В купе достаточно погалдели, и Зинаида Павловна с очаровательной улыбкой выпроводила всех лишних. Остались лишь Светка и Клава. У них с Ингой началась какая-то сложная и непонятная для меня работа по перебиранию и сортировке детского приданого. Я решил им не мешать. Скорее бы все это кончилось! Скорее бы добраться до Марграда.
В соседнем купе папаша читал двум девочкам-акселераткам роман «Все живое». Это я заметил по обложке. В следующем старались унять не в меру разбушевавшегося, а скорее всего просто одуревшего от жары ребенка. Еще дальше уже знакомый мне мальчуган продолжал методично перечислять:
– Хочу небо.
– Мама купит у дяди, – стандартно отвечал папа.
– Хочу драться с Мишкой.
– Мама купит у дяди.
Отец уже, наверное, давно не слышал, что говорил ему сын.
В следующем купе жевали миндаль и играли в преферанс. Причем, судя по возгласам, у каждого игрока после очередной сдачи был прекрасный неловленый мизер. Бог ты мой! И тут древняя игра стремительно катилась к своей смерти.
Вентиляция в вагоне по-прежнему не работала. И открытые с северной стороны полоски окон не приносили пассажирам никакой прохлады и облегчения.
Тося и Семен в нашем купе явно скучали. И мой приход даже несколько их обрадовал. Семен было взглянул на шахматную доску, но я сказал, что шахматы как азартная игра умерли. Валерий Михайлович лежал на своей верхней полке все с тем же мокрым полотенцем на лбу. Его печальные глаза были открыты.
– Пригласите ко мне в кабинет Федора, – попросил он.
– Не надо сейчас Федора, – сказал я. – Федор спит. Баиньки. Ему это для восстановления равновесия в печени нужно. Понимаете?
– Значит, не пригласите Федора? – задумчиво спросил Крестобойников.
– Сейчас нет. Лежите. Вам нужен покой. Попозже. К вечеру.
– Конечно, конечно, какой из меня старший редактор, – обиженно сказал Валерий Михайлович.
– Из вас прекрасный старший редактор, но все же в первую очередь – покой и покой.
Валерий Михайлович вздохнул и закрыл глаза. А в это время в купе бочком проскользнул Федор, ловко сменил уже почти высохшее полотенце на лбу Валерия Михайловича на свежемокрое и даже влюбленно провел ладонью по разметавшимся волосам Крестобойникова. Потом Федор ушел, сильно раскачиваясь.
Иван и Степан Матвеевич смотрели друг другу в глаза, сидя на нижней боковой, и, кажется, уже телепатировали, потому что в глазах каждого было тревожное понимание, а вслух они не произносили ни слова. Они что-то стелепатировали и мне, но антенны моего мозга не были, по-видимому, настроены на их излучения. Тут у них ничего не вышло.
И они это сразу поняли, потому что уже знаками пригласили меня присесть на полку Зинаиды Павловны. Я сел. Ясно, что они пригласили меня не просто так. У них уже была какая-то гипотеза, наверняка объясняющая все без какой-то там малости, и эта малость теперь не дает им покоя, потому что они знают о кризисе в физике в конце девятнадцатого века, когда из таких вот малостей вдруг начала рождаться теория относительности и квантовая механика. Они оба были учеными и все, конечно, отлично понимали. Им нужны были идеи, критика, споры, диалектические противоречия, потому что только из них и рождается истина, как я помнил еще из институтского курса философии.
– Вот что, Артем, – сказал Иван. Он был сейчас настолько встревожен, что даже не смотрел на Тосю, забыв про нее. – Вот что, Артем. Теперь уже совершенно ясно, что с нашим поездом что-то неладно. Выбился он куда-то. В другую реальность или просто из детерминированного мира, но только куда-то выбился. И в Марград нам не приехать, если мы сами не предпримем чего-нибудь.
– Неужели так страшно? – искренне не поверил я. Ну, есть странности. Так ведь почти вся жизнь скорее именно из странностей и состоит. Что-то уж очень они разволновались.
– Страшно – не то слово, – сказал Степан Матвеевич. – Неестественно, ненормально, невозможно.
– Что-нибудь должно произойти необычное? – поинтересовалась Тося и передвинулась по своей полке поближе к проходу. Уж очень давно не было ничего интересного, ни пришельцев, ни других странных встреч. И жизнь для Тоси начала терять свою прелесть. А скоро Усть-Манск. Тогда вообще прощай всякие чудеса, потому что в Усть-Манске уж их наверняка не будет.
Семен тоже пододвинулся и сказал:
– У меня книга есть. В букинистическом купил. «Таинственные явления» называется. Показать?
– Пока не надо, Семен, – остановил его Степан Матвеевич. – У нас тут у самих достаточно таинственных явлений.
– Например? – чуть раздраженно спросил я.
– Вы же сами отлично знаете, что кое-что происшедшее в поезде на самом деле не могло произойти. Рождение вашего сына – это что, в порядке вещей?
– У меня родился сын, – сказал я твердо, – а его появление никого не должно особенно интересовать. И что вы тут находите таинственного?
– В самом деле, – поддержала меня Тося.
– Подкинули! – выкрикнул шарикообразный пассажир с мальчиком на руках, катясь по коридору. – Подкинули, а вы тут теории разводите!
Я оставил замечание без внимания.
– Вы что, действительно ничего не понимаете? – удивился Граммовесов.
– Прошу вас, Степан Матвеевич, – попросил я вежливо, но настойчиво, – оставьте моего сына в покое.
– Ну хорошо, – внезапно согласился Степан Матвеевич. – Подождем, пока вы сами обратитесь к этой мысли. А вот визит пришельца… – Он не договорил.
– Нет, уж позвольте! – сразу же и довольно взволнованно прервал его Семен. – Пришельца, товарища Обыкновеннова, прошу не трогать!
– Да почему же?
– К пришельцам надо относиться с уважением. У меня вот и книга есть. В букинистическом купил…
– Значит, по-вашему, в визите пришельца нет ничего странного?
– Уважаемого товарища пришельца! – сделал нажим Семен. – Ничего странного здесь не вижу. Что ж, пришельцам уж и в поездах нельзя ездить?!
– Кто их знает… – сдал свои позиции Степан Матвеевич.
– Ага! – обрадовался Семен. – Сами говорите! Я вас очень прошу оставить уважаемого товарища пришельца в абсолютном покое.
– Как вы думаете? – спросил меня Степан Матвеевич.
– Вообще-то появление этого товарища кажется мне немного странным. Что-то тут не увязывается.
– А молоко вы его пили! – вспылил Семен. – Молоко пили! Пили! А сам факт существования уважаемого товарища пришельца теперь ставите под сомнение. Это нечестно, непорядочно даже. Я просто вас не понимаю.
– Пили молоко, – согласился я. – И еще много разного можно выпить из этой занятной бутылки. Как, кстати, ты, Семен, объясняешь ее уникальную способность превращать воду в различные напитки?
– А никак! Икру делают из нефти? Делают! Почему нельзя коньяк из воды?
– Там все научно обосновано.
– Ты это точно знаешь?
– Точно.
– А я не знаю.
– Так что из этого?
– А то, что я не знаю, как это можно делать икру из нефти, а ее тем не менее делают.
– Ну и что?
– А вот теперь мы все не знаем, как из воды делают молоко. Но из этого нельзя вывести, что его и не могут делать из воды. Может, пассажир из восьмого вагона знает это. Или только конструктор бутылки. И этого достаточно, чтобы факт существовал.
– Значит, – сказал Иван, – пришелец ни при чем в факте существования этой бутылки?
– А вот и нет. Ее могли создать еще на планете Ыбрыгым.
– И с такой этикеткой?
– Этикетку можно заменить.
– Я из вашего разговора понял только одно, – сказал усталый Степан Матвеевич, – что для некоторых факт существования пришельца не является невозможным или просто таинственным, необъяснимым.
– Да, – сказал Семен. – Пришельцы существуют. И вы не можете отменить их существование.
– Ну а мою историю вы знаете, – сказал Степан Матвеевич, кивая нам с Иваном.
– Тоже что-нибудь интересное? – обрадовалась Тося.
– Очень, – сказал я.
– Расскажите, – попросил Семен.
Степан Матвеевич рассказал им очень кратко, только самую суть феномена, нисколько не вдаваясь в свои душевные переживания.
– Неужели наш поезд перенесло в другую реальность? – обрадовалась Тося.
– А как же Усть-Манск? – заволновался Семен.
– Ну что Усть-Манск? Успеем еще в Усть-Манск!
– А мама? А пироги?
– О господи! Здесь другая реальность, а он пироги вспоминает!
Семен посмотрел на свою жену как-то странно. Кажется, впервые он не понимал ее. И это пугало.
– Но что все-таки следует из того, что мы попали в другую реальность? – спросил я.
– Теперь понятия не имею. Раньше мы бы просто вернулись в свою, прожив в той некоторое время. А теперь…
– Уж не хотите ли вы сказать, Степан Матвеевич, – спросил Семен, – что мы навечно застряли в этой непонятной реальности?
– Ничего я не хочу сказать.
– Нам же ведь в Усть-Манске сходить! Нет, уж вы, пожалуйста, все сделайте как положено.
– Да как же я могу сделать?
– А это не наше дело. Вы нас сюда затащили, вы нас и выручайте!
– Да откуда вы взяли, что именно я вас сюда затащил?
– Так ведь это все вы путешествуете по другим реальностям. А нам это вовсе ни к чему. Нам вот в Усть-Манск нужно.
– Да успеем мы еще в Усть-Манск, – разволновалась Тося.
– Тут нужно внести ясность, – сказал Иван. – Степан Матвеевич никак не мог своею волею перенести нас в другую реальность. Если это и произошло, то нужно искать причину и методы возвращения. А то, что он находится в нашем поезде, так это даже хорошо, потому что никто не знает столь много об этих самых путешествиях во времени, как Степан Матвеевич. И его опыт и знания должны нам помочь. Тем более что еще ничем совершенно не доказано, что мы действительно перенеслись в другую реальность. Странностей, конечно, много.
– Не знаю, – сказал я, – происходит тут на самом деле что-нибудь непонятное и таинственное или нет, но ощущение какой-то тревоги все время не покидает меня. Чувствую, что что-то все же произошло, но не могу понять, а главное, кажется, даже и не хочу. То есть хочу, чтобы все так и осталось.
– Я тоже чувствую что-то необычное, – сказала Тося. Но в ее голосе было столько восторга и радости по поводу этого необычного, что в основе наших чувств не могло быть ничего общего. Ей было интересно, что же будет дальше. А я боялся, что у меня исчезнет то, что я уже имел.