— Это ты правильно сказал, святая православная церковь нас защитит! Эй, Юрка, налей мне сладенького, красного, о! — улыбнулся царь. — У них там чародей с чертями связанный, а у нас, так целый чертёнок*. Пойдёшь, Юрка, с чёртовыми знакомцами воевать?
— С кем великий государь прикажет, с тем и пойду! Только прикажи!
— Ишь, разорался. Когда надо будет, тогда и прикажу. А пока, наливай вино мне, да и вон, боярина Бориса не обнеси, у него чарка тоже пуста.
* — У деда Юрия, Григория Ивановича Долгорукого, славного русского воеводы, была вполне официальная кличка "Чёрт". На внука перешла часть его славы и кличка "Чертёнок". На 1637 год Юрий Долгоруков был всего лишь стольником при царском столе, винами заведовал. Воинская слава его ждёт впереди.
Дела сердечные.
Стамбул, Топкана, 3 Зуль-хиджжа 1046 года хиджры.
Случилось это совсем недавно… или очень давно. Время — штука относительная, то бежит, как газель, то ползёт, как черепаха. Расул был среди встречавших новое пополнение гарема. Дело привычное, молодые девчонки, красавицы, других в султанский гарем не возят, испуганные и растерянные. ОНА привлекла его внимание какой-то особенной беззащитностью и хрупкостью. Показалась совсем ребёнком, хотя, разумеется, на отсутствие красоты пожаловаться не могла. Видимо, и он чем-то её привлёк, потому что, испуганно оглядываясь, она вцепилась в рукав именно его халата.
Он тогда попытался успокоить её, но ОНА, к сожалению, не знала османской речи. Бормотала, тоненькая, светленькая, голубоглазая, на своём родном языке что-то. И тогда он вдруг узнал некоторые слова. Наверно, она попала в Стамбул из тех же мест, что и он сам.
"О Аллах! Почему же в этом мире всё устроено так несправедливо? Почему мы встретились здесь, я изуродованный и негодный для любви, она обречённая быть одной из сотен наложниц, большая часть которых ни разу не удостаиваются ласки султана? Почему мы не встретились у себя на родине, чтоб любить друг друга по-настоящему?!"
— Аааа!.. Шайтанов вылупок этот Хусейн! Вечно из-за него не высыпаюсь. Слушай, Расул, чего-то ты сегодня не такой.
— А какой?
— Ээээ… не знаю какой, но не такой!
— А какой я должен быть?
На посту воцарилось молчание, но не тишина. Мехмед думал, озвучивая непривычное для него дело громким сопением.
"Шайтан проклятый! Надо быть поосторожнее, иначе могу не только сам сгореть, но и ЕЁ подвести. А зорких глаз и подлых душонок в гареме много. Каждая вторая — змеюка, остальные — паучихи ядовитые. Только она, ласточка…"
— Ты сегодня ко мне не цепляешься! — наконец смог сформулировать свою претензию Мехмед. — И… задумчивый… какой-то.
— А тебе, бедняжке, так хочется, чтоб тебя кто-то обругал?
Никогда не отличавшийся сообразительностью товарищ опять погрузился в тяжёлые раздумья.
"Если этот тугодум заметил неладное, то дело плохо. Уж что-что, а делать выводы из самых невинных поступков в гареме есть кому. Самые страшные для неосторожных выводы. Смертельные. Неужели мы были неосторожны? Тогда…"
— Нет, мне, чтоб меня ругали, не хочется. Не люблю я этого, когда меня ругают. Особенно начальство. Но всё равно, что-то тут не то.
— А что?
"Ну, теперь он застрянет, как обожравшийся ишак в узкой щели. Однако дело плохо. Значит, нельзя мне сегодня к тому коридору, где моё солнышко меня ждать будет, даже близко подходить. Обязательно кто-нибудь сторожить будет, чтоб донести. А ОНА ведь меня ждать будет! О Аллах, почему же ты допустил эту несправедливость!? Почему…"
— Не сбивай меня. Раз ты меня не ругаешь, значит, о чём-то думаешь. О чём? Почему не говоришь?
"Ага. Так я тебе и признался, подписав приговор и себе, и, что в тысячу раз важнее, ЕЙ. Казнить её, наверное, не казнят, но наказать могут жестоко. Уж что-то, а навыдумывать о НЕЙ разных ужасов эти гаремные змеюки смогут. Им ведь нечего делать, как строить друг против друга козни".
— Знаешь ли, Мехмед, не каждую мысль стоит высказывать вслух. Ты согласен?
— Ээээ… ну… да! Конечно. Согласен.
— Тогда зачем спрашиваешь?
"Решено. Никуда сегодня я не иду. Точнее, иду в казарму и заваливаюсь дрыхнуть, спал ведь в последнее время совсем ничего. НО ОНА ЖЕ БУДЕТ ЖДАТЬ!!! Да и какой там сон, если не смогу увидеть ЕЁ! Аллах, милостивый и милосердный, вразуми, что мне делать! Не задумываясь, отдал бы за неё жизнь, пусть бы всё оставшееся время мне пришлось мучиться в аду с самоубийцами…"
— Ээээ… ты меня опять сбил!
— Куда?
"ОНА ведь так здесь страдает, бедняжечка. Если не приду, не успокою, страдать будет ещё больше. Плохо ей, очень плохо, горлинке трепетной. АЛЛАХ, что же делать!"
— Прекрати надо мной издеваться!
— Тише! Успокойся, Мехмед. Здесь нельзя орать. И не издеваюсь я над тобой. А наоборот, честно отвечаю на твои вопросы. Заметь, на все вопросы. Это ты на меня обиды высказываешь, что я к тебе НЕ цепляюсь. Я совсем запутался, так тебе надо, чтоб я к тебе цеплялся, или наоборот?
"Наверняка кто-нибудь уже заметил неладное. Аллах, в чём может быть неладное, если мне предусмотрительно отчекрыжили всё, чем мог бы я грешить?! В чём, дай знать, будет моя вина, если я успокою и утешу словами невинную девушку, совсем ещё дитя? В ЧЁМ, АЛЛАХ?!!!"
— Я… я… запутался, я… не знаю… — жалобным тоном проблеял Мехмед.
"Только хлопот с этим ишаком мне и не хватало!"
— Не удивительно, что ты запутался. Тяжёлые времена настали. Вон, дети шайтана, казаки нашу крепость захватили. И слухи пошли, что не одну. Крымский хан взбунтовался против государя государей. Повелитель правоверных, чья мощь несокрушима, никак не может окончательно разбить персов. Умнейшие люди Стамбула, валиде-ханум и великий визирь, ходят слухи, рассорились окончательно. А когда выясняют отношения ТАКИЕ люди, жди беды.
— Я тоже про это слышал. Только не пойму, какая беда нам от этого может быть? До великого визиря и валиде-ханум нам, как…
— Далеко.
— Ээээ… да, далеко. В Персию или против казаков нас не пошлют. Чего нам бояться?
— Беда приходит оттуда, откуда её не ждёшь. Оглянуться не успеешь, а она уже здесь, бьёт тебя ятаганом по самому больному месту.
— Так у нас же этих… больных мест… нет.
— Я имел для тебя ввиду голову.
— Да-а? А почему? У меня голова никогда не болит. Не болела совсем, даже когда я ею в стену с разбега врезался.
Расул тяжело вздохнул.
"Воистину, если аллах желает кого-то наказать, он лишает его разума. Впрочем, много мне счастья от моего ума?"
— Тогда хорошо. Если голова, или там ещё что-нибудь, не болит, это очень хорошо. И на посту нам, как мне кажется, осталось стоять всего ничего. Скоро уже нас сменят.
"Так идти или не идти? Вот в чём вопрос. И пойти надо, да и хочется, сил нет. С другой стороны, идти нельзя ни в коем случае. Аллах, дай знать, что мне делать?!!! Она ведь так беззащитна и прекрасна. Помоги, направь на путь истинный! Ведь ОНА страдает, мучается, а я ей, хоть чуть-чуть, страдания смягчаю. И мне без неё жизнь уже не в радость. Решено, пойду, но сначала не к ней, а обойду всё вокруг. Проверю, осмотрю, а потом и с ней можно будет поговорить. Ну, совсем немножко. Спаси нас Аллах от злых глаз! Пойду".
6 глава.