Но за винтовку не схватился. Вместо этого он затеял разговор со своим товарищем. "Кто эти двое? - думал Егер. - Солдаты? Партизаны? Просто бандиты?" Разговор частично шел на идиш, который Егер еще понимал, а частично - на непонятном ему польском. Если бы еврей, находившийся спереди, был бы не столь бдительным, Егер, возможно, сумел бы вырваться. Но в этой ситуации ему ничего не оставалось, кроме как ждать, пока захватчики решат, что с ним делать.
Спустя несколько минут один из находившихся сзади сказал:
- Ладно. Слезай с лошади.
Егер спешился. У него невероятно болела спина. Он был готов повернуться и начать стрелять при самом ничтожном подозрительном звуке. Он не будет пассивной жертвой, если они рассчитывают именно на это. Но затем человек за его спиной сказал:
- Можешь повесить винтовку на плечо, если не возражаешь.
Егер колебался. Такое предложение могло оказаться уловкой, чтобы убаюкать его бдительность и сделать более легкой добычей. Но он и так уже находится во власти евреев.
Ни один боец, который хоть немного соображает, не оставит врагу оружие. Может, они решили, что он им не враг? Егер повесил винтовку на плечо и спросил:
- Что вы намерены со мной делать?
- Пока не решили, - ответил Йоссель. - Для начала пойдешь с нами. Отведем тебя к тому, кто сумеет помочь нам разобраться.
Должно быть, на лице Егера все-таки отразились какие-то опасения, ибо Йоссель добавил:
- Нет, не к ящеру, к одному из нас.
- Хорошо, - сказал Егер. - Но возьмите с собой и лошадь. То, что находится у седла в мешочках, важнее, нежели я, и вашему командиру нужно узнать об этом.
- Золото? - спросил тот, кто велел Егеру слезть с лошади.
Егеру не хотелось, чтобы евреи подумали, будто он - один из тех, кого можно ограбить.
- Нет, не золото. Если люди из НКВД не ошиблись, я везу здесь такой же материал, какой ящеры применили при уничтожении Берлина и Вашингтона.
Это произвело впечатление.
- Погоди, - медленно проговорил Йоссель. - Русские позволили тебе увезти этот... этот материал в Германию? Как такое случилось?
"Почему они не забрали себе все?" - вот что подразумевал его вопрос.
- Если бы могли, уверен, что они обязательно оставили бы себе всю добычу, - улыбнувшись, ответил Егер. - Но я уже говорил, что материал захватывала совместная советско-германская боевая группа. И сколько бы ни было у русских причин ненавидеть нас, немцев, они знают также, что наших ученых нельзя сбрасывать со счетов. И потому...
Егер похлопал по мешочку.
Дальнейший разговор евреев происходил исключительно на польском. Наконец Йоссель усмехнулся:
- Ну, немец, прямо скажем, задал ты нам задачку. Ладно, идем, ты и твоя лошадь, что бы там на ней ни было навьючено.
- Вы должны держать меня вне поля зрения ящеров, - требовательно сказал Егер.
- Ошибаешься, - рассмеялся Йоссель. - Мы просто должны делать так, чтобы тебя не заметили. А это - не одно и то же. Давай-ка двигать, а то мы и так уже потратили кучу времени на болтовню.
Как оказалось, этот еврей знал, о чем говорит. В течение нескольких последующих дней Егер увидел больше ящеров и с более близкого расстояния, чем прежде. Никто из них даже не взглянул на него; эти существа считали, что он просто один из полицейских и потому к нему можно относиться терпимо.
Более тревожными были неожиданные встречи с вооруженными поляками. Хотя он оброс бородой с седой проседью, Егер не без иронии сознавал, что в его облике появилось нечто зримо еврейское.
- Не волнуйся, - сказал ему Йоссель, когда Егер посетовал на это. - Они подумают, что ты просто еще один предатель.
Эти слова больно ударили по самолюбию Егера.
- Ты хочешь сказать, что именно так остальной мир думает о вас, польских евреях?
Он уже достаточно долго находился в отряде, чтобы высказывать свои мнения, не опасаясь получить за них пулю.
- Да, что-то вроде того, - спокойно ответил Йоссель, которого трудно было вывести из себя. - Разумеется, остальной мир до сих пор не верит, что у нас есть серьезные основания любить ящеров больше, чем вас, нацистов. Если ты знаешь о Бабьем Яре, то поймешь нас.
Поскольку Егер действительно знал о Бабьем Яре и узнанное воспринималось им тяжело, он переменил тему:
- Кое-кто из поляков выглядел так, будто они не прочь перестрелять нас.
- Такое вполне может быть. Поляки ведь тоже не любят евреев. - Голос Йосселя звучал совершенно обыденно. - Но они не осмеливаются, поскольку ящеры дали нам достаточно оружия, чтобы хорошенько вздуть их, если они вздумают играть с нами в старые игры.
Егер умолк и какое-то время обдумывал услышанное. Этот еврей открыто признавался, что его соплеменники зависят от ящеров. У него было бесчисленное количество возможностей выдать Егера пришельцам, однако он не сделал этого. Егер признался себе, что не понимает происходящего вокруг. К счастью, вскоре он все понял.
В тот вечер они пришли в какой-то город, более крупный, чем те, через которые проходили раньше.
- Как называется этот город? - спросил Егер. Вначале он подумал, что Йоссель чихнул. Потом еврей повторил название:
- Грубешув.
Город с гордостью демонстрировал мощенные булыжником улицы, трехэтажные дома с чугунными навесами и центральный бульвар, середина которого на парижский манер была засажена деревьями. Егер видел настоящий Париж, а потому нашел такое подражание смехотворным, но промолчал.
Йоссель подошел к одному из трехэтажных зданий и заговорил на идиш с человеком, открывшим на его стук. Потом повернулся к Егеру:
- Иди в этот дом. Мешочки свои возьмешь с собой. А конягу твою мы уведем из города. Слишком уж диковинный зверь - вопросов не оберешься.
Егер вошел. Седой еврей отодвинулся в сторону, пропуская его, и сказал:
- Здравствуйте, друг. Меня зовут Лейб. Как мне называть вас, раз уж вы оказались здесь?
- Ich heipe HeinrichJager, - ответил Егер. Он давно привык к взглядам, полным ужаса, когда люди слышали его немецкую речь. Это был единственный язык, на котором он свободно говорил. И к лучшему или к худшему, но он был немцем. Он вряд ли стал бы это отрицать. Егер сдержанно добавил: - Надеюсь, господин Лейб, мое присутствие не доставит вам особых хлопот.
- Нацист - и в моем доме? Они хотят поселить нациста в моем доме?
Лейб говорил не с Егером. И не с собой, как тому показалось. Кто еще оставался? Наверное, Бог.
Лейб, словно в нем повернули ключ, быстро подошел к двери и закрыл ее.
- Даже нацист не должен мерзнуть - особенно если вместе с ним могу замерзнуть я. - Сделав над собой огромное волевое усилие, он повернулся к Егеру: - Чаю выпьете? Если хотите, в кастрюле есть картофельный суп.
- С удовольствием. Большое вам спасибо. Чай был горячим, картофельный суп - горячим и ароматным. Лейб настойчиво предлагал Егеру вторую порцию; еврей явно - не мог заставить себя быть плохим хозяином. Но сам он вместе с Егером не ел - подождал, пока немец насытится, а потом уже принялся за еду.