— Равнина. Сухая равнина — и до самого моря, говорят. Только мы сроду до моря не доходили. День или два — и назад, да и то не все воротятся.
— И вы… вы часто туда ходите?
— Нет. Вон как поняли, что дафены вас одолеют, выбрали пятерых да послали — может, теперь пропустит? Нет. Не пускает.
— Что?
— Оно, — сказал он серьезно. — Что сюда нас загнало и взаперти держит.
— Ильфы?
Он покачал головой и ответил серьезно:
— Про то тебе пускай Черный Всадник скажет. Уж он-то знает.
— Я боюсь его, — сказала Элура и сама удивилась своим словам. — Я знаю, что это глупо. Он был другом отца и не раз спасал ему жизнь. Он спас нас от верной смерти и вывел к вам — и все равно я его боюсь.
Что со мной? Почему я так разболталась?
— Оно и не диво, — ответил Харт, — да только он вас, видать, еще пуще боится. Вон, как очухался — третий день носа не кажет.
— Он… он ушел?
— Нет, — сказал Харт. — Он близко.
Фоилу понравилось у ручья — там сочнее трава, а я поднялся к сторожевому обрыву. Харт назначил мне встречу в безлюдном месте. Я догадываюсь зачем. Он — не главный из вождей, но он — Великий охотник, на большой облаве или в походе ему подчиняются все. Но затевать им облаву или поход решает совет старшин.
Я пришел, но Харт не один. Стройный юноша в походной кожаной куртке, меч на поясе, самострел за плечом…
Мне не надо видеть глазами, ее я чувствую издалека. Терпкий, тревожащий привкус мысли — для меня ее мысли закрыты, только фон. Теплый холод, мягкая твердость, неразделимое то, что не может быть вместе. Я не хочу сейчас подходить. Я не могу сейчас подойти. Я еще ничего не решил.
Харт проводил ее до тропы и вернулся к своей скале. Там, за камнями, нас никто не заметит. Нас — потому что я уже тут: сижу на камне и жду.
С Хартом мне легче, чем с кем-либо из людей — он еще не такой, как мы, но уже не такой, как те, из Орринды. И он говорит мне без всяких приветствий:
— Сильная баба. Собой не больно-то хороша, а уж скрутит — вовек не отпустит.
— Вы не пойдете в долину, — говорю я ему, и он кивает:
— Старики тоже не без ума, Ортан. Больно нас мало. Ввяжемся в драку — глянуть не успеем, как без мужиков останемся. Да и илирцам веры нет. Что мы им? Локаи — дикари, локаи — звери…
— Этим летом дафены до вас не дойдут.
— А зимой и подавно! Ортан, — говорит он и смотрит мне прямо в глаза, — ты что, в Нелюдье их поведешь?
— Да.
— Из-за нее?
— Да.
— И что: есть куда иль наугад?
— Есть, — говорю я. — Но я не верю, что мы дойдем.
Харт не задает ненужных вопросов. Если я что-то делаю — значит, на то есть причины. Захочу объяснить — значит, скажу о них сам…
— Сообитанию уже не нужны люди. У него теперь есть мы.
— Вы?
— Несколько десятков молодых и здоровых людей, когда-то спасенных им от смерти. Не знаю, — говорю я, и эти слова отдаются во мне стыдом и болью, — по доброте или так, как срывают с упавшего дерева плод, чтобы посадить семечко рядом с домом.
— Там у вас деревня?
— Не знаю, как сказать. Там остров, большой и плодородный… Кто хочет — сеет. Кто хочет — ловит рыбу. Промежуточное поколение, Харт. Наши дети войдут в Сообитание и смогут жить, где захотят. Эти — нет. Они не могут.
— А ты?
— Я — часть Сообитания, Харт. Я могу войти в Общую Память и открыт для нее. Я многое могу, но я отвечаю.
Он не спросил, что такое Общая память. Жители границы всегда понимают, что можно спросить. Он спросил:
— Значит, теперь ты против Него идешь?
— Да.
— А выстоишь?
— Не знаю, Харт, — говорю я, и сам удивляюсь себе. Странно, что я могу сказать это вслух, и совсем непонятно — что человеку. — Я пока единственный такой в Сообитании. Я не знаю, как оно поступит со мной. Если оно уже считает меня разумным, оно просто закроется для меня. Мой выбор — это моя судьба, и я за него отвечу. Но если оно считает мой разум незрелым, оно может сделать со мной все. Я могу умереть, могу стать другим, могу сам убить тех, кого надеюсь спасти. Я только надеюсь, оно не сделает так со мной, я привык доверять его доброте.
— Н-да, — сказал Харт, — а я-то хотел…
— Нет, Харт. Сейчас я не посмею вас повести.
— А я не говорю, чтобы всех! Пяток охотников понадежней…
— Нет, Харт. Они все умрут на второй или третий день, и может быть это я их убью. Я пойду только с теми, кого я сюда привел. Я открыт для Общего, — говорю я ему, — и оно будет знать все, что я собираюсь сделать. Если я сумею дойти и сумею вернуться, я попробую увести вас на Остров.
— Всех?
— Всех, кто захочет пойти.
— Н-да, — сказал Харт. — Не всякий захочет.
Джер не хочет с нами идти.