– Проветрились? – устало спросил Степан Матвеевич у Ивана.
– Проветрился, – отозвался Иван. – Прошу прощения за свою вспыльчивость. Проклятый характер!
– Ничего нового? – спросил я на всякий случай.
– Закрылся магазин, – сказал один из студентов.
– Конечно, – согласился я, – там уже ночь.
– Не в этом дело, – сказал писатель Федор. – Его закрыли совершенно в другом смысле. Это Теперь просто макет без всяких фокусов и тайн. Взгляните в окна.
Я нагнулся и присмотрелся. Что-то изменилось в этом макете. А-а… Его окна были слепыми. Уже ничего нельзя было рассмотреть через эти маленькие стеклышки. Удивительный макет магазина превратился в игрушку. Так, так… Значит, и этот канал хоть и односторонней связи был отрезан.
– Давно это произошло? – спросил я.
– Постепенно, – отозвался Федор. – Они еще пытались показывать через окна транспаранты, а стекла уже начали мутнеть. Они, наверное, и до сих пор не знают, что мы уже ничего не видим.
– Значит, сейчас связи никакой?
– Никакой. Теперь мы отрезаны совершенно. Даже Семен Кирсанов если захочет, то не сможет вернуться в наш вагон.
– А у радиста?
– Телеграммы посылаются по радио и по проводам, но никакого ответа до сих пор не получено.
– Тогда бутылки надо бросать, – посоветовал я.
– Мы бросаем, – неожиданно ответил один из студентов. – Не бутылки, конечно, а своего рода буйки с информацией о нашем поезде и точном времени, когда буек был сброшен. Через каждые пятнадцать минут бросаем.
– Предлагаю отдохнуть, – сказал вдруг Степан Матвеевич. – Все, что можно предусмотреть, мы сделали. Ребята дежурят по всему поезду. Организованы смены. Утром будет завтрак. Для детей и пожилых людей – горячий. Если что, вас разбудят. Отдохнуть надо, потому что силы понадобятся и завтра. Не вечно же мы будем так ехать! Я лично посижу. Стариковская бессонница начинается. А вы давайте на отдых.
– Там в последнем тамбуре сидит товарищ Обыкновеннов, – сказал я. – Кого-то надо послать к нему. Что он там один сидит?
– Интересно, – сказал писатель Федор. – Вчера не имел возможности встретиться по причине занятия гиревым спортом. Разрешите воспользоваться сейчас, так сказать, лично встретиться и побеседовать.
– Если хотите, – ответил Степан Матвеевич.
– Иду, лечу! – вскричал Федор и действительно чуть ли не полетел по коридору.
– Я сосну, – сказал Валерий Михайлович. Вид у него был и в самом деле уставший.
– А я здесь буду, – сказал Иван и залез на свою полку.
В последнем купе еще не спали, хотя Тося и Зинаида Павловна лежали на полках, укрытые простынями. Инга сидела, словно и не собираясь спать. А вот Сашенька преспокойно спал, и ни до чего в мире ему еще не было дела.
– Давай немного поговорим, – предложила Инга.
– Давай, – согласился я. – А Сашенька?
– Идите, идите, – напутствовала нас Зинаида Павловна. – Мы посмотрим за мальчиком. – И тотчас же около ребенка оказалась Светка, продемонстрировав при спрыгивании с полки свои длинные голенастые ноги.
Мы вышли в тамбур.
– Артем, я боюсь, – сказала Инга.
– Ты, Инга, не бойся, – ответил я и прижал ее к себе.
– Я знаю, что не надо бояться, а боюсь все равно.
– Помогут нам, да и сами мы что-нибудь придумаем.
– Помогут, я знаю. Только я не об этом.
– Тогда о чем же, Инга?
– Я о Сашеньке…
– Ну, тут Зинаида Павловна все сделает. Счастливый она человек Все-то у нее получается, все-то она знает. И что за добрая душа!
– Да. Она очень добрая и много знает… А ведь у нее, Артем, муж и двое детей умерли недавно…
– Да ты что, Инга! – вскричал я. – Неужели правда?
– Правда, – сказала Инга тихо. – Она нам рассказывала. Ей на счастье других приятно смотреть. Вот она и хлопочет.
– Да что же с семьей-то произошло? Катастрофа какая?
– Нет, понимаешь, заболели и умерли.
– Трое в одной семье?! Да возможно ли такое в наши дни? Куда только медицина смотрела?
– Сначала старший сын от аппендицита. Потом муж. Сердечный приступ с ним произошел. А дочь от воспаления легких. Просто ужас какой-то.
– Не могу поверить.
– Она и сама до сих пор не может поверить. А уже полгода, как совершенно одна осталась. Она сейчас к матери в Старотайгинск ездила… Больно-то ей как. И как только такое может в жизни происходить? Невозможно это. Нет, невозможно.
– Да. Страшно. Вот так Зинаида Павловна! А кажется такой радостной, счастливой.
– Она просто держится. Нельзя, говорит, раскисать. Это на других людей действует. И все равно я не смогла бы так. Это какую волю нужно иметь, чтобы так жить?
– Не знаю… У тебя страхи начались после ее рассказов?
– Да нет. Тогда она еще ничего не рассказывала. Это просто… Так… Я ведь понимаю, что Сашенька появился как-то странно. Ну и что? Ведь он появился. Ведь он мой и твой. И пусть странно. В этом поезде все странно… А вдруг все это кончится, поезд станет нормальным и все исчезнет, и ты, и Сашенька? Боюсь я этого.
– Ну я, положим, никуда не исчезну. Я всегда с тобой буду. Время – странная штука. Не знаю, весь ли поезд или только я да ты, но мы точно побывали в другой реальности и встретились там когда-то в прошлом. На озере. Помнишь?
– Мне тоже кажется, что все это было на самом деле.
– Та реальность ведь отличается от нашей. Мы были другими. И события там происходили по-другому. А Сашенька у нас родился обычным способом, только мы этого не помним, потому что уже живем в своей, настоящей реальности. Так что за Сашеньку ты не беспокойся. А вот опасение у меня тоже есть.
– Какое?
– Понимаешь… Мама-то твоя что скажет, когда увидит нас троих?
– Обрадуется…
– Так уж и обрадуется! Уезжала одна, а приехала втроем. Валерка вон какой шум поднял.
– Валерка – другое дело. Его простить надо. Ему все прощать надо. Потому что он… понимаешь… он уже давно… Да и знала я, знала. Может, мне надо было вообще его к себе близко не подпускать и не разговаривать даже?
– Ну почему же уж и не разговаривать? Он вон как все в поезде организовал, и с дежурством, и с раздачей пищи.
– Это он может. Он и родился организатором. Только уж очень он сухой человек.
– Да нет, Инга. Мне этого не показалось. Хороший он парень. Мучается ведь, наверное, сейчас?
– Наверное…
Мы снова замолчали. Потом я спросил:
– Значит, ты уверена, что мать твоя ничего не скажет, не прогонит меня с Сашенькой?
– Да что ты! Да зачем же она тебя прогонять будет? Ведь это все нужно мне, а не ей.
– А отец твой?
– А отец сразу начнет приглашать на рыбалку. У него без рыбалки ни одно воскресенье не обходится.
– Ты мне хоть скажи, как их зовут.
– Маму – Валентина Александровна, а папу – Владимир Александрович… А у тебя?
– А у меня, Инга, никого нет.
– Совсем-совсем никого? – удивилась она.
– Совсем никого, Инга. Из детского дома я.
– Вон как?! Да как же ты один?
– Друзья у меня есть. Работа. А вот теперь ты и Сашенька. Я вот еще что хочу сказать. Жить мы будем у меня. Хорошо?
– Хорошо. А почему?
– Я один. Никому мешать не будем, да и нам никто. Правда, у меня лишь одна комната, но больше ничего не могу предложить. Согласна?
– Согласна… У нас дома тоже тесно. У меня ведь еще брат есть. В восьмом классе учится…
Мы еще стояли и говорили. Я ей рассказал про свою квартирку. О работе говорил мало, уж слишком специальная у меня была область науки. А Инга рассказывала о своей семье. И мне уже хотелось познакомиться и с Владимиром Александровичем, и с Валентиной Александровной, и с Борькой.