— Отец выкупил его у инжерцев, — сказала Элура сухо. — Он поссорился с вождями и пытался пройти через Инжер к Пределам Мира. Отцу всегда нравились такие люди.
— Я очень любил сэра Родрика, — мягко ответил Ортан. — Он был один из немногих, которых я понимал. Я плохо понимаю людей, леди Элура. Я слишком рано от них ушел.
— Почему? — спросила и пожалела: глупый вопрос, все ясно и так.
— Они хотели меня убить. — Пожал плечами и сказал удивленно: — За что? Я был еще человеком… совсем ничего о себе не знал. Сэр Родрик не дал им меня убить, а потом помог уйти.
— Ты… ненавидишь людей?
— Нет. Я их не понимаю. Нельзя ненавидеть то, чего не понимаешь.
Она невесело засмеялась.
— Вот этим ты и отличаешься от людей. Мы ненавидим именно то, чего не умеем понять.
И черный рунг вдруг испуганно поглядел на нее.
Ортан тревожится. Он стал тревожиться сразу после полудня. Подгоняет нас, а сам отстает, исчезает, появляется — и молчит. И для ночлега он выбрал странное место: уступ среди осыпей, без топлива и без воды.
Фоил увел наших рунгов пастись — он лихо командует ими, и даже мой драчливый Балир послушен ему во всем.
День был тяжелый, уснули быстро. Джер хотел сторожить, но Ортан что-то сказал, и он улегся без возражений.
Мне не нравится, что все идет помимо меня. Мне не нравится, что я не знаю, в чем дело.
— В чем дело, Ортан? — спросила она. — Погоня?
— Здесь нет людей, — говорит он уверено. — Я не знаю, что это. Опасность, — говорит он. — Страх.
Он словно борется со словами, и сладкое горькое воспоминание: я читаю Эрду Священные тексты, переводя их с Древнего на новый язык, и тоже мучаюсь со словами, потому что для очень многих понятий в нашем языке нет готовых слов.
— Ты думаешь на другом языке?
— Да. Язык людей… тесный. В нем самых важных слов.
А какие слова самые важные? думаю я. Наверное, те же: жизнь, смерть, надежда.
— Ортан, что такое Сообитание?
— Со-обитание, — отвечает он. — Мир живых. Это плохое слово, оно не вмещает смысл. Надо знать истинный язык, чтобы понять.
Истинный? думаю я. Как они высокомерны!
— Ну, хорошо, — говорю я. — А что означает «мир живых»?
— Мир, который принадлежит живым. Все, что думают, чувствуют или растут, должны жить так, как им хорошо.
Слушаю этот детский лепет, и даже не гнев — тоска. Неужели он просто глуп? Или он говорит о чем-то таком, что я не могу понять?
— Сообитание, — говорить он. — Мы все равны в том, что живые. Я и травинка — у нас только одна жизнь, но я войду в Общее и останусь, а травинка, этэи — вы говорите «рунги», серый лур — они не войдут, и поэтому я должен их защищать. Понимаешь, их жизнь важнее моей — она кончится. Им надо прожить ее так, как живут единственный раз…
— А разве ты не умрешь?
— Я просто больше не буду Живущим, но Общая Память меня сохранит.
О Небо! Прочь, прочь от этой жути!
— А закон? Ты говорил о законе.
— Законов много, — говорит он, — но главных два: то, что для всех. В Сообитании можно убивать только тем, кто питается мясом — ради еды. В Сообитании нельзя ничего менять — только если это делает само Сообитание — чтобы себя сохранить.
— Ортан, я совсем ничего не понимаю!
— А разве ты хочешь понять, леди Элура?
Он прав, я не хочу понимать. Только страх и гнев. Я не хочу, чтобы меня равняли с травой. Я не хочу соблюдать дурацких законов.
Я не вижу его лица — только чуть светящееся пятно и на нем огромные черные тени глазниц. Я не хочу говорить того, что должна сказать.
— Ортан, — говорю я с трудом, — ты — единственный, кого спасли ильфы?
— Нет, нас много.
— И вы… вы живете все вместе?
— Да, — говорить он. — Кроме меня.
— А они… где они живут?
— На острове. Там ослаблен Закон. Сообитание присматривает за ними, но дает им жить так, как им хорошо.
— Ортан, а если бы мы попали на этот остров?
— Это невозможно. Сообитание вас не пропустит.
— Ортан, — говорю я, — в этом Мире нет для нас места. Все равно нас убьют — не сейчас, так через год. Неужели мы так опасны для целого мира — четверо одиноких, бездомных людей?
Он молчит, ему трудно сказать «нет», и мне чудится в этом проблеск надежды.
— Смерть так смерть, — говорю я, — ладно! Что будет — то будет. Но мы ведь тоже живые, Ортан! Нам тоже надо прожить свою жизнь — единственную, ведь у нас другой не будет. Ортан! — говорю я. — Ради себя я бы не стала просить. Моя жизнь что-то значит лишь для меня. Но ради них… Ортан! Помоги их спасти!
Он молчит. Долго молчит и нехотя отвечает:
— Мы не дойдем. Сообитание вас убьет.
— А тебя?