– Что же это? – спросил я, хотя мне надо было идти, но не хотелось оставлять двух испуганных женщин. Да что мне, собственно, до них? Одна со своим мужем, другая тоже себя в обиду не даст. Да и Степан Матвеевич сидит, хоть отвернулся, хоть и бьется наверняка над своими надуманными проблемами, а все равно потихонечку бдит, чтобы не смели эти два типа хамить женщинам или еще кому.
– Снизойдите до того, чтобы нагнуться. Оно, впрочем, и необязательно нагибаться. Но все же. Хотя можно обратить внимание и издали. Ну и что вы перед собой видите?
Я невольно нагнулся. Макет Марградского универмага был сделан удивительно точно, потрясающе точно. Я даже заметил стекло, треснувшее и скрепленное деревянной накладкой.
– Приглядитесь, приглядитесь, может, что и увидите, – сказал Валерий Михайлович.
– Да, действительно. Эту деревянную накладку я помню. Не далее как десять дней назад ее видел.
– Да только ли в накладке дело? Неверие-то свое, неверие откиньте. Вы ведь заранее уверены, что этого не может быть.
– Чего? – спросил я и тут же увидел, остолбенел, молнией пронеслось: да как же я раньше-то этого не заметил? Ведь в глаза, в глаза бросается.
– Ну что? – спросил Валерий Михайлович.
Ответить я ему ничего не смог, потому что в нем, в этом макете (через стекло все было отчетливо видно), ходили люди, маленькие, не больше мизинца, что-то говорили, покупали, смотрели, требовали, просто стояли, ждали. Это были самые настоящие люди, только уменьшенные в размерах. Так вот в чем дело! Никакой это был не макет! Это было что-то другое. Но что, я все еще не знал.
Наверное, какое-то восклицание вырвалось у меня, потому что вдруг рядом с моим лицом оказались лица Тоси и Зинаиды Павловны.
– Милочка ты моя! – только и сказала Зинаида Павловна.
А Тося ничего не сказала, даже свое вечное «ах, как это интересно!».
– Понимаете теперь? – спросил Валерий Михайлович.
– Ничего не понимаю, – ответил я. – Невозможная вещь!
– Ха-ха! Очень даже возможная. Я об этом универмаге давно слышал, да все не особенно верил. А вот теперь как увидел, так и подумал, что эту игрушечку нельзя из рук выпускать.
– Я первый, – робко напомнил Семен.
– Извольте, извольте. Вы первый и есть. Я второй. Зинаида Павловна, как женщине вам говорю, хотите быть третьей?
– Ах, оставьте меня! Ни третьей, ни сто третьей не хочу быть. Да и детей надо идти посмотреть. Жарко-то как для детей. Ведь мучаются, бедняжки. И вентиляция, как назло, не работает. Пропустите, милочка.
Это относилось к Тосе, которая как-то непонятно, неестественно посторонилась. Зинаида Павловна пошла по коридору.
– Дура! – убежденно сказал Семен.
– Семка, – тихо прошептала Тося, но от этого шепота даже у меня мороз по спине прошел. А вот Семен сейчас, видно, был защищен какой-то непробиваемой броней. Он и на жену-то свою никакого внимания не обращал. Словно не до нее ему сейчас было.
– Степан Матвеевич, – тихо позвал я, – посмотрите, что здесь.
Степан Матвеевич очнулся. Значит, он опять весь уходил в свои гипотезы и планы спасения поезда, которому, кстати, пока ничего и не угрожало. В этом я сейчас был уверен.
– Вот вы про бабусю… – начал он.
– Да вы посмотрите, посмотрите сначала, – поторопил я его, но тихим голосом, потому что мне не хотелось привлекать внимание пассажиров к нашему купе.
– Бабуся ведь неспроста… – продолжил он, но все же приподнялся, шагнул вперед и нагнулся, как только что я.
Я ожидал испуга, удивления, хоть какого-то восклицания, хоть какого-то проявления взвинченных чувств. Но ничего такого со Степаном Матвеевичем не произошло. Он выпрямился и сказал мне:
– Я уже начал об этом догадываться.
– О чем? Об этом магазине?
– Да, и о нем тоже…
– Не понимаю, Степан Матвеевич.
– Сам пока не все понимаю. Тут думать надо. Тут разгадка где-то близко.
– Ну, пошли-поехали, – усмехнулся Валерий Михайлович. – Записать вас в очередь? – обратился он к Степану Матвеевичу.
– Вот оно что… А ну-ка пошли, Артем, в тамбур к Ивану.
– И я с вами, – попросилась Тося.
Семен даже не удивился словам своей жены. Мешала она ему сейчас. Он только рукой махнул: иди, мол, куда хочешь, тут все равно не бабьего ума дело. Только охи да вздохи!
– Идеалисты, – сказал Валерий Михайлович. – Вам бы все с чистенькими ручками, чистенькими мыслями. Вам бы не испачкаться. Другие пусть за вас все делают. Другие ассенизаторы, а вы, видишь ли…
– Ей-богу, не вытерплю, – сказал я. – Пошли, Тося.
– И лучше, и лучше, – засуетился Семен. – Простыночкой, простыночкой завесим, чтобы никто не лез. У нас тут, может, человек больной лежит. Вот мы и завесились. И никто ничего не скажет, потому что человек перегрелся, головка разбо…
– Хватит, друг мой Семен, – остановил его Валерий Михайлович. – Простыночку навесь, да и полезай.
Мы дошли до последнего купе. Я пропустил вперед Тосю и Степана Матвеевича, а сам немного задержался. Сын мой лежал на нижней полке и спал. Тут же сидели Зинаида Павловна и Инга. А напротив – Света и Клава.
А Клава-то, Клава… Что делалось с этой студенткой! Лицо ее, прежде угристое, слегка землистого оттенка, теперь было чистым и свежим. И некрасивая горбинка носа, кажется, исчезла. И какое-то достоинство от сознания собственной красоты отчетливо проявлялось во всей ее фигуре, позе, движениях.
– Что там еще? – спросила Инга.
Я вкратце рассказал и про магазин, и про Тосю.
Инга посмотрела на меня как-то странно. И во взгляде ее было что-то, что мне не понравилось: какой-то испуг, что ли, или недоверие, только не ко мне, а вообще. Короче, она что-то знала или просто догадывалась, так что подготавливать ее вовсе не было смысла. Она и сама могла кое-что объяснить.
– Пошли, – вдруг сказала она.
Солнце уже не жгло через стекла. Оно клонилось к закату, хотя жара от этого и не становилась слабее.
Тося смотрела в северное окно. Напротив нее стоял Степан Матвеевич. А Иван чуть в сторонке, но ближе к Граммовесову.
– Вот, – сказал я. – Познакомьтесь. Инга – Таисия Дмитриевна.
– Да просто Тося, – сказала женщина.
– Угу, просто Тося. А это моя жена, Инга.
Они подали друг другу руки, но ничего при этом не сказали.
В Иване что-то ломалось, бродило, корежило его душу, хотя он старался казаться спокойным. Но только я его уже хорошо знал. Настолько хорошо, будто всю жизнь прожил с ним бок о бок.
– Ну ладно, – сказал он. – Что играть в прятки? Дело в том, что Усть-Манска не будет.
– Как не будет? – Это вырвалось у Тоси совершенно машинально. – Нам ведь сходить… – И осеклась. Ведь вовсе и не надо было им с Семеном теперь сходить в Усть-Манске. Раздумал Семен, да и дело какое-то у него появилось. – И пусть не будет… Все равно.
– Я, – продолжал Иван, – изъездил всю Сибирь вдоль и поперек. Пригороды Усть-Манска уже должны были начаться. Поселки и платформы, куда ходят пригородные электрички. Но только ничего этого нет.
Нет, Тося не испугалась. Она, кажется, просто ничего не поняла, не расслышала, потому что что-то искала сейчас в своей душе, в потемках, без всякого света впереди, да и не зная даже, что же ей нужно. Инга слегка прикусила нижнюю губу.
– Дело в том, Инга и Тося, – сказал я, – что наш поезд, как предполагают Степан Матвеевич и Иван, попал в другую реальность, которая во многом похожа на нашу. А как вернуться назад, мы не знаем.
Инга, как мне показалось, облегченно вздохнула. Вот как! Значит, чужая реальность ее вовсе не очень и страшит. Или она еще не совсем поняла, что произошло?
– Скорее всего и не другая реальность, – сказал Иван, – а нуль-упаковка.
– Да, – поддержал его Степан Матвеевич.
О, бог мой! У них уже было другое предположение. У них уже не другая реальность, а нуль-упаковка! Ну конечно, нуль-упаковка! Тут и бабуся, и ее чемоданы, и рюкзак, и телеграмма! Все объяснилось так же просто, как и в случае с другой реальностью.
Я так и сказал:
– Сначала другая реальность, теперь нуль-упаковка, а, через час будет еще три или двадцать объяснений. И все они правильны и единственно возможны, но только по очереди, а, впрочем, может быть, и безо всякой очереди.
– Я пойду соберу стройотряд, – вдруг сказала Инга.
– Это правильно, – согласился Степан Матвеевич, – только не надо всех, а человека три-четыре.
– А мама мне всего, да, всего в дорогу положила, – прошептала Тося.
Иван постучал по стене кулаком.
– Начальника поезда надо пригласить и радиста, – сказал Степан Матвеевич.
– Так я к ребятам? – спросила Инга. Она торопилась. Она хотела что-то сделать. Побыстрее. А потом к Сашеньке. Она теперь его ни на миг от себя не отпустит. – Я быстро.
– Хорошо, Инга.
Она рванулась чуть ли не бегом.
– И я, – сказала Тося.
– А вы куда? – спросил я.
– Не знаю. Я так. Узнать. – И она тоже вышла.
В тамбур из перехода протиснулся официант со своей корзинкой, наполненной все теми же кусками жирной жареной колбасы. Вид у него был довольно обалделый.
– Колбаса, – испуганно прохрипел он, – со скидкой. Вам сколько порций?
– Колбасы нам не надо, – твердо отверг все его притязания Степан Матвеевич.
– Как же? – не понял официант. – Ведь со скидкой!
– Нет, нет. Спасибо, не требуется.
– И все так. Весь поезд. По четвертому кругу пошел. Никому колбаса не требуется. А суп только детям и престарелым.
– Да не нужен нам суп. Антрекотов даже не нужно! – вспылил Степан Матвеевич. – Понимаете? Мы не хотим есть.
– Так, так, – официант все равно ничего не понимал. – А в ресторан? Все места свободны… Никто не идет.
– Нам сейчас не хочется есть, – как можно спокойнее, но уже еле сдерживаясь, сказал Степан Матвеевич.
– Вот и все так. Весь поезд не хочет колбасы. Никто не хочет в ресторан. А у нас план. У нас премия с перевыполнения.
– Весь поезд? – переспросил Иван.
– Весь поезд, – подтвердил официант. – С ума народ сошел. Игнатий Филиппович, прекрасной души человек, повесился от недоверия.
– Кто?! – вскрикнул Степан Матвеевич.
– Игнатий Филиппович. Он у нас по мясным и рыбным… Не совсем, впрочем, повесился, а так, угрожал, раз, говорит, никто не хочет есть мои отбивные, раз меня игнорируют, раз… ну и там все прочее. Он у нас оч-чень строгий мужчина. Так отказываетесь?
– Отказываемся, – подтвердил Степан Матвеевич.
– Тогда его не удержат.
– Кого?
– Да Игнатия Филипповича. Его ведь за руки держат. Из-за этого и картофеля начистить не успели, а гарнир теперь из лапши. А ведь лапшу-то, ее ведь сразу можно вываливать, все равно никто есть не будет. Так, значит, нет?
– Нет. Попозже. Сейчас и без того дел много.
– Ну, ну, не бережете вы поваров… Он же квалификацию из-за этого потерять может…
Официант еще раз обиженно взглянул на всех нас и рванулся в вагон. Он еще на что-то надеялся.