— Добро. Заходи. И своих ребят зови. — Стволы опустились.
В неровном свете костра я рассмотрел троих сталкеров. Похоже, из дальней ходки — лица осунувшиеся, усталые, обветрены до красноты. Наверное, и про Выброс уже знали, ну или просто ночевали здесь — костёр горит давно, видно по толстому слою свежего, не слежавшегося пепла. На удивление, в подвале почти не ощущалось действия Выброса, только слегка мутило, кружилась голова, а сверху уже вовсю громыхало, на лестнице ярко отсвечивали всполохи молний. Значит, или место очень хорошее, или сам всплеск аномальной энергии хиловат оказался. Раз к разу не приходится, бывает, что даже в надёжных схронах люди гибнут, но сейчас ни «тошниловки», ни прочих сюрпризов под двойным слоем железобетонных плит не ощущалось.
— О как… сердится Зона, — пробурчал один, глядя, как сыплется песок между плит от особенно мощного, тяжёлого удара, упавшего с неба. — Да, мужики, вовремя вы на огонёк зашли.
Впрочем, без прямого приглашения к костру подходить не принято, и потому мы уселись возле стены, выбрав в подвальной грязи место посуше. Некоторое время сидели молча, рассматривая друг друга. Оружие под руками, глаза немного прищурены. Изучают. Опасен я или нет? Не мародёр ли? Хорошие вопросы… но то, что ни один из них к нам спиной не повернётся, это уж точно. Они, похоже, честные бродяги: комбинезоны хоть и изношены, однако крепкие, «рабочие», подлатаны добротно, «с душой». Мародёры в плане защитного костюма не особенно разборчивы — им по аномалиям не лазить. С другой стороны, видят вольные бродяги, что комбезы у нас новые, дорогие, и рюкзаки не тощие.
— Здорова, бродяги, — сказал после долгого молчания один из сталкеров, коренастый, с тяжёлым, сумрачным взглядом и заросшим густой щетиной подбородком. — Меня Ермаком кличут. Я, значит, старший, а эти парни, что со мной, значит, Шкет и, значит, Гоблин. Вот, значит, мы.
— Фельдшер и Е… хм, Философ. Сам я Фреон.
— Добро. Три эф. — Сталкер гоготнул. — Со «Свободы» будете, значит?
— Только я, — отозвался Фельдшер.
— Ну, добро. Хорошая у вас, паря, группа. Уважаю, значит. Сам бы к вам на Армейские пошёл, да грехи не пускают. Вы это… харчем богаты?
— На переход есть, — ответил я. — Лишнего, извиняйте, не водится.
— Угу. Есть «каменный цветок», значит. Поменяемся?
Ермак вытащил из рюкзака контейнер и вытряхнул из него прямо на бетонный пол серый, с яркими жёлтыми прожилками камешек. Артефакт тут же начал слегка подпрыгивать и покачиваться, по светящимся полоскам побежали мелкие бирюзовые искорки. Небольшой, грамм семьдесят, и не сказать, чтоб особенно красивый, есть и куда более ценные «цветки», но триста-четыреста зелёных рублей он стоит.
— Значит, чтоб пожрать на три раза всем нам. Ну, там, тушёнки, сухарей, всё такое. — Ермак глянул из-под бровей. — Считай, задарма отдаю.
— Извиняй. — Я покачал головой. — Правда, только на ходку припасов. Не можем. Здесь торговец недалеко, в бункере, где раньше Деревня новичков была.
— Да был там, на днях. — Сталкер вздохнул. — Деньгами даёт, значит, а жратвы и патронов не допросишься. И везде такая же фигня… что на «Ростке», что тут. И к научным базам уже, значит, не подлезешь — метут из пулемётов, сволочи. Стал бы я в другое время такую цацку на тушёнку менять.
И задумался Ермак. Смотрит, что-то прикидывает. И взгляд нехороший. Крепче я взялся за ремень «феньки».
— Значит, так, мужики. Обиды не держите. Все под Зоной ходим. И это… руки от стволов уберите.
Быстрый Ермак. Не успел я моргнуть, как он перехватил автомат, направил ствол мне в лицо, а Шкет с Гоблином взяли на мушку мою команду, да так быстро и слаженно, что мы бы просто не успели поднять оружие.
— Без обид. Не дёргайтесь… не будете дурить — не постреляем, Зона видит. Рюкзак распаковывай, Фреон.
— Некошерно поступаешь, мэн, — с укоризной произнёс Фельдшер.
— Знаю, — легко согласился Ермак. — Ну а чё делать? Ребята мои сегодня четвёртый день, как не жрамши, да и у меня скоро брюхо к хребту присохнет. Тут уж не до политеса. Не хотите так меняться, придётся под стволом.
— Ты же знаешь, что такое мародёр, а, Ермак? — спросил я, развязывая шнур на горловине рюкзака. — Что не к лицу бродяге такими делами грешить?
— Дык я ж тебя не граблю. — Ермак кивнул в сторону подпрыгивающего на полу «каменного цветка». — Я, значит, с тобой меняюсь, понял. А за мародёра, без обид, можно и в таблетку схлопотать больно.
— Встретимся, сталкерюга, — прошипел Ересь.
— Обязательно, — кивнул коренастый. — Разочтёмся за сегодняшнюю бяку, значит. Я ж не падла какая, чтоб беспределить. Должен буду.
— Слышь, босс, а может, хрен им, а не артефакт? Чё ты с ними базаришь? — спросил, по-моему, Шкет. — Под стволом всё равно не рыпнется и так всё отдаст.
— Руки, значит, сейчас заняты, — буркнул Ермак. — А то дал бы я тебе, парень, по щам, да не раз и больно. Думай, что говоришь. Фреон, ты, значит, его извини. Салажонок он ещё.
Я выложил на пол четыре банки тушёнки, две мяса с фасолью и две сгущённого молока. Сверху лёг пакет пшеничных сухарей и батон в запайке.
— Больше не дам.
— Больше и не надо. Благодарю за обмен… держи цацку. — Сталкер ногой поддал артефакт в нашу сторону. — Контейнер у вас свой должен быть. Штуковина, значит, плохой радиацией фоняет слеганца, в руках долго держать не советую. Счастливо.
Дождавшись, пока Выброс стихнет, троица, не опуская автоматов, проследовала к лестнице и довольно быстро, даже торопливо покинула подвал.
— Мож, догоним? — спросил Ересь.
— Да сиди ты… — Я подошёл к костру, уселся на крепкий с виду ящик. — Такие дела, Фельдшер. Ты посылочку свою донеси, кому надо. Если так дальше дела пойдут, мы в Зоне как вид вымрем. А арт попробую сторговать в Тёмной долине. Там у ваших вроде что-то вроде небольшой базы есть. Проведёшь?
— Видишь ли, дружище. Как бы тебе сказать… не очень жаждут меня видеть в «свободных» лагерях. Собственно, потому и послали с Армейских на… кгм, ну, в общем, далеко послали, за Периметр, чтоб, значит, народ не смущал.
— Подробнее?
— Гниёт «Свобода», брат. На корню гниёт… взбесило меня тогда, у Агропрома, когда ты про продажность «фрименов» заговорил. И, чёрт возьми, прав ты, мэн. Совсем не та теперь наша вольница.
— А что ты хотел… без спонсоров ни одна группировка не обходится. Ты уж извини, я сам тогда лишнего наговорил…
— Да не, мэн. Всё ты правильно сказал. Не свобода и равенство, а в реале жизнь за бабло, вот это меня, да и не только меня, конкретно выбешивает. Раньше, видишь, мы и верно были свободными. Не дяди с толстыми кошельками диктовали, а мы им условия ставили, и дядям просто некуда деваться было. Раньше они от нас зависели, вот в чём фишка. Чуть что не по-нашему, хрен им, а не артефакты. Тут же и оружие, и снабжение, и любой каприз, только вы, братцы «фримены», не сердитесь. Вот это, я считаю, правильно было. Идеологически верно, понимаешь? Не они в аномалии лазят, не они жизнью каждый день рискуют, вот пусть и танцуют под нашу дудку, раз уж их кошелёк только от нас зависит.
Фельдшер помолчал, горько вздохнул, и появился вдруг в глазах у него злой блеск.
— Случилось, что атамана нашего, настоящего, идейного «фримена», в перестрелке с сохатыми уродами убили. А взамен него сопля к власти пришла, сука продажная. Как-то прохлопали мы момент, и без сходки, без особых выборов выскочил он, как прыщ. И начал, «мол, давайте без диктатуры и прочей фигни, за Периметром друзья, а не денежные мешки, будем с ними дружно жить, ведь за одну идею рубимся». Эх, если бы тогда и заткнули ему пасть, может, и не было бы в «Свободе» такого гадства. И вот так, постепенно не мы сами стали себе головой, а спонсоры эти закордонные. Купили они наших нынешних командиров с потрохами, а рядовой «фримен», сказать стыдно, и смирился.
«Свободовец» невесело усмехнулся, потёр нос.
— В общем, среди массы согласных остались такие, как я. Народ смущающие. Вызвал меня главный наш, и прямо заявил, чтоб, мол, уходил я, иначе грохнут. Видишь, он мне обязан был крепко. Я его с того света вытащил. Потому, говорит, и я сейчас твою шкуру спасаю. Лучше за Периметр. А чтоб не бедствовал ты и на квартирку минимум заработал где-нибудь в Подмосковье, передашь кое-что нашим спонсорам. Заодно и за сталкером посмотри, очень его дело «Свободе» нужно, всем её людям. Но в лагерях наших больше не появляйся. Так вот. Выгнали меня, Фреон.
— И за что? — Ересь, похоже, не понял.
— Да за разговоры некошерные. Говорю же, пиплов смущал. Что вместо идеи, свободы и братства нашего деньги вылезли. Я не говорю, что бабло вещь ненужная, нет, штука это приятная и во всех отношениях вкусная. Хреново только, когда она на первый план выходит, и, если случилось такое, пропал человек. Совсем пропал, скурвился, опустился. Потому, брат, и больно, и обидно мне было смотреть на то, во что «Свобода» превращается. Не за этим, понимаешь, совсем не за этим я в Зону приходил, чтобы на ту же тошнотную хрень смотреть, которой за Периметром вот так, под завязку, наелся. Я сюда к свободе, братству и равенству пришёл, раз уж больше нигде на нашей планете таких вещей и в помине не осталось. Так-то, брат. Передам я большим дядям эту коробочку, шут с ними. Правда — она всё равно себя покажет. А если нет — то я правде помогу. Есть у меня дубликаты тех дисков. Нашему технику спасибо, разлузгал он хитрую защиту, что твои семечки, и все харды переписал. И ещё, Фреон. Короче, ежели грохнут меня по дороге или в аномалию вляпаюсь, ты дорожку найденную не одному только Хорю передай. А всем, понял? Даже «долговским» козлам расскажи, чёрт с ними… среди них ведь тоже, по идее, люди должны быть. Теперь-то ясно вам, отчего это единственного своего врача «Свобода» на такое дело направила? Дошло?
И Фельдшер рассмеялся. Странный он человек. Действительно, странный. Кто другой рассказал бы такую байку — не поверил бы я ни за что. Ну, не бывает в Зоне таких людей, не живут здесь идеалисты дольше недели. А тут — верю «фримену». И самому от этого удивительно.
— Тихо, парни, тихо. Не торопимся. Места тут гнилые, — сказал я негромко и предупреждающе поднял руку. Тем более что сегодня шёл я без отмычки, и никакого права на ошибку не имел. Не нужен мне пока Ересь в качестве авангарда. Наверное, потому, что в Тёмной долине обзор нужен широкий, так как в плане аномалий место это паршивое на редкость, а Философ спиной загораживать будет. Да, не сегодня… пусть лучше за мной идёт, рюкзак тащит. Так от него пользы больше.
«Большие дома»… здесь домов немало, если на восток, то «новые» территории Тёмной долины с десяток крупных посёлков отхватили, не считая хуторов. И что в прошлом, до Третьей, препоганейшее было это место, так и сейчас оно лучше не стало — соваться в «новые» хутора считалось у сталкеров за гарантированное самоубийство. В этих фермах, перелесках, холмах пропало больше душ, чем на Кордоне, Свалке, Армейских и Красном лесу вместе взятых. Тёмная долина — людоедка не хуже Припяти. Чёрные места, причём во всех смыслах, — темно тут, сумерки постоянные, и если временами проглядывает над другими землями Зоны чистое небо, то здесь круглый год холодно и свинцовая хмарь почти над головой. Так… «большие дома», значит. На севере Тёмной долины их нет точно. Там Сухостой, остатки лесничества, а дальше уже Красный лес и Припять. На восток — посёлки, «новые» территории, которые накрыло во время Третьей катастрофы сразу же, меньше, чем за полчаса, эвакуировать никого не успели… и тему эту предпочитают обходить до сих пор. Только по самым скромным подсчётам, осталось там больше двух с половиной тысяч человек. И сверху ещё полсотни сталкеров можно смело накинуть — на «нехоженых», очень опасных местах и хабар соответствующий, уникальный попадается, какого нигде больше не найдёшь. Никто из бродяг оттуда не вернулся, и как отрезало у сталкеров на восток Тёмной долины ходить. Дурная слава пошла про эти места. По старым картам и аэроснимкам с беспилотников, залитым в ПМК, сильно «больших» домов в этих гиблых посёлках не было, максимум трёхэтажки из белого кирпича, да еще, пожалуй, старинная церковь у большого кладбища. Не подходит… о каких ещё «домах» могла Пенка сказать? От гигантского недостроя, где до Третьей обретались «свободовцы», остались только пологие холмы из раздавленного в щебень бетона, и над серыми грудами ходят миражи из тугих жгутов скрученного воздуха, полыхают радуги, а в низком небе угадываются концентрические облачные кольца — не первый год сидит на бывшей стройке «воронка» колоссальных размеров, самая, пожалуй, большая из всех известных аномалий такого типа. Из всего комплекса зданий сохранилась только двухэтажка возле проржавевшей заправки, да две нефтяных цистерны, внутри которых давно какая-то жутко ядовитая дрянь фиолетового оттенка, отчего к ним лучше не подходить ближе, чем на десять метров. А вот двухэтажка вполне себе чистая. Там сейчас «филиал» «Свободы», пусть и двадцать бойцов всего, но, как ни крути, серьёзная сила, с припасами, укрытиями, и людей хватает, чтоб «фримены» Тёмную долину до сих пор своей считали. Пенка туда не пойдёт однозначно, она людей, как я понял, избегает. Не котельную же считать «большими домами»? Хотя, по логике, здание не маленькое, труба кирпичная метров на сорок в небо, пристройки рядом имеются, сараи, бытовки. Рассказывали, что котельную эту в восемьдесят шестом уже под ключ сдали, готова была полностью, однако, так и не заработала она.
— В общем, так, народ. Где котельная, в курсе?
— Ну а как же. — Фельдшер даже улыбнулся. — Считай, родные пенаты. Мы же здесь поначалу обитали. Но… мэн, ежели ты хочешь там заночевать, то не советую. Место это теперь очень стрёмное. Пипл, что здесь обретается, настоятельно не рекомендует даже днём туда заглядывать. В котлах что-то мерзкое завелось.