- Как же, знаю, сказал Гена. - Я туда позавчера врача возил. Могу там сесть,
- Серьезно?
- А что тут несерьезного? Сяду - и все. Потом как-нибудь в гости приеду. Чаем напоите?
- Ой, конечно напою! - сказала я.
Гена был прямо ангелом. Так бы мне еще час шагать, если не подвернется попутный грузовик. Вот я сейчас вылезу из самолета - мои все удивятся несказанно: в собственном самолете прилетела, а я им скажу: "У меня есть самолет и похлеще, без шуток". И тут-то он и полетит...
Гена приземлился на ровном такыре у самых палаток. Пока мы тормозили, вся партия сбежалась к самолету. Они сначала никак не могли догадаться, кто и зачем к ним прилетел, а когда я выпрыгнула, в самом деле удивились, и Ким - я этого ожидала - сказал:
- Смотрите, летает в собственном самолете. Уж не заболели ли вы, мадам Рокфеллер?
- Нет, не заболела, - сказала я. - Все в порядке, насос привезут через два дня, а я сделала удивительное открытие, и мне теперь поставят памятник.
- Давно пора, - сказал Ким.
- Чаю хотите? - спросил Седов у Гены.
- Нет, пора лететь. А то до темноты не доберусь до Ургенча.
Меня возмутило равнодушие геологов.
- Я не шучу, - сказала я. - В самом деле со мной произошла совершенно удивительная история.
- Где?
- В Туйбаке.
- Чего ж тебя туда занесло?
- Так вот, в Туйбаке я нашла такую вещь, что сегодня же вы, Седов, отправите меня в Москву, в Академию наук.
- Разумеется, - сказал Седов. - Отправлю. Ты сегодня долго была на солнце? Перегрелась?
Я в гневе разорвала шпагат, газеты рассыпались, и коврик послушно лег у моих ног.
- Где-то я его видел, - сказал задумчиво Гена.
- В Туйбаке, - ответила я.
- Так это психованного деда машина...
- Вот-вот, все вы так думаете. А как насчет моих умственных способностей?
Я встала на коврик и подумала из всей силы: "Лети!"
Дальнейшее произошло в какие-то доли секунды, причем я не сразу сообразила, что же все-таки произошло. Я так боялась, что коврик вообще не полетит...
Коврик взмыл к небу, я не удержалась на нем; падая, успела ухватиться за угол, коврик порвался, кончик его остался у меня в руке; я шлепнулась на землю, и когда открыла глаза, коврик, как воздушный змей, парил высоко над нами, удаляясь, как положено говорить в таких случаях, в сторону моря.
- Назад! - кричала я, не чувствуя боли от падения. - Вернись немедленно! Да держите вы его! Ловите! - Это я кричала Гене.
- Разве догонишь? - разумно сказал Гена. - У него скорость не меньше трехсот.
И тут я заревела. Я сидела в песке, сжимая в кулаке уголок ковра; все утешали меня, еще не осознав, какую потерю понесла мировая наука, а я, дура, преступница, беспомощно ревела.
И теперь, хотя Ким говорит, что мне можно поставить памятник и за тот кусочек, который попал в Москву и на основе которого пишутся минимум три докторские и десять кандидатских диссертаций, который изучают два НИИ и одна специальная лаборатория, я все равно безутешна.
Только вот надеюсь, хоть и не очень, что коврик вернулся к Федору Трофимовичу и обиженный старик скрывает его пока от ученых и корреспондентов ведь сколько их у него побывало, а он им ни слова.