся с Утяевым.
И тут впервые за все утро вставила свое слово Ася.
—Тетя Люда, — сказала она, обжигая Людмилу Петровну своим взглядом. — Не бойтесь, нет ничего лучше родины!
Опять разволновался Утяев.
— Как говорится... э-э-э... Подумаем о будущем. Вот Ван мается на чужбине... Этонам негоже...
Хотел добавить к этому и Ефрем, вспомнив о новых своих друзьях на подсобке, но понял, что слов уже наговорено вполне достаточно.
— Все ясно, — сказал он. — Ставлю вопрос на голосование. Кто хочет остаться?
Людмила Петровна замахала руками.
— Да какое там голосование, Ефремушка. Как вы меня поняли!.. Разве я... Меня ждут... — И она вновь прослезилась, обняв прижавшегося к ней Маратика...
Ван не заставил себя долго ждать. Он подъехал на этот раз на белой полицейской машине. Шофер хотя и не походил на араба, но явно был не местный житель.
«Ишь, пристроились, голубчики», — подумал Ефрем. Они опять отошли в сторонку. Ван отдал Ефрему деньги — четверть знакомого мешочка.
— Вот все, — сказал он. — На все чеки. Ефрем протянул деньги обратно.
— У нас другой уговор... Иль передумал?
— Я ничего не передумал. А денег твоих не надо. Они долго непроницаемо смотрели друг другу в глаза.
— Ну, гляди. Твоя власть, — сказал наконец Ефрем. — Что, стало быть, дальше?
— Дальше в машину все! Дорогой заедем в магазин. Времени в обрез. Моя лазейка открыта до четырех. Надо торопиться.
Ефрем вновь уставился на полицейского.
— Ты чего? — нахмурился Ван.
— А кто тебя знает. Там ты переводчик, — Ефрем неопределенно махнул рукой, как бы показывая на Дынхей. — Здесь полицейский.
— Ну и что? В Аграгосе переводчиков для вас нет, кроме меня. Почему не подработать?
— Не мутишь ли воду?
— Во как. Не веришь, значит?
— А кто тебе тут верит? Ван заиграл желваками.
— Ну гляди, — процедил он сквозь зубы. — Потом пожалеешь.
Тут, почув недоброе, подбежал Утяев.
— О чем речь, ежели... э-э-э... не секрет?
— Денег не берет, — сказал Ефрем и внимательно посмотрел на директора.
Глаза Утяева и Вана встретились.
— Что, будем торговаться? — скривил в улыбке губы Ван. Его и без того красное лицо налилось кровью. — Тогда извиняюсь.
— Погоди! — Утяев схватил Вана за рукав. — Пойми, не нужны нам деньги! Вот харчишек на дорогу купим и куда нам они? Э-э-э... на что? Нам бы домой поскорее...
— Мне какое дело? — свирепел Ван. — Выброси. — Он отошел, потом оглянулся. — Ну, решайте.