— Это не воины, а жалкие побирушки в грязном тряпье! — делился впечатлением командир одного из отрядов, обстреливавших пришельцев на телегах. — У нас так плохо даже рабы не одеваются! Не знаю, где они набрали столько огнестрельного оружия, но не сомневаюсь, что мы легко их одолеем. Добычу же в их телегах можно взять знатную, они ведь из ограбленного ими Темрюка идут.
— А почему тогда они не приоделись? Уж чего-чего, а хорошей одежды в Темрюке они должны были захватить много.
— Шайтан их знает! Может, берегут, чтобы продать? Разобьём их, спросим.
На военном совете подавляющим большинством было решено атаковать врагов всем войском. Как раз до обеда следующего дня враги должны были выйти на широкий луг, где конница может взять хороший разгон.
Когда Абдул Азиз Гирей, возглавлявший войско одного из бесленеевских родов, узнал, как передвигаются казаки, он начал уговаривать отложить нападение на врагов до их вынужденного выхода из тележного табора. Отданный в Черкессию на воспитание — здешняя знать на Востоке считалась самой рыцарственной, как и все подобные Гиреи — автоматически получил местное дворянство. Он хорошо знал от родных, насколько трудно одолеть засевших за своими передвижными укреплениями казаков. Но его уверениям, что проклятые дети шайтана за телегами — непобедимы (о возможностях полевой артиллерии он просто не имел понятия), никто из князей и старейшин не поверил.
И такое пространство — луг возле одного из сёл — стало полем битвы между союзным и казацким войсками. Благородные люди перед битвой отправили к остановившимся при виде тысяч вооружённых всадников противникам посла. Тот, надутый, как заморская птица индюк, милостиво пообещал никого из неверных не убивать, если они сдадутся немедленно. В победе огромного рыцарского войска над непрезентабельными, одетыми в рваньё разбойниками он не сомневался.
Ответ был отрицательным по содержанию и крайне оскорбительным по форме. За одни экскурсы в его родословную незадачливый дипломат с удовольствием вырвал бы языки у всей передвигавшейся по этой земле банды. Не будь он послом, начал бы немедленно после того, как понял, что ему говорят.
Пока он отъезжал, быстро собравшаяся в кружок казацкая старшина — пригласили туда и Срачкороба — обговорила план предстоящего боя. Решено было пугательных ракет не применять, чтоб не спугнуть врага. Возглавлявший табор Гуня (Томашевич) согласился с этим мнением.
— Гайнут они тогда свет за очи, — предположил кто-то из запорожцев. — И что нам от них, кроме топота и конского навоза, останется?
Атакующие всадники — прекрасная мишень и неплохие трофеи. В то, что черкесы смогут прорвать оборону, никто из старшины не верил. Такого предположения на кратком совете даже не прозвучало.
Быстро перестроившие телеги из походного строя в оборонительный квадрат донцы и запорожцы спокойно ждали вражеской атаки. Разбить такое построение можно было только артиллерией. Причём многочисленной, так как пушек, в основном мелкокалиберных и гаковниц (затинных пищалей), в передвижном укреплении обычно было много.
Несколько удивлённые отказом сдаться превосходящему рыцарскому войску простых пехотинцев, по виду селян, кавказцы начали атаку. Забавно, что о высочайших достоинствах казаков-воинов они прекрасно знали. Кое-кто даже воевал с ними, но увидев явно уступающих в числе оборванцев, все дружно посчитали их лёгкой добычей.
Огромная масса укрытых доспехами людей и коней ринулась, постепенно набирая ход, на спрятавшихся в тележном прямоугольнике врагов. Казалось, ничто и никто не сможет сдержать такую лавину, просто обречённую смести все препятствия. Наверное, именно эта уверенность и помогла рыцарям добраться до вражеских телег. Не тем, разумеется, которые стояли перед атакой в первых рядах, воинам из третьего или четвёртого ряда. Первые два все, нет, ВСЕ, полегли по пути от вражеских пуль и картечи. Благодаря заметному ветерку, сдувавшему дым от стрельбы, казаки палили непрерывно. И очень метко. Десятки кавказцев, несмотря на защищавшие их и их лошадей кольчуги, падали на ещё не вытоптанную траву луга. Подняться самостоятельно имели шансы очень немногие. Их место сразу же занимали другие и… также валились на землю. Дважды нескольким горцам удавалось перескочить через телеги и ворваться в табор, где их немедленно пристреливали. Наконец-то храбрецы заметили, что атакуют, передвигаясь не по земле, а по своим погибшим товарищам, и дрогнули. Сначала остановились, а потом отхлынула от страшных тележных берегов.
Часа два союзное войско приходило в себя, а его руководители пытались понять: "Что же всё-таки случилось?" Этого не могло быть, но… оно произошло. Меньшее по числу воинов пешее войско, да ещё состоящее явно не из дворян, смогло отбиться от блестящей, казалось, неудержимой, тяжёлой конницы. Сотни погибших всадников, большое количество их лошадей устилали пространство перед вражескими телегами.
Немного придя в себя, князья и старейшины, в заметно уменьшившемся числе и с некоторыми заменами в составе, решили, что проклятые бандиты отбились только из-за односторонности атаки. Решено было во второй раз атаковать подлого врага со всех сторон. Вяканье Гирея, что лучше отступить и напасть в другом месте, было дружно отвергнуто, с намёками о недостаточной храбрости некоторых… Абдул Азиз, действительно, к телегам не рвался, но не из трусости, а из точного знания судьбы любого всадника, вздумавшего атаковать табор верхом.
Вторая атака была ещё более эффектна, но далеко не так продолжительна. И потеряли атаковавшие на сей раз не около тысячи воинов, а всего пару сотен. Только после этого вновь уменьшившиеся в числе и частично сменившиеся князья и старейшины прислушались хоть к одному совету Гирея — обстрелять врагов издали из луков. Татарин прекрасно знал, о заведомой бессмысленности такого обстрела, поэтому смену тактики врагом воспринял спокойно.
Окружив табор кольцом, метров на сто пятьдесят от его внешних границ, всадники принялись активно опорожнять свои колчаны. Казаки, привыкшие укрываться от татарских обстрелов, серьёзного урона не понесли. Разве что потеряли несколько десятков лошадей. При этом убив десятка два врагов и ссадив на землю втрое большее их количество из винтовок, имевшихся у немалого числа ветеранов.
Не рыцарское это дело, перестреливаться издали с быдлом. Особенно если быдло стреляет явно эффективнее. До них дошло, что дело идёт к однозначной победе пришельцев. Представив себе "славу", которую приобретут как битые кучкой оборванцев на телегах, командиры союзников решились на третью атаку.
Она, с одновременным, с сёдел, обстрелом табора, была самой опасной. В разных местах уоркам удалось опрокинуть три телеги, ещё в нескольких случаях они к этому были близки. Их не смутил опять интенсивнейший артиллерийский и ружейный огонь, гибель сотен своих соратников. Спасли казаков дробовики, выкашивавшие подобравшихся вплотную по несколько человек зараз, и гранаты, прибережённые как раз на третий штурм.
Потеряв ещё около тысячи воинов, кавказцы попытались побыстрее разорвать дистанцию, уйти от убийственного огня дробовиков и гранат. Именно в этот момент телеги были раздвинуты и в спину отступавшим ударили сотни всадников. Начать отступление легко, а вот остановиться, когда тебе в спину дышит враг — невероятно тяжело. И не при черкесской дисциплине это возможно. Отступление превратилось в паническое бегство, остервеневшие казаки рубили бегущих на протяжении нескольких вёрст, выкосив ещё с тысячу всадников и навсегда отучив черкесов атаковать казацкие таборы.
Объективно говоря, как всадники уорки были подготовлены значительно лучше, чем запорожцы. Да и защитное вооружение для рубки на конях у них было много более качественным. Что ж за воин без шлема и кольчуги? К тому же и лошади у многих черкесских всадников нередко также были защищены кольчугами. О чём кое-кто, вероятно, успел пожалеть. Запорожцы и донцы преследовали их на своих лошадях, низкорослых, выносливых, но менее сильных и быстрых, чем кабардинские скакуны. Но именно окольчуженность коней помешала многим уйти. И хорошо, если догнанные попали в плен. Разгорячённые боем и погоней казаки рубили врагов. Ох, многие знатные воины лишились в этот день своих буйных головушек. Не один всадник без головы появился в окрестностях поля битвы, но не было здесь своего Майн Рида прославить произошедшее.
Поэтому, когда гонцы с вестью, что флот на Тамань в этот раз не пойдёт, прибыли в табор казаков, которые должны были атаковать город с суши, те в это время сочиняли цидулу, что идти на Тамань не могут, так как расстреляли почти весь боезапас. На малые трофеи жаловаться не приходилось. Сотни прекрасных коней в дорогой упряжи и тысячи хороших клинков и кольчуг — чем не знатная добыча.
А Тамань, дружно решили все, никуда со своего места не убежит. Прежде чем за новыми трофеями идти, надо старые успеть пропить. Впрочем, уж что-что, а выпить казаки умели и любили, так что нужда в новой добыче должна была возникнуть скоро.
* кресник — русское народное название июня.
** страдник — русское народное название июля.
8 глава.
Нормальные герои всегда идут в обход.
Азовское море и Азов, страдник 7146 года от с. м
Путь домой, в Азов (Аркадий и не заметил, как стал называть трофейное жилище домом), отнял более четырёх суток. Учитывая, что Чёрное море, существенно более обширное, казаки на стругах и чайках проскакивали в срок менее двух суток, небыстрой получилась дорога через Меотийское болото, как называли этот водоём древние греки. Тому было несколько причин.
Сначала приходили в себя после боя. Пусть он был относительно скоротечным и сверхуспешным, рисковать жизнью в нём довелось очень многим. Потери немалые, лёгко могли увеличиться, если бы сотням раненых не была оказана помощь. Пока все раны не были перевязаны или зашиты, обречённые конечности отрезаны, переволновавшиеся молодыки успокоены, ни о каком движении куда бы то ни было не могло быть и речи.
Огромный трофейный флот радовал пиратские души. Но у старшины и, прежде всего, атаманов немедленно возникла головная боль в связи с необходимостью перетасовки экипажей, на каторгах ещё до сражения принадлежавших Вольной Руси и без того с не очень спаянными коллективами. Нужно было срочно, немедленно, ещё ко вчерашнему дню сформировать временные команды для сорока восьми галер. В новые экипажи автоматически включались вырученные из плена казаки и стрельцы, но они среди катржников были в меньшинстве. А те же венецианцы или французы, жаждущие отомстить туркам, не знали русского языка, в команды их включать было неразумно. Пришлось на каждую из каторг пересаживать несколько десятков человек со стругов или других своих кораблей. Выяснение, откуда, сколько и куда переводить, заняло весь световой день. К ночи Иван и Аркадий не могли даже матюгаться, сипели, будто сильно простудили глотки. Естественно, после всего случившегося никуда ночью не поплыли, благо ветерок возник слабенький, а глубины были незначительные, заякориться труда не составляло.
Аркадий заснул мгновенно и намертво. Не доставали его в эту ночь даже ставшие навязчиво повторяемыми сексуальные сны. Однако хорошо выспаться попаданцу было не суждено. И сосем не по причине наличия в постели излишне горячей женщины. Не было на эскадре ни одной представительницы прекрасного пола. Ну а пользоваться либерализмом на Дону в отношении однополой любви ему и голову не приходило из-за сугубой гетеросексуальности. Поспать не дал бунт на одной из каторг.
Конечно, ничего бы он сам не услышал, дрых без задних ног. Однако назвался груздем, полезай в кузов. Его безжалостно разбудили по приказу Ивана (а ещё другом называется!). Ошалевший от несвоевременной побудки, он начал соображать, только пожевав кофейные зёрна. Варить кофе в настоящей турецкой джезве было некогда.
Выяснилось, что на одном из кораблей каторжниками большей частью были не иноверцы-христиане, а стамбульский сброд. Не посаженные на колы, не четвертованные или, хотя бы, лишившиеся конечностей за свои прегрешения, убийцы, насильники, воры и грабители. Таких и раньше отправляли на галеры, а из-за спешки с организацией карательного морского похода в каторжники отлавливали толпы мусульман. И не только преступников.
Освобождению обрадовались и они, но плыть на север, в гнездо страшных казаков, про которых, особенно в последнее время, ходили самые жуткие слухи, им не хотелось. Переманив себе подобных с соседних кадирг и калите, они, отдохнув за день, набросились на сонных победителей на своём корабле. Достойного сопротивления стамбульским висельникам те, большей частью молодые и неопытные, оказать не смогли. Чего-чего, а бунта освобождённых из плена, никто из атаманов не предвидел. Уйти по-тихому восставшие не сумели. Несколько молодыков после первого в жизни боя заснуть не могли и, когда на их галере разгорелся кратковременный и почти бесшумный бой, просто попрыгали в воду. Переплыв к рядом заякорившимся галерам, они подняли тревогу.
Захватившие каторгу турки, ещё не осознавшие всей гиблой авантюристичности своей затеи, не успели отплыть далеко, когда в погоню за ними кинулся флагманский корабль казачьего флота. Ивана Васюринского как командира известили о происшествии в первую очередь. Решив, что для боя со сбродом численное преимущество не нужно, он скомандовал тревогу, и уже через несколько минут флагман, куда более резко, чем противник, набирая ход, преследовал беглецов. Полномочия свои он временно передал второму флагману, Каторжному.
К несчастью турок, над морем царила полная, высоко стоящая Луна. Видимость была, несмотря на ночное время, хорошая, и у них не было ни единого шанса уйти от погони. Аркадий, держа, обмотав тряпкой, глиняную кружку с горячим, ароматным кофе, сваренным-таки джурой, подошёл к Ивану. Тот недовольно поморщил нос, восхищавший попаданца горький напиток ему не понравился. Картина с носовой части каторги открывалась красивейшая.
В свете яркой Луны на тёмно-серебристом, покрытом мелкими, без гребешков, волнами море впереди скользила такой же, как у преследователей, вёсельный корабль. Паруса убегавшие догадались поднять только что, возможно, сообразив, что почти строго попутный ветер даёт преследователям немалое преимущество. Бывалый пират Васюринский приказал сделать это сразу же по снятию с якоря. Из-за особенностей освещения в открывавшейся картине доминировали разнообразные оттенки чёрного, серого и серебристого цветов. Разве что бурунчики из-под вёсел можно было назвать белыми. Да звёзды на небе сияли с разными оттенками. Прохладный ветер приятно освежал после дневной жары.
— Иван, скоро их догоним?
— Скоро только котята делаются.
— А всё же?
— Как ты эту горькую гадость пьёшь?
— Не прикидывайся евреем и не отвечай вопросом на вопрос. Когда догоним турок?
— Когда, когда… когда догоним, тогда догоним. Откуда я знаю, насколько их хватит так грести. Знают, сволочи, что от лютой смерти убегают.
— Так что, можем не догнать?
— Догоним, никуда они не денутся. Но когда точно, не скажу.
Настигли беглецов только к утру, ввиду крымских берегов. Озверевшие от произошедшего (гибели товарищей, попытки лишить их части добычи, своего прерванного сна…) казаки быстро навели на взбунтовавшейся галере порядок. Порядок, не предусматривавший наличия там восставших. Их, кого зарубили, кого просто сбросили в воду. Кто-то кричал, что он христианин и не участвовал в бунте, но, после короткой заминки, и его вышвырнули в море. Иван заявил, что: "Раз не помогал нашим ребятам, значит бунтовал. А посягнувшие на жизнь наших товарищей должны быть наказаны". Серьёзного сопротивления бунтовщики оказать не смогли. В отличие от своих врагов, турки и примкнувшие к ним каторжники плавать не умели. Только один из сброшенных попытался доплыть до крымского берега. Его немедленно отправил на дно кто-то с корабля Васюринского точным выстрелом из ружья. Казаки ночью стреляли несравненно более метко, чем большинство европейских солдат днём.
Аркадию также довелось поучаствовать в возращение каторги под флаг Вольно Руси. Ещё со своего корабля он застрелил из ружья что-то истерично кричавшего бородатого здоровяка в живописных и наверняка вонючих лохмотьях. Свинцовая пуля, которую, по современным понятиям, впору было называть ядрышком, не только пробила его насквозь, но и сбила на палубу, где бедолага и скончался. Судя по агонии — мучительно.
В первые ряды абордажников попаданец не рвался, но пришлось ему поработать и саблей, длиной и тяжёлой карабелью, взятой им на корабль по настойчивым советам Ивана. Качки в это утро совсем не было, поэтому на почти очищенный от врагов корабль Аркадий ступил с пистолем в левой руке и саблей в правой. Грешным делом строя из себя крутого пирата. Поэтому, когда на него выскочил из-за какого-то ящика смуглый, малорослый тип с ножом в руке, попаданец инстинктивно сделал отработанный на уроках фехтования выпад, а не выстрелил из пистоля.