— Бежим!
— Куда? Куда же вы? — заметалась Майя.
— И тебе надо бежать, немедленно!
Она сорвала задвижку, вытолкнула Чубчика на крыльцо. Мальчик еще не пришел в себя и послушно подчинился ей.
Лихорадочно пошарила глазами по талому снегу, смешанному с землей. Вот. Битая черепица. Бесстыдно задрала подол, насобирала с него черепков Обошла вокруг дома один раз, другой, потом прицелилась и бросила черепицу в окно. Она ходила и швыряла черепицу во все окна, а Чубчик послушно шел следом и повторял ее движения.
— Что вы делаете? Ах, что вы делаете! — металась выскочившая за ними Майя.
— Выходите, или я вас подожгу, забросаю черепками и известкой, открою, где вы прячетесь, и вас все равно найдут! — кричала она под звон бьющихся стекол. — Вам никогда не повезет, если будете отсиживаться в этой кротовой норе и не протянете руки к удаче! Пусть даже бьют по этим рукам!
Дом испуганно молчал. Но вот двери отворились, и его жильцы один за другим, как из осажденной крепости, стали выходить наружу. Впереди шла старушка со спицами, выставленными вперед, как рапиры. За ней следовал чертежник и все остальные. Шествие замыкал детина с татуировкой. Едва он последним сошел с крыльца, как к дому подкатили «жигули» и вышел верзила в зеркальных очках. Увидев его, она схватила за руку Чубчика и потянула за собой к мотоциклу. Стоп. Мотоцикл? Откуда он?
И все же отчетливо видит, как подбежала с Чубчиком к мотоциклу, но верзила схватил мальчишку за руку и потащил в машину.
Потом была погоня, она мчалась за «жигулями» по центру, но машина каким-то образом вскоре очутилась позади нее, и возле универмага ее мотоцикл был сбит.
Из всех виденных мною хобби твое — самое безжалостное. В каком, отчаянии, должно быть, замирают ветви можжевеловых деревьев, когда ты с пилкой приближаешься к ним. Рраз, рраз — и дерево ампутировано, зияет открытой раной. Ради чего? Чтобы праздно любоваться диковинным рисунком среза и вдыхать терпкий, очень стойкий можжевеловый аромат? Долго, с десяток лет длится умирание маленьких брусочков на твоем столе.
По кольцам на срезах ищу сорок пятый год — ученые говорят, что в ту минуту, когда на Хиросиму сбросили атомную бомбу, деревья всего мира отметили радиацию, изменив цвет колец. На твоих срезах все круги одинаковы, деревья послевоенные. Быть может, мои ровесники.
Не броди по лесу с пилой. Чего доброго, он зарегистрирует в своей родословной и этот факт.
Какой странный ты написал пейзаж. Резко-синяя гладь моря, пальмы, кипарисы сменяются выжженной солнцем равниной с хаотичными нагромождениями скал на горизонте. Пышность Южнобережья и первозданность восточного Крыма, пушкинская «очей отрада» и волошинская суровая Киммерия.
Пейзаж притягивает и пугает. Если долго смотреть на него, кажется, будто там, среди пальм и кипарисов, маячит мой силуэт, а справа, в острых обломках скал, проглядывает неправильный профиль Ее. Что это?
Она долго пыталась вспомнить, когда же был Новый год? Вроде бы до происшествия с «жигулями». Но ведь тот большой снегопад шел как раз в праздник, а до этого не было ни мороза, ни снега. Неужто все пригрезилось?..
Новый год совпадал с ее днем рождения. И было хорошо от мысли, что ее незнакомцы, поднимая бокалы в честь праздника, сами того не ведая, отметят и ее торжество.
От Сашеньки давно не было вестей. Позвонил бы хоть, поинтересовался, как сыновья, внук. Может, заболел? Или не хочет выходить из своего нового молодого круга, где меньше печалей и потерь?
Как всегда, перед праздником оказалось много забот. Она села на мотоцикл.
Снежные звезды плавно опускались на деревья, дома, тротуары, сверкали на стеклах окон, крышах автомобилей, впархивали в открытые форточки. В этот южный город они прилетали не часто, поэтому им были рады. Их ловили в ладони, пробовали на язык.
На одной из главных улиц заметила в праздничной толпе красную «буратинку» с большим помпоном. Затормозила. Привыкла тормозить на красный свет. Нырнула в толпу и за руку вытащила из ее водоворота девочку лет шести. Девочка плакала. Крупные капли скатывались с ресниц на розовые от мороза щеки. Оказалось, у нее пропал кот. Камышовый, разновидность рыси. Огромный, теплый, коричневый. Самый красивый, самый умный, самый ласковый. Ни у кого в городе не было такого. Еще утром она угощала его свежей рыбой и журила за то, что разбил цветочную вазу. А пришла из детсада и увидела тюфячок Камыша пуст.
Сотни каблуков вдавливали снежные звезды в асфальт, но ей казалось, что если она будет внимательна, то разгадает на их искореженной поверхности следы толстых сильных лап.
Девочкино горе было так знакомо и близко, что она еле сдержала улыбку.
— От меня тоже сбежал кот, его звали Профессор, — сказала она. — Но ты не плачь. Твой должен вернуться. Он наверняка вернется, это лишь под конец жизни все уходит. А сейчас едем со мной.
Мотоциклистка в бордовом шлеме, видимо, спутала все ее планы, но потом девочка сообразила, что с ней можно быстрее отыскать беглеца, села впереди нее, уцепилась за руль, и они помчались так, как если бы их подхватило само время. Замелькали в витринах пластмассовые елки, разукрашенные цветными шарами, понеслись мимо продавщицы мороженого в белых халатах, осталась позади веселая кутерьма толпы с бутылками шампанского, матовым свечением лимонов а сетках, круглыми коробками тортов.
— Не нужно так быстро, — сказала девочка, — а то влетим в Новый год без Камыша.
Она сбавила скорость и в свою очередь попросила, чтобы девочка сидела спокойней, потому что едут они не на пони из детского парка.
— Впервые вижу девушку-мотоциклистку, — сказала девочка.
— Кого? — переспросила она и чуть было не врезалась в идущий впереди троллейбус.
— Девушку-мотоциклистку.
Табачкова остановилась.
— Впервые вижу девушку-мотоциклистку, — в третий раз повторила девочка.
— Ты хотела сказать бабушку-мотоциклистку, но постеснялась, не захотела обидеть меня? Глупышка, я уже привыкла. Представь, и в таком возрасте нет ничего страшного, если сама не будешь думать о нем плохо.
— Что ты! — девочка рассмеялась. — Какая же ты бабушка? Ты — девушка!
— Зачем так шутить? — Она нахмурилась и тронула мотоцикл с места. Впрочем, дети всегда путают годы.
— Нет, у меня есть бабушка, я знаю, какими бывают бабушки, — упрямо возразила малышка. — Зачем ты называешь себя бабушкой, когда ты девушка? Загляни в витрину и увидишь.
Она мельком взглянула направо и улыбнулась — витрина и впрямь отражала стройную девушку за рулем мотоцикла.
— Это все снег! — весело прокричала она. — Это он, проказник, заштукатурил мои морщины. А морозец помог ему, — разукрасил щеки.
Девочка недоверчиво посмотрела на нее.
Они проехали центр с его многолюдьем, когда маленькая пассажирка вдруг беспокойно заерзала:
— Стой!
— Надо спешить, приближается праздник! — крикнула мотоциклистка.
— Нет-нет, остановись!
— Ты здесь живешь?
— Там… Снегурочка! — девочка смотрела куда-то назад и вверх.
Развернула мотоцикл. Остановилась. На балконе третьего этажа вырисовывалась фигура женщины, припорошенной снегом, Женщина стояла и что-то кричала.
— Захлопнула дверь и не может войти, — расслышала девочка.
— Надо же. Посиди, я сейчас, — сказала Табачкова и пошла к телефонной будке, напротив которой остановилась. Приложила к уху трубку и задумалась. А куда, собственно, звонить! Набрала «01», но ей ответили, что пожарная такими делами не занимается. По «03» спросили: «Живая? Не замерзла?» «Нет еще», — успокоила она. «Так что же вы хотите?» — услышала в ответ. «09» объяснил, что нет такой службы, которая снимала бы с балконов растяп — вдруг завтра им вздумается кукарекать на крыше.
Нечастые прохожие на этой улице замедляли шаги, но, узнав, в чем дело, весело хмыкали и спешили к новогодним столам.