"Что бы им ни говорили, "глухонемые поверят". Я воочию убедился в мудрости этих слов Ленина. Легкость, с которой мы одержали победу во Франции, объяснялась растерянностью и разбродом в руководстве трех главных политических партий. Во-первых, они не смогли объединиться. Во-вторых, воспитанные в духе парламентской демократии, они не решились на действия, противоречащие конституции. Никто из них не осмелился призвать народ свергнуть власть нового Президента Республики. Не слыша энергичных призывов, большая часть армии и полиции оставалась нейтральной. Между тем логика коммунистов была предельно проста!
"Фу, стыдно нас упрекать в подтасовке голосов! Ведь мы не жаловались, когда в течение десятилетий побеждали правые. Оппозиция ставит под сомнение результаты президентских выборов? Хорошо, докажите свою силу на парламентских выборах! Президент не сможет править страной без поддержки Национального собрания. Когда во Франции восстановится порядок, отменим военное положение и вернемся к демократическим нормам. Да, пока что, временно. Президент опирается на советские войска. А на кого ему опираться, когда мятежники из французской армии и полиции убили его предшественника, когда мятежники подняли бунт сразу же после выборов нового Президента? К тому же советскую армию пригласил во Францию прежний Президент, законную власть которого никто не оспаривал. Да, трагично, что во время уличных волнений пролилась кровь невинных людей. Но ответственность за это лежит на правых провокаторах-экстремистах. Антиконституционные акции оппозиции могут лишь увеличить количество жертв. У Президента сейчас одна задача: провести нормальным путем парламентские выборы. Неужели оппозиция будет этому препятствовать?"
Оппозиция ничему не научилась и ничего еще не поняла. Оппозиция тоже надеялась на парламентские выборы и волей-неволей поддерживала политику Президента.
Постепенно оживала французская пресса. Но газеты и еженедельники выходили с огромными белыми пятнами на страницах. Цензура снимала все материалы, в которых усматривала призыв к бунту или подстрекательство к мятежу.
Опросы общественного мнения были запрещены как провокационные после публикации в "Либерасьон" итогов последнего опроса: по нему получалось, что за коммунистов собираются голосовать всего десять процентов.
В посольстве приуныли, но я нашел эти цифры ободряющими. Подумать только - десятая часть французов продолжает верить в коммунизм, несмотря на все происшедшие события. Значит, мы можем не церемониться: коммунист-француз на все закроет глаза. Десять процентов! У большевиков перед 1917 годом не было такой широкой поддержки среди населения.
Наконец по телевидению выступили лидеры трех оппозиционных партий. Этому предшествовали долгие переговоры с цензурным комитетом, в которых принимал участие лично Президент. Лидеры глухо намекали, но в основном напирали на рост цен, дефицит в бюджете социального страхования и проблемы безработицы.
Товарищ Фрашон, новый министр внутренних дел во временном (до созыва Национального собрания) правительстве, попросил меня направить консультанта в помощь Мишелю Жиро, временному директору ДСТ. Я откомандировал полковника Белобородова.
Белобородов не скрывал своей обиды, считая это незаслуженным понижением. Однако я не забыл Лиду.
Так, в принципе мы не вмешивались в работу французского правительства - товарищи сами неплохо справлялись. Лишь однажды я приехал в здание Министерства обороны и говорил по прямой радиосвязи с командиром атомной подводной лодки "Индепанданс" лейтенантом-колонелем Жоржем Мельвилем. Дело в том, что "Индепанданс" оторвалась от советского эскорта (надо отдать должное хитрому маневру капитана), и координаты лодки нам были неизвестны. Министр взывал к патриотическим чувствам французских моряков. Капитан отвечал уклончиво. А на борту "Индепанданс" пять ядерных баллистических ракет стратегического назначения. Риск огромный.
- Капитан, - сказал я, - с вами говорит советский генерал Зотов. У меня особые полномочия от советского правительства. У нас с вами различные идеологические взгляды, но я уважаю ваши убеждения. Если вы намерены идти к американцам доброго пути, хотя мне жалко, что Франция потеряет такого опытного офицера. Как только пресса сообщит, что команда "Индепанданса" попросила политическое убежище в США и корабль перешел в ведение американских ВМС, ваша семья сядет в рейсовый самолет TWA и благополучно улетит в Нью-Йорк. Я даю вам слово советского генерала. Ваша жена, Мария-Луиза, поправилась после болезни, дети посещают лицей, у Поля хорошие отметки по математике.
После минутной паузы лейтенант-колонель ответил, что понял меня отлично и берет курс на Флориду.
Министр обороны скривил губы. Еще бы, "Индепанданс" лучший корабль французского военного флота.
У меня не было иного выхода. Ведь я гарантировал Секретариату, что "птички не взлетят". И потом, у американцев таких лодок навалом, а нам от этого ни тепло ни холодно. И потом будет суп с котом. И не мне его варить.
Выборы в Национальное собрание состоялись в точно назначенный Президентом республики день. Выборы прошли дисциплинированно. Порядок и спокойствие поддерживали советские воинские части и специальные отряды французского министерства внутренних дел.
Проведения второго тура не потребовалось. Уже в первом туре блок коммунистов и беспартийных получил 91 % голосов.
13
Абсолютным большинством голосов - 593 против 7 - вновь избранное Национальное собрание приняло два декрета, изме нивших коренным образом жизнь страны:
1) о национализации всех крупных и средних предприятий;
2) Закон о защите мира.
Согласно первому декрету в руки народа передавались заводы, фабрики, фирмы, акционерные общества, страховые компании, магазины - словом, все организации, в которых работало больше двадцати человек. Национализированные предприятия с отрицательным балансом получали дотацию государства. Отменялось увольнение рабочих и служащих по экономическим причинам.
Что касается Закона о защите мира, то он торжественно провозгласил неучастие Франции в любых агрессивных военных пактах {типа НАТО) и вступление страны в систему оборонительного Варшавского договора. Закон о защите мира под страхом суровой уголовной ответственности запрещал пропаганду войны. Под действие этого закона попадали призывы против дружественной Советской Армии, которая помогала Франции строить социализм. Закон о защите мира строго карал антиправительственную агитацию, ибо целью этой агитации было - спровоцировать в Республике гражданскую войну.
Большинство буржуазных газет и журналов, которые не смогли приспособиться к новым нормам демократии и продолжали критиковать правительство - т. е. нарушали Закон о защите мира - были, естественно, закрыты.
Зато к концу года Франция достигла невиданного успеха в борьбе с безработицей. Количество официально регистрируемых безработных сократилось с двух с половиной миллионов до трехсот тысяч!
Особенно ожила металлургическая промышленность (до этого испытывающая хронические трудности). Металл требовался для бывших автомобильных заводов, теперь работавших на оборону страны, и на изготовление колючей проволоки. Проволоки не хватало!
Подъем наблюдался и в строительстве новых тюрем и концентрационных лагерей, в которых содержались поджигатели войны, осужденные на основании Закона о защите мира. Число тюремных сторожей и лагерных охранников было увеличено в сто раз, однако все равно служба охраны не справлялась со своими задачами и приходилось пока что временно прибегать к услугам советских и восточно-германских специалистов.
В стране, где Закон о защите мира с каждым днем набирал силу, образовывалось все больше вакантных рабочих мест. Однако проблема безработицы среди молодежи была решена следующим путем: обязательную службу в армии отменили, но всех молодых людей от 18 до 26 лет, слоняющихся без дела, забирали в пограничные войска! Погранвойска имели сугубо оборонительные цели, держали границу на замке, сооружали фортификационные укрепления, рыли рвы, опоясывали их рядами колючей проволоки - т. е. действовали как саперные части. Срок пребывания в погранвойсках ограничивался тремя годами. Боевое оружие выдавалось лишь лицам, которые успешно прошли соответствующие курсы политической подготовки.
С инфляцией покончили через год. Франк был выведен из системы западных валют и свободно конвертировался на твердые и устойчивые советские рубли, польские злотые, чехословацкие кроны, восточно-германские марки, румынские леи и монгольские тугрики.
Когда Президент Республики сложил с себя обязанности Генсека ФКП, своим новым Генеральным секретарем политбюро французской компартии избрало товарища Робинэ. Товарищ Робинэ был абсолютно не известен рядовым членам компартии.
В его опубликованной биографии глухо сообщалось, что, скрываясь от преследований буржуазной полиции, он вынужден был работать в подполье, а потом продолжать свою революционную деятельность в эмиграции. Разумеется, я знал, кто такой Робинэ. Бретонец, член террористической организации "Аксьон Директ", он действительно, спасаясь от ареста, бежал в Советский Союз. Сначала он проходил боевую подготовку в специальных лагерях вместе с палестинцами, ирландскими революционерами и итальянскими "краснобригадниками".
Затем на него обратили внимание и послали учиться в Высшую партийную школу в Москве. На должности инструктора он просидел в Иностранном отделе ЦК КПСС месяцев восемь, и тут разразились события во Франции. Сперва политбюро
ФКП кооптировало Робинэ в свои члены, ну а потом Москва порекомендовала Робинэ на пост Генсека.
Товарищ Робинэ оказался на редкость способным аппаратчиком. В нем чувствовалась выучка московского ЦК. С удивительной интуицией он угадывал, какой человек на Старой площади сейчас идет в гору, какие настроения в Секретариате, а главное- сохранял и крепил налаженные в Москве связи.
Первое время мы с Робинэ жили мирно. Робинэ еще присматривался, изучал, кто за мной стоит. Но вскоре начались трения. Робинэ полагал, что лучше меня выполняет волю Москвы, и порой дело доходило до открытых конфликтов.
Я считал, что нельзя ликвидировать мелкие предприятия, нельзя трогать французского лавочника, нельзя ущемлять французского крестьянина. Я доказывал, что дальнейшее закручивание гаек приведет к экономической катастрофе.
Робинэ утверждал: частный собственник - враг коммунизма,.индивидуальные крестьянские фермы - потенциальные очаги сопротивления. Москва слушала Робинэ благосклонно. Политика Робинэ восторжествовала. Национальное собрание отменило частную собственность. Начались организации колхозов и сельских кооперативов. В результате в магазинах исчезли продукты. На рынках мясо и овощи продавались по безумным ценам, недоступным трудящимся. Однако Робинэ получил благодарность из Москвы за зрелое идейное руководство, а мне вынесли порицание.
Я противился нарушению французских традиций, но Робинэ настоял на том, чтобы муниципалитеты были переименованы в Советы депутатов трудящихся. Тогда-то Франция и превратилась в Советскую Социалистическую Республику!
В Москве аплодировали, а нам пришлось опять вывести танки на улицы.
С инфляцией, как я уже говорил, покончили. Государственные цены и зарплату заблокировали. Но прилавки в магазинах опустели, а на заработанные деньги французы еле-еле сводили концы с концами. Резко упала производительность труда, и это при том, что забастовки были запрещены! Качество французской продукции сильно понизилось.
Франция познала, что такое очереди. Люди выстраивались у дверей продуктовых лавок за два часа до открытия.
Золото и драгоценности, изъятые из частных банковских сейфов, недолго поддерживали государственный бюджет. Правда, была еще одна статья дохода выкуп родственников. Из Франции разрешалось уехать тем людям, за которых члены их семей, успевшие эмигрировать в Америку или Англию, выплачивали крупную сумму в долларах и фунтах. Но и этот источник вскоре иссяк. Министерство финансов СССР ежемесячно переводило во французскую казну пятьдесят миллионов долларов.
Наши отношения с товарищем Робинэ окончательно испортились во время заселения авеню Фош.
Этой акции мы придавали большое пропагандистское значение. Бедняки из Сен-Дени, Клиши и Сент-Уана, рядовые члены компартии, рабочие-эмигранты будут жить в роскошных домах когда-то самой дорогой улицы Парижа!. Прежние обитатели авеню Фош, сливки французской буржуазии, давно исчезли из своих квартир. Часть сбежала, часть была вывезена насильно. Но занимать опустевшие квартиры мы не спешили. Исподволь готовились и утверждались списки новых квартирантов.
Зaселение рабочих планировалось провести в организованном порядке, под музыку и торжественные речи, под стрекот кино- и телекамер.
Однако список рабочих и низовых партийных активистов сокращался, как шагреневая кожа, и одновременно разбухал список крупных функционеров французской компартий. Кроме того, в Париже необыкновенно разрослась колония советских специалистов и советников. Не мог же я советских товарищей чиновников министерств, инструкторов ЦК, высших офицеров -расселять где-нибудь в Монтрей или Бобиньи, ближних пригородах столицы!
Тем не менее предполагалось, что на авеню Фош въедут как минимум пятьсот семей из рабочих кварталов. И вдруг, буквально накануне праздничного дня, выяснилось, что товарищ Робинэ срезал этот список до сорока семей.
Скандал!
Я поехал ругаться на площадь Колонеля Фабиана. Товарищ Робинэ был неумолим. Он, по его словам, и так экономил.
На авеню Фош допускались лишь работники аппарата и члены ЦК ФКП, руководители французских министерств и ведомств, члены парижского исполкома, секретари райкомов партии, начальники отделов департамента рабочей милиции, высшие чины Комитета государственной безопасности Франции и несколько видных коммунистических деятелей культуры. В общей сложности получалось две тысячи семей. Мой же список претендовал на полторы тысячи квартир.