— Хотел должок вернуть? — В глазах мальчишки непонимание, тогда я делаю вид, что вновь щелкаю его по лбу.
В ответ он ухмыляется:
— У меня ни один из старших братьев так не умеет. Научишь?
— А отец у тебя есть?
Мальчишка независимо дергает плечом.
— Повесили пару лет назад. Он прирезал стражника шерифа.
— Мне тоже довелось отправить парочку на тот свет, — деловито замечаю я.
Разумеется, врать ребенку нехорошо, недостойно и стыдно, ведь, как ни крути, дети — это наше будущее. С другой стороны, скажи я пацану правду, сколько на моем персональном кладбище высится могильных крестов, он сочтет меня вруном. А сейчас глазенки загорелись, тощие плечи расправил, словно собирается взлететь, на лице восторг, а рот растянул от уха до уха, вылитый лягушонок.
— Ух ты! — восклицает он. — Я так и знал, что ты из рыцарей большой дороги. Я еще тогда понял, когда ты меня на ярмарке за руку ухватил! А ты из чьей шайки, Свирепого Пью или Хохотунчика Боба?
— Нашел с кем сравнивать, — презрительно фыркаю я. — Перед тобой гроза Лондона, профессор Мориарти собственной персоной!
Едва справившись с потоком информации, мальчишка обалдело кивает, помявшись, робко спрашивает:
— Так ты научишь меня щелкать по лбу?
Ха, научишь. Правильный щелбан — наука сложная, она только сибирякам дается, прочим даже пробовать не стоит, окружающие засмеют.
— Тебя зовут-то как?
— Бен Джонс.
— И много у тебя старших братьев, Бенджамин? — медленно спрашиваю я. Чем занимаются, даже на уточняю, ежу понятно, что не рукописи в монастырях переписывают.
— Двое.
— Люди верные? — Я смотрю пытливо, и пацан, как следует подумав, честно отвечает:
— Если плата нормальная. Но все деньги лучше сразу не отдавать.
— Познакомишь? — с широкой улыбкой спрашиваю я, тут же добавляю: — Похоже, с моей помощью ваша семья сможет заработать пару сольдо.
— Не надо нам никаких сольдо, — фыркает мальчишка. — Что мы, шотландцы какие? Возьмем только серебром!
— Годится, — ухмыляюсь я.
Пацан хмурится, в голосе грусть:
— Вот только стража тебя схватит.
— Какая еще стража? — подбираюсь я.
— Которая на выходе из тупика стоит, их Плешивый Джоб привел.
Я раздумываю не дольше секунды. В руку сам собою прыгает кинжал, мальчишка вздрагивает, но я уже нагнулся к одному из трупов и вспарываю ткань его куртки, а со второго покойника сдираю плащ. Тот изрядно испачкался в грязи и здорово воняет, но так даже лучше.
Бен презрительно фыркает через губу:
— Решил переодеться? Не выйдет!
— Не каркай, — отсутствующе замечаю я, пока взгляд рыщет по свалке.
Мне нужна еще одна вещь, последний штрих к образу. Вот и она. Улыбнувшись, я подкидываю ногой в воздух длинную палку, ловко перехватываю ее рукой, на плечи набрасываю трофейный плащ, глаза завязываю отхваченным куском ткани.
Вытянув вперед подрагивающую ладонь, я жалобно скулю:
— Подайте на пропитание герою Азенкурской битвы, лишившемуся зрения в бою за нашу милую Англию.
Нижняя челюсть Бена Джонса падает вниз, я кладу ему руку на плечо и разворачиваю лицом к выходу из тупика.
— Иди не спеша, — говорю я. — И ничего не бойся.
Уже за пять ярдов до выхода из переулка я начинаю громко причитать о том, как нехорошо обижать слепых, обитающих на помойках. А если уж вы решили кого-то там побить, то ни к чему выгонять несчастных, и без того обиженных судьбой. Стражники, загодя предупрежденные о моем появлении, мельком оглядывают слепца с поводырем и тут же отворачиваются, брезгливо морща носы. Да, плащ изрядно пованивает, а потому, едва затерявшись в толпе, я тут же «теряю» его, к вящей радости какого-то прохожего.
— Ну что, Бен, — говорю я мальчишке. — Идем знакомиться с твоей родней?
Тот молча кивает, в глазах восторг и слезы. Не каждый день удается познакомиться с одним из воротил преступного мира столицы, а уж затащить его в гости — о чем еще можно мечтать? После такого остается только лечь и умереть молодым и счастливым!
Сегодня явно мой день. Едва я возвращаюсь, ко мне тут же подходит трактирщик, усаживает за пустой стол, а подлетевшая служанка подает две кружки эля. Надо же, оказывается, хоть кто-то помнит, что я люблю портер. Приятно, черт побери!
— Я смотрю, вы сидите без дела, — начинает тот без обиняков. — А денежки-то тю-тю.
Я киваю.
— Тут по всему городу приглашают записаться в армию, что через пару недель отправляется во Францию, — продолжает мастер Брэкли. — И деньги обещают неплохие.
— И долю в добыче, — подхватываю я, трактирщик кивает. — Боюсь, нам это не подходит, — на моем лице появляется вежливая улыбка. — Но не беспокойтесь, рассчитаться с вами денег нам хватит.
— Я не о том, — машет рукой трактирщик. — Краем уха я слышал, что один из самых уважаемых купцов города задумал перебраться в Лондон. Он продал лавки и склады и теперь подбирает надежных людей для охраны.
Я облизываю враз пересохшие губы, помолчав, говорю:
— Любопытное предложение. И где, ты говоришь, он живет?
Нужный мне дом богатого купца Эллиса Шорби я нахожу без труда. Хозяин, коренастый толстяк с цепкими глазами, разглядывает меня без всякой приязни. Белобрысый и светлоглазый, он выглядит настоящим сагибом, да и разговаривает со мной через губу, презрительно морщась:
— Я уже набрал нужных мне людей, причем не всяких подозрительных прохвостов, а тех, кого я знаю.
— Как угодно, — независимо пожимаю я плечами и разворачиваюсь на выход.