НЕНАВИДЯ ТО положение, в котором они оказались, Капитан Железных Рук Балхаан не мог не восхищаться мастерством капитанов флота Диаспорекс. В течение почти пяти месяцев им удавалось уклоняться от судов X Легиона около системы Кароллис Малого Скопления Бифолда с эффективностью, которая была недоступна даже самым опытным капитанам Железных Рук.
Всё могло измениться теперь, когда Феррум с небольшим отрядом кораблей поддержки сумели отделить несколько кораблей от большего скопления вражеского флота и увести их к газообразным кольцам Звезды Кароллис, откуда началось осуществление их плана. Феррус Манус, Примарх Железных Рук, с горечью отметил, что они будут виновны в трагическом уничтожении Диаспорекса. Они попали во внимание 52-ой Экспедиции совершенно случайно, когда передовые суда разведки пересекли западные пределы скопления и засекли несколько необычных вокс-передач.
Этот район космоса включал три системы, в двух из которых имелось несколько пригодных для жизни миров, которые вернулись в лоно Империума с минимальным сопротивлением. Дальние разведывательные суда обнаружили существование других систем глубже в скоплении, с природными условиями, достаточными для жизни. Сначала предположили, что сигналы поступили из ещё не завоеванной части космоса. Но до приказа о массовом наступлении они ещё раз засекли необычные переговоры, на сей раз в Имперском космосе около Звезды Кароллис.
Примарх Железных Дланей немедленно приказал офицерам-связистам экспедиции определить местонахождение источника передач, после чего было быстро определено, что неизвестный флот некоторой величины находился в Имперском космосе. Никаким другим экспедициям не предписывалось работать поблизости, а ни один из недавно приведённых к согласию миров не имел космических флотов. Таким образом, Феррус Манус объявил, что эти нарушители должны быть найдены и устранены прежде, чем могло начаться любое наступление.
И, таким образом, охота началась.
Балхаан стоял за железной кафедрой, бывшей его командным пунктом на Ферруме, боевом крейсере среднего класса, который верно служил в составе 52-ой Экспедиции в течение почти полутора столетий. Шестьдесят из них он был под командой Балхаана. Он гордился, что это было лучшее судно и лучшая команда во всём флоте. Он не признавал ничего, кроме самого лучшего.
Корабль бы назван в честь Примарха X Легиона, Ферруса Мануса. Мостик Феррума был обставлен по - спартански, каждая его поверхность была чистой и блестящей. Хотя там и были украшения, они были сведены к минимуму, и судно выглядело больше, чем было на самом деле, когда впервые было запущено с Марсианских верфей. Оно было быстрым, смертоносным и прекрасным, как раз для охоты за этим неизвестным флотом.
Охота оказалась проблематичной, поскольку флот явно не желал, чтобы его нашли. Однако, в конечном счете, местонахождение таинственного флота было найдено, когда боевая баржа Железная Воля случайно наткнулась на неопознанную группу судов и перехватила их прежде, чем те смогли сбежать.
К удивлению и восхищению большого контингента Механикумов, суда, оказалось, были созданы людьми. Был немедленно проведен допрос выживших членов команды. Выяснилось, что эти корабли были частью большего флота, который захваченные члены команды называли Диаспорексом, и он был старше, чем сам Империум.
Балхаан серьёзно увлекался историей древней Терры, много читал о Золотом Веке Технологий, который был тысячи лет назад. О том, как мрак Вечной Ночи опустился на галактику, когда человечество совершало путешествия от Терры на больших колонизационных флотах. Суть Большого Крестового похода была в том, чтобы восстановить то, что было достигнуто первыми колонизаторами и затем утрачено в анархии Эры Раздора. Такие древние флоты были легендарны, поскольку суда самого раннего покорения звёзд несли детей древней Терры к самым далеким уголкам галактики.
Обнаружение их потомков было объявлено чудом непосредственно Феррусом Манусом.
Используя информацию, добытую у захваченного экипажа, был установлен контакт с этими древними братьями, но что очень не понравилось 52-ой Экспедиции, так это то, что
Диаспорекс включал в себя множество несопоставимых элементов, которые вошли в его состав за долгие тысячелетия. Древние человеческие суда летели рядом со звездолётами, принадлежавшими целому ряду инопланетных рас, и вместо того, чтобы отвергнуть такое загрязнение, как приказывал Император, капитаны флота Диаспорекс приветствовали их в своём составе. Так формировались совместные армады, которые преодолевали тьму космоса.
В духе братского прощения, Феррус Манус великодушно предложил репатриировать тысячи людей и доставить Диаспорекс к приведённым к согласию мирам, если они подчинятся воле Императора Человечества.
Предложение примарха было отклонено и все контакты разорваны.
Столкнувшись с таким оскорблением воли Императора, Феррус Манус не имел другого выхода, кроме как повести 52-ую Экспедицию в законную войну против Диаспорекса.
БАЛХААН И Феррум были авангардом в войне Примарха, и сейчас он был удостоен чести нанести ответный удар по людям, посмевших отвернуться от Императора и зарождающегося Империума. Как и судно, которым он командовал, Балхаан был решителен и неумолим, как и подобает воину Клана Кааргал. Он командовал флотом в ледяных морях Медузы уже на свою пятнадцатую зиму и знал изменяющиеся течения моря лучше, чем кто-либо другой. Ни один человек, служивший под его командованием, никогда не посмел подвергнуть сомнению его приказы, и ни один человек никогда не подводил его. Его чёрная броня Марк IV была отполирована до зеркального блеска, белый, шерстяной плащ, прошитый серебряной нитью, ниспадал к его коленям. Тесак зеленокожего отсёк ему левую руку три десятилетия назад а омертвевшую правую оторвало лишь год спустя. Теперь обе его руки были сильно аугметизированы полированной сталью, но Балхаану нравились его новые механизированные конечности. Ведь плоть, даже плоть Астартес, была слаба и, в конечном счете, могла подвести.
Получить Благословение Железа было благом, не проклятием.
Возбуждённый гул заполнил мостик, но Балхаан простил команде их волнение, поскольку Феррум должен был взять на себя честь нанести первый удар. Главный вид был заполнен тёмной пустотой космоса, освещенный сверкающим сиянием Звезды Кароллис. Множество мерцающих линий образовало петли поперек дисплея: траектории полета, следы торпед, области и векторы точек перехвата, которые предназначались, чтобы положить конец двум кораблям, находившихся в нескольких тысячах километров от его носа.
Ирония этой охоты не ускользнула от Балаана, поскольку, несмотря на звание капитана боевого корабля, вне его обязанностей он не был бесчувственным человеком. Это были человеческие корабли, и, напав на них, он разрушал частичку истории, которая так очаровывала его.
- Ложитесь на новый курс, ноль два три, - приказал он, сильно сдавливая кафедру своими железными пальцами. Он не позволил эмоциям завладеть собой, поскольку они приблизились к двум неуклюже перемещающимся крейсерам, которых они сумели отделить от флота Диаспорекс. Но он не смог сдержать маленькую улыбку триумфа, когда увидел, подошедшего к нему офицера- артиллериста, сжимавшего планшет данных в своих сильных руках.
- У вас есть цели для передовых батарей, Аксарден? - спросил Балхаан.
- Да, сэр.
- Сообщите артиллерийским палубам, - сказал Балхаан, - и выйдите на оптимальную дистанцию, прежде чем открыть огонь.
- Да, сэр, - ответил Аксарден, - а те контейнеры, которые они сбросили?
Балхаан включил питание пиктеров правого борта и увидел, как вдалеке дрейфовали огромные грузовые контейнеры, которые сбросили крейсеры. В попытке достичь большей скорости, враги оставляли груз, который перевозили. Но этого было недостаточно, чтобы Имперские суда не смогли поймать их.
- Игнорировать их, - приказал Балаан. Концентрация на крейсерах. Мы возвратимся позже и исследуем то, что они несли.
- Очень хорошо, сэр.
Балаан опытным глазом прикинул расстояние до этих двух крейсеров. Они шли по изгибающейся траектории вокруг короны звезды, надеясь скрыться в электромагнитных помехах, которые бушевали у её кромок. Но Феррум был слишком близко, чтобы разгадать их такой неуклюжий маневр.
Неуклюжий...
Балаан удивлённо вскинул брови, поражаясь очевидной тупости его добычи. Все, что он знал о Диаспорексе, говорило, что его капитаны были высоко квалифицированы. Но то, что, они не понимали, такую очевидную хитрость, было крайне подозрительным.
- Артиллерийские палубы сообщают о готовности всех орудий открыть огонь, - сообщил Аксарден.
- Очень хорошо, - кивнул Балхаан, волнуясь, что он мог упустить что-то важное.
Два судна следовали по расходящейся траектории, постепенно отклоняясь друг от друга. Балхаан знал, что должен приказать дать полный вперёд, чтобы попасть в интервал, давший бы ему прекрасную возможность открыть огонь по обоим судам. Но он пока не отдавал приказа, зная, что было что - то не так.
Его худшие опасения внезапно подтвердились, когда палубный офицер закричал:
- Новые контакты! Множество сигналов!
- Именем Медузы, откуда они взялись?! - вскричал Балхаан, поворачивая своё огромноё тело перед дисплеями офицерского управления. На дисплее замигали красные огни, и Балхаан уже знал, что они были позади его судов.
- Я не знаю, - сказал палубный офицер, но как раз когда он говорил, Балхаан понял, откуда они взялись, и обратил пристальный взгляд на командный пункт. Он вызвал внешние пиктеры и в ужасе увидел, как грузовые контейнеры, оставленные их кораблями, раскрылись и извергли множество мерцающих стрел; истребители и бомбардировщики, без сомнения.
- Полный вперёд! - приказал Балаан, хоть и понимал, что было уже слишком поздно. Ложитесь на новый курс, девять семь ноль, и запускайте перехватчики. Активизируйте орудия ближней защиты. Всей охране защищать периметр.
- А что с крейсерами? - спросил Аксарден.
- К чёрту крейсеры! - рявкнул Балхаан, наблюдая, как те замедлились и начали поворачиваться к Ферруму. - Они были не более чем приманки, и как я, дурак, мог попасться на это?!
Он услышал скрип металлической палубы под ногами, поскольку Феррум начал отчаянный разворот, чтобы встать лицом перед этим новым противником.
- Торпеды запущены! – сообщил палубный офицер. - Удар через тридцать секунд!
Балхаан крикнул:
- Контрмеры! - хоть он и знал, что любая торпеда, запущенная с такого близкого расстояния, практически гарантированно достигнет цели. Феррум продолжал поворачиваться, и Балаан почувствовал сильную вибрацию от огня защитных орудий, когда те начали стрелять по приближающимся снарядам. Некоторые из вражеских торпед были сбиты, беззвучно взрываясь в вакууме, но далеко не все.
- Двадцать секунд до удара!
- Полный стоп, - приказал Балхаан. Обратный поворот, который мог бы отбросить некоторых из них. Это была тщетная надежда, но лучше уж тщетная надежда, чем вообще никакой. Его перехватчики уже были запущены, они, возможно, собьют еще несколько торпед перед атакой вражеских сил. Его судно сильно накренилось на один бок, когда боевой крейсер повернул корпус быстрее, чем разрешалось при его постройке. Скрипы и стоны судна были болезненны для слуха Балхаана.
- Железное Сердце сообщает, что было атаковано вражескими крейсерами. Тяжелые повреждения.
Балхаан посмотрел на главный дисплей, наблюдая меньшее Железное Сердце, покрытое цепочками взрывов. Точки света мерцали между судном и атакующими, тишина и расстояние преуменьшали свирепость столкновения.
- У нас есть собственные проблемы, - сказал Балхаан. Железному Сердцу придётся сражаться в одиночку.
Он схватился за кафедру, в очередной раз услышав крик офицера.
- Удар через четыре, три, два, один ...
Феррум сильно качнуло, палуба ушла из-под ног, когда торпеды ударили в заднюю четверть правого борта. Зазвенели предупредительные сигналы, изображение на главном дисплее мигнуло и погасло. Огонь охватил трубопроводы, шипящий пар вырвался на мостик.
- Доложить о повреждениях! - закричал Балхаан, сломав командную кафедру своей хваткой. Сервиторы и пожарная команда бросились тушить пожар.
Балхаан видел сожженных членов экипажа на разрушенных пультах управления, их плоть и униформа почернели от огня. Он наклонился к артиллерийскому офицеру и крикнул:
- Открыть огонь из всех орудий, развернуть всю защиту!
- Сэр! - крикнул Аксарден.- Несколько наших кораблей будет в зоне поражения.
- Сделайте это! - приказал Балхаан.- Иначе им некуда будет возвращаться, и они погибнут в любом случае. Открыть огонь!
Аксарден кивнул и начал пробираться по покореженной палубе, чтобы выполнить приказ капитана.
Вражеские истребители скоро поймут, что Феррум все еще мог достойно ответить.
ПОКОИ ПРИМАРХА на борту боевой баржи, Железного Кулака, были сделаны из камня и стекла, столь же холодного и сурового как замёрзшая тундра Медузы, и Первый Капитан Сантор мог почти чувствовать здесь холод его ледяного домашнего мира. Блоки мерцающего обсидиана, вырезанного из подводных вулканов, обеспечивали полумрак в залах, а стеклянные стойки с военными трофеями и оружием стояли как молчаливые часовые наиболее интимных минут Примарха.
Сантор наблюдал, как почти обнажённый Феррус Манус стоял перед ним, служащие мыли его твердую железную плоть и умащивали её маслами, прежде чем очистить острыми ножами. Когда всё было закончено, оруженосцы облачили его в боевую броню, мерцающие черные пластины полируемого керамита, который был создан Мастером- Адептом Марса Малеволусом.
- Скажи мне ещё раз, капитан Сантор, - начал Примарх, его голос был груб и полон кипучей ярости вулкана Медузы. Как получилось, что такой опытный капитан, как Балхаан, потерял три корабля и не сумел подбить ни одного наших врагов?
- Похоже, что он угодил в ловушку, - сказал Сантор, выпрямляя спину, при разговоре. Служить Первым Капитаном и адъютантом у Примарха Железных Рук было самой большой честью его жизни. В то время, как он наслаждался каждым моментом, проведенным с его возлюбленным лидером, были и моменты, когда гнев его походил на изменчивое ядро их родины, непредсказуемый и ужасающий.
- Ловушка? - зарычал Феррус Манус, - проклятье, Сантор, мы стали невнимательными! Месяцы преследования сделали нас безрассудными и опрометчивыми. Так не должно быть!
Феррус Манус возвышался над слугами, его плоть была бледна, как если бы была вырезана изо льда. Шрамы от ранений, которые он получил в сражениях, пересекали его кожу; Примарх Железных Рук никогда не отказывался быть примером для своих воинов. Его коротко стриженые волосы были черны как уголь, его глаза блестели как серебряные монеты, а его характер был выкован столетиями войн. Другие Примархи могли бы считаться прекрасными созданиями, красивые мужчины ставшие богоподобными, влившись в ряды Астартес, но Феррус Манус не считал себя таким.
Глаза Сантора остановились на том месте, где они всегда были – на мерцающем серебряном наплечнике Примарха. Металл его оружия и рук мерцал и слегка колебался, как если бы состоял из жидкой ртути, которая втекла в «форму» могущественных рук и каким-то образом осталась там навсегда. Сантор видел невероятные вещи, сделанные этими руками, механизмы и оружие, которые никогда не подводили, всё, что было сделано руками Примарха без потребности молота и наковальни.
- Капитан Балхаан уже на борту, чтобы лично извиниться за его поражение. Он хочет отказаться от командования Феррумом.
- Извиниться?! - воскликнул Примарх.- Что ж, для этого мне нужна его голова.
- С уважением, мой лорд, - сказал Сантор, - Балхаан - опытный капитан, и возможно стоит поступить менее жестко. Вы могли бы просто забрать у него оружие.
- Его оружие? Какая мне от него польза? - проворчал Манус Феррус, заставляя своего адъютанта вздрогнуть.
- Очень небольшая, - согласился Сантор, - хоть, вероятно, и большая, чем если бы Вы просто отрубили ему голову.
Феррус Манус улыбнулся, его гнев исчез так же стремительно, как и появился.
- У тебя есть редкий дар, мой дорогой Сантор. Расплавленное сердце Медузы обжигает мою грудь и иногда оно проявляет себя прежде, чем я могу подумать.
- Я – лишь ваш скромный слуга, - сказал Сантор.
Феррус Манус отмахнулся от оруженосцев и прошёл вперёд, встав перед Сантором. И хотя Сантор был высок для Астартес и был в доспехах, Примарх возвышался над ним, его сияющие серебряные глаза были словно без зрачков. Сантар подавил дрожь, поскольку эти глаза походили на осколки кремня, твердые, безжалостные и острые. Аромат порошка и масла шёл от его тела, и Сантор чувствовал, что его душа открылась перед тем пристальным взглядом, каждая его слабость и недостаток были как на ладони.
Сантор происходил непосредственно с Медузы, черты его лица были словно высечены из камня, его серые глаза были подобны большим штормам, что бушевали в небесах его родного мира. Когда он был принят в Легион, много десятилетий назад, его левая рука была удалена и заменена на бионическую. С тех пор и обе его ноги были заменены, осталась лишь левая рука.
- Ты для меня намного большее, Сантор, - сказал Феррус Манус, положив руки на наплечники своего адъютанта. - Ты - лед, который подавляет огонь во мне, когда тот угрожает сокрушить здравый смысл, данный мне Императором. Очень хорошо, что ты не позволил мне отрубить ему голову. Какое наказание ты предложил бы?
Сантор глубоко вздохнул, когда Феррус Манус отстранился от него и возвратился к оруженосцам, от такого выражение уважения Примархом у него пересохло во рту.
Рассердившись на самого себя, он отбросил свою мгновенную слабость и сказал:
- Капитан Балхаан извлёк ошибки из этого сражения, но я соглашаюсь, что его слабость должна быть наказана. Снятие его с должности капитана Феррума нанесёт удар по моральному состоянию его команды. Если они хотят восстановить их честь, то будут нуждаться в лидерстве Балхаана.
- Итак, что ты предлагаешь? - спросил Феррус.
- Что-нибудь, что покажет, что он обратил на себя ваш гнев, но, в то же время, что Вы милосердны и даёте ему и его команде шанс вернуть ваше доверие.
Феррус Манус кивнул, а оружейники уже приладили его нагрудник к спинной пластине, его серебряные руки размещались по обе стороны от него, они опустили льняные ткани в железные сосуды с душистыми маслами и умащивали ими его руки.
- Тогда я назначу одного из Железных Отцов, чтобы тот присоединился к командованию Феррумом, - сказал Феррус Манус.
- Ему не понравится это, - предупредил Сантора.
- Я не оставляю ему выбора, - сказал Примарх.
АНВИЛЛАРИУМ Железного Кулака напоминал титаническую кузницу. Огромные, свистящие поршни вздымались и падали на входе в приёмные покои, отдаленный лязг молотов отзывался эхом через листовой металл пола. Это было похожее на пещеру место, в
воздухе стоял острый запах масла и раскалённого металла, место, пропитанное промышленностью и машинами.
Сантор наслаждался шансом прибыть в Анвиллариум, ибо здесь планировались великие дела, а неразрывные узы братства ковались именно в этом месте. Быть в таком братстве было честью, о которой мечтали лишь немногие, не говоря уже о том, чтобы осуществить это.
Прошло два месяца после неудачной встречи капитана Балхаана с кораблями Диаспорекса, а 52-ая Экспедиция ни на шаг не приблизилась к уничтожению вражеского флота. Новое предостережение, вызванное поражением Балхаана, означало, что другие суда не были потеряны, но также и то, что решающая битва была практически исключена.
Сантар и остальная часть его воинов из Клана Аверни стояли по стойке «вольно», охраняя большие ворота, которые вели в Железную Кузницу, самый секретный реклюзиум Примарха. Морлоки собрались в дальнем конце Анвиллариума, мерцающая сталь их Терминаторской брони отражала красный огонь факелов, которые висели на стенах в железных держателях. Солдаты и высокопоставленные офицеры Имперской Армии стояли вместе с Адептами Механикус, и Сантор кивнул с уважением, когда встретился с горящим взглядом их старшего представителя, Адепта Ксантуса.
Как капитан Первой Роты, его обязанностью было «опознать» Примарха, и он шагал к центру Анвиллариума. Знаменосцы Легиона прошли, чтобы стать около него. Одно знамя было личным баннером Примарха, изображавшим убийство им большого червя Азирнота, в то время как на другом был герб Легиона Железных Рук. Изображения на знамёнах были сшиты из мерцающей серебряной нити на черном бархате, их края были изорваны во множестве мест пулями и лезвиями. И хоть оба всегда были в гуще сражений, никто не пал или поколебался в тысячах побед.
Ворота полностью открылись со свистом пара и жаром печи, и Примарх вошёл в Анвиллариум. Его броня блестела от масел, а бледная кожа зарумянилась от жара. Все присутствующие здесь воины, за исключением Терминаторов, преклонили колени в честь могущественного Примарха, который нёс свой огромный молот, Крушитель Кузниц, поднятый к огромному наплечнику в форме собачьего зуба.
Броня Примарха была черна, каждая ее поверхность была выкована вручную, каждый её изгиб и угол были совершенны, её величественность соответствовала только существу, которому она принадлежала. Высокий латный воротник из чёрного железа поднимался позади его шеи, а рельефные заклепки гордо проступали по краям каждой пластины.
Лицо Примарха было словно вырезанным из мрамора, выражение его лица и тяжелые брови хмурились в тлеющем гневе. Когда Феррус Манус шёл среди его воинов, любая весёлость пресекалась сама собой перед безжалостным боевым лидером, который требовал совершенства и презирал слабость во всех вещах.
Позади Ферруса Магнуса шла высокая фигура Кистора, командира астропатов флота, обмотанного в кремово-чёрные одежды, обрамленные по краям золотым антемионом. Его голова была обрита, ребристые кабели тянулись от висков и макушки, исчезая во тьме металлического капюшона, который обтягивал его голову. Глаза астропата горели мягким розовым светом, а в честь его принадлежности к Железными Рукам его правая рука была заменена аугметической. В другой руке он сжимал посох с глазом на вершине, золотой пистолет, подаренный ему Примархом, был прикреплён на поясе.
Сантор встал перед Примархом и протянул руки, чтобы получить его молот. Феррус Магнус кивнул и переложил огромное оружие в протянутые ладони Сантара; вес был огромен даже для одного из Астартес Императора. Его рукоять была цвета чёрного дерева, инкрустированная серебряными и золотыми нитями, которые образовывали форму молниевого болта. Её изголовье было вырезано в форме могущественного орла, его колючий клюв дополнял грозный вид и заострённые крылья. Честь держать оружие, выкованное на Терре самим Примархом, не поддавалась исчислению.
Он стоял с одной стороны, держа молот у ног, а два знаменосца шли на расстоянии одного шага позади великого лидера, когда он начал обходить помещение. Не для Феррауса Мануса проводились ритуалы конференций или встреч, он собирал военные советы в комнате без стульев или формальностей, где поощрялись споры и вопросы.
- Братья, - начал Феррус Магнус, - я принёс весть от одного из моих братьев Примархов.
Железные Руки приветствовали услышанное, всегда благодарные за новости об их братьях Астартес раскиданых по галактике. Праздновать триумфы других экспедиций было правильным и надлежащим, но это также давало Железным Рукам мотивацию, чтобы продвигаться дальше и достигать большего, для них Легион был никаким не на втором, по крайней мере, после Легиона Воителя.
- В ней говорится, что Имперские Кулаки Рогала Дорна были отозваны обратно к Терре, где его воины должны укрепить и стены императорского дворца.
Сантор увидел насмешливые взгляды, их замешательство отражало и его собственное. VII Легион должен был прервать Крестовый поход и возвратиться к колыбели человечества? Это был великолепный Легион, храбростью и силой равный Железным Рукам. Отстранять их от сражений не имело смысла.
Феррус Манус также увидел замешательство на лицах его воинов и сказал:
- Я не знаю, что побудило Императора принять такое решение, поскольку я не знаю ничего о каком-либо позоре, вынесенном Имперскими Кулаками, который мог бы вызвать такой отзыв. Они должны стать его преторианцами, и хотя это большая честь, честно заслуженная, это не для таких как мы, ведь мы ведем воины, чтобы их выиграть и ищем врагов, чтобы их разбить!
Одобрительные возгласы раздались подобно стуку молотов, Феррус Манус снова обошёл зал, его серебряные руки и глаза сияли в бесконечном мраке Анвиллариума.
- Волки Русса всегда лезут вперед, и список их побед растёт с каждым днём, но мы должны ожидать не меньше от Легиона, рождённом на мире, сердце которого бьется с тем же огнем, как и наши собственные.
- Какие-нибудь вести от Детей Императора? - спросил кто-то, и Сантар улыбнулся, зная, что Примарх любит говорить о его самом близком брате. Ледяная маска соскользнула с лица Мануса Ферруса, и он улыбался своим воинам:
- Действительно, они есть, друзья мои, - сказал Примарх.- Брат Фулгрим прибудет сюда с лучшей частью его экспедиции.
Ещё больше приветствий, громче, чем до того, отразились от металлических переборок зала. Дети Императора были самым дружеским из Легионов Астартес для Железных Рук. Братство между Фулгримом и Феррусом Магнусом было широко известно, два полубога сдружились сразу после их первой встречи.
Сантор знал легенду, которую его Примарх много раз рассказывал за праздничным столом, он уже так хорошо знал её, словно сам присутствовал там.
Это было под горой Народная, величайшей кузнице Урала, где Примархи встретились в первый раз. Феррус Манус тяжело работал с мастерами-кузнецами, которые когда-то служили Клану Террават во время Объединительных Войн. Примарх Железных Рук показывал непревзойдённое мастерство и удивительную силу его жидких металлических рук, когда Фулгрим со своей Стражей Феникса появились в кузнечном комплексе.
Никто из них прежде не встречал друг друга, но каждый почувствовал некую связь алхимии и науки, которая была заложена при их создании. Испуганным рабочим оба напоминали богов, которые сломили себя перед этими двумя могущественными воинами, как - будто боясь ужасного сражения. Феррус Манус потом рассказывал Сантору о том, как Фулгрим объявил, что он прибыл, чтобы выковать самое прекрасное оружие, когда-либо созданное, и что он понесёт его в начинающемся Крестовом походе.
Конечно Примарх Железных Рук не мог позволить такому хвастовству остаться без ответа, он рассмеялся Фулгриму в лицо, заявив, что такие «нежные» руки, как у того никогда не смогут сравниться с его собственными металлическими. Фулгрим принял вызов с королевским изяществом, и оба Примарха, раздевшись до пояса, работали без передышек много недель подряд. Кузнечный звон с оглушительным стуком молотов, шипение охлаждённого металла и добродушные подтрунивания двух молодых богов, поскольку они стремились превзойти друг друга – вот как проходило это время.
По истечении трех месяцев непрерывного тяжелого труда оба воина закончили оружие. Фулгрим выковал изящный боевой молот, который мог сокрушить гору единственным ударом, а Феррус Манус - золотой меч, который всегда горел кузнечным огнём. Оба оружия не имели себе равных из когда-либо созданных человеком. А после того, как они сравнили свои произведения, каждый Примарх заявил, что его противник сделал лучше.
Фулгрим сказал, что золотой меч не уступал тому, который носил легендарный герой Нуаду Серебрянная Рука, в то время как Феррус Манус клялся, что только могущественные боги грома из легенд викингов могли носить такой великолепный молот.
Не произнеся больше ни слова, Примархи обменялись оружием и поклялись в вечной дружбе, скрепив клятву рукопожатием.
Сантор смотрел на оружие, чувствуя силу, покоящуюся в нём, и зная, что больше чем просто мастерство использовалось в его ковке. Любовь и честь, верность и дружба, смерть и отмщенье... все было воплощено в этой величественной форме, и мысль, что брат по чести его Примарха создал это оружие, делало его поистине легендарным.
Он увидел, что Феррус Манус продолжал обходить вокруг зала Анвиллариума, его лицо ещё больше помрачнело.
- Да, мои братья, приветствие. Для нас будет честью сражаться рядом с воинами Фулгрима, но он придёт нам на помощь, потому что мы были слабы!
Одобрительный гул немедленно затих и воины начали с тревогой переглядываться друг с другом, ни один не желал встретиться с взглядом разгневанного Примарха, когда он заговорил:
- Диаспорекс продолжает ускользать от нас, а ведь есть ещё миры в Меньшем Скоплении Бифолда, которые требуют света Имперских Истин. Как получается, что флот из кораблей, которые на тысячи лет древнее наших, да ещё и во главе с простыми смертными, может ускользать от нас?! Ответьте мне!
Никто не посмел ответить, и Сантор почувствовал позор от их слабости в каждой частице своего существа. Он сильно схватил рукоять молота, чувствуя изящное мастерство под сталью аугметической руки, и внезапно осознал ответ.
- Это потому, что мы не можем сделать это в одиночку, - сказал он.
- Точно! – сказал Феррус Манус, - Мы не можем сделать это в одиночку. Изо всех сил в течении многих месяцев мы пытались выполнить эту задачу самостоятельно пока, наконец не стало ясно, что мы не может. Во всем мы стремимся уничтожить слабость, но в том, что бы попросить помощи у моих братьев нет слабости! Слабостью будет отрицание того, что помощ нам необходима! Сражаться без надежды, когда есть те, кто с удовольствием протянул бы руку помощи, глупо и я как и все долго был к этому слеп.
Примарх шагнул назад ко входу в Анвиллариум и положил руку на плече астропата Кистора. Могущественный примарх затмил человека и эта близость,казалось, вызвала у астропата боль.
Феррус Магнус протянул руку и Сантор выступил вперед, протянув молот. Примарх, принял свой молот и высоко поднял его над головой, словно то не весил вообще ничего.
- Мы больше не будем сражаться в одиночку! –крикнул Феррус Манус. – Кистор сказал мне, что его голоса поют о скором прибытии моего брата. Через неделю Гордость Императора и флот 28й экспедиции прибудут и мы вновь будем сражаться рядом с нашими братьями из Детей Императора!
ОН НАЧАЛ откалывать от мрамора небольшие, предварительные осколки, но чем больше он чувствовал уверенность в своей правоте, тем сильнее чувствовал злость по отношению к Беке Кински. Он нашёл себя рубящим мрамор, словно дикое животное. Остиан выдохнул несвежий воздух через дыхательную маску и отошёл от мраморного блока, прислоняясь к окружающим его металлическим лесам.
Мысль о Беке заставила его сдавить рабочее зубило, он сжал челюсти от злости. Работа над скульптурой шла не так гладко, как ему бы хотелось. Линии выходили более угловатые и резкие, чем обычно, но он не мог помочь себе, горечь была слишком большой.
Он вспомнил день, когда они с Сереной шли, взявшись за руки к посадочной палубе, их обуревали радостные и беззаботные мысли, ведь они вскоре откроют новый мир вместе. Коридоры Гордости Императора возбуждённо гудели, узнав про победу Детей Императора на Лаэране или, если называть официально, на Двадцать Восемь Три.
Серена пришла, чтобы разделить с ним мгновение, когда разнесётся новая весть, одетая в потрясающее платье, которое, был уверен Остиан, не подходило для пребывания в мире, где поверхность полностью состояла из воды. Они смеялись и шутили, когда проходили через невероятные, высокие галереи судна, присоединяясь к всё большему количеству летописцев, чем ближе они подходили к посадочной палубе.
Было хорошее настроение, художники и скульпторы смешались с писателями, поэтами и композиторами в счастливой толпе; Астартес в броне сопровождал их к их транспортам.
- Нам так повезло, Остиан, - пробормотала Серена, когда они пробирались к огромным, позолоченным дверям.
- Почему? - спросил он, слишком увлечённый праздничной атмосферой толпы, чтобы заметить зловещий взгляд Беки Кински, направленный ему в спину. Он, наконец, мог увидеть океан, и сердце его подпрыгнуло в груди при мысли о такой поразительной вещи. Он успокаивал себя, помня труды суматуранского философа, Салонума, который говорил, что истинное путешествие состояло не в поиске новых видов, но в наличии новых глаз, чтобы видеть их.
- Лорд Фулгрим ценит важность того, что мы делаем, дорогой, - объяснила Серена. Я слышала, что в некоторых экспедициях для летописцев считается удачей увидеть воина Астартес, не говоря уже о путешествии на поверхность приведённого к согласию мира.
- Хорошо, но это не так, ведь Лаэр уже не враждебны, - сказал Остиан. От них ничего не осталось, они все мертвы.
- И это хорошо! Я слышала, что Воитель еще ни разу не пустил ни одного своего летописца на поверхность Шестьдесят Три Девятнадцать.
- Я не удивлен, - сказал Остиан. Говорят, что там все еще оказывается сопротивление. Таким образом, я могу предположить, почему Воитель никому не разрешил спускаться вниз.
- Сопротивление, - усмехнулась Серена, - Астартес скоро подавят его. Что могло случиться? Разве ты не видел их? Они как боги! Неукротимы и бессмертны!
- Я не знаю, - сказал Остиан, - я слышал, некоторые слухи в Ла Венеции о нескольких ужасных несчастных случаях.
- Ла Венеция, - с презрением воскликнула Серена. - Ты должен бы знать, лучше не верить тому, что ты услышишь в этом гадюшнике, Остиан.
Это, по крайней мере, было верно, подумал Остиан. Ла Венеция была частью корабля, которую Дети Императора отвели летописцам, большой зал на верхних палубах, который служили местом развлечений, пиров, выступлений и отдыха. Во время боевых действий Остиан проводил вечера там, беседуя, распивая спиртное и обмениваясь заметками с товарищами по искусству. Идеи лились рекой, возбуждение одолевало его от пребывания в атмосфере, где фонтанировали замыслами и оживлённо спорили. Каждый раз они приобретали некоторую странную новую форму, которую её создатель еще не постиг; и это просто опьяняло.
Да, Ла Венеция способствовала рождению идей, но когда вино лилось рекой, это был и рассадник скандалов и интриг. Остиан знал, что невозможно было поместить много людей от искусства в одном месте, не создав при этом множество сплетен, часть, несомненно, верных, но многих дико неточных, клеветнических и откровенно безумных.
Но в историях, которые ходили о свирепости сражений на Лаэране, была правда. Некоторые люди говорили о трёхстах убитых Астартес, но другие увеличивали это число до семисот.
В такие числа было почти невозможно поверить, а Остиан мог только задаться вопросом о силе того, кому нужно было уничтожить всю цивилизацию всего за месяц. Было конечно верно, что Астартес, которых он видел на корабле, последнее время стали более мрачными, но неужели жертвы были столь многочисленны?
Все мысли о погибших Астартес были забыты, когда они с Сереной вошли через огромные ворота на посадочную палубу, которые отделяли её от остальной части корабля. У Остиана челюсть отвисла от такого размера и шума в этом месте. Потолок палубы терялся во мраке, а сервиторы и техника в её дальнем конце казались крошечными из-за расстояния. Холодная чернота космоса была видна через сверкающий прямоугольник красного света, который обозначал края защитного поля. Остиан вздрогнул, ужаснувшись тому, что могло случиться, если поле рухнет.
Грозные Штормовые Птицы и Громовые Ястребы были установлены на пусковых рельсах, которые протянулись по всей длине палубы. Их фиолетовые и золотые корпуса были чистыми и сверкали, поскольку за ними хорошо ухаживали.
Специальные платформы передвигались по палубе, перевозя ящики со снарядами и стойки с ракетами, грохотали топливные цистерны, а ярко одетые служащие спокойно управляли этим хаосом. Это показалось Остиану крайне удивительным. Всюду, куда он смотрел, он мог видеть деятельность, флотскую суету, бывший недавно в состоянии войны; оглушительная промышленность смерти казалась механической и скучной от повторений.
- Прикрой рот, Остиан, - сказала Серена, усмехнувшись его изумлению.
- Извини, - пробормотал он, на каждом шагу встречая новые чудеса: огромные подъемные приспособления, несущие бронированные транспортные средства в механизированных когтях, как если бы те вообще ничего не весили, стройные ряды воинов Астартес, маршировавших к боевым кораблям и от них.
Их построили в шеренгу, и Остиан скоро отдал должное замысловатым маршрутам движения по посадочной палубе, понимая, что без них это место было бы кошмаром неразберих и беспорядков. Там, где прежде среди летописцев проявлялась непочтительность, теперь всё легкомыслие улетучилось, когда они добрались по посадочной палубе к высокому, красивому воину Астартес и паре итераторов, стоявших на возвышении, драпированном фиолетовой тканью. Он узнал Космического Десантника, Первого Капитана Юлия Кеосорона, воина, который посещал концерты Кински, но он никогда прежде не видел итераторов.
- Почему здесь итераторы? - прошептал Остиан. Я уверен, тут нет колеблющихся.
- Они не для Лаэр, - сказала Серена. Они для нас.
- Для нас?
- Безусловно. Хоть лорд Фулгрим и ценит нас, я предполагаю, что он все еще хочет удостовериться, что мы увидим, и по возвращении будем говорить нужные вещи. Я уверена, что ты помнишь Капитана Юлия и человека слева с редкими волосами, это – Иполида Зигманта, достаточно влиятельный человек. Он, по-моему, слишком сильно любит звук собственного голоса, хотя я предполагаю, что это - профессиональный риск для итератора.
- А женщина? - спросил Остиан, его задело непроницаемое выражение лица женщины с волосами цвета воронова крыла.
- Это, - сказала Серена, - Коралина Аценса. Она – что гарпия: актриса, итератор и красавица. Три причины не доверять ей.
- Что ты хочешь сказать? Итераторы должны здесь распространять свет Имперских Истин.
- Действительно, должны, мой дорогой, но есть некоторые, которые используют слова, чтобы скрыть свои мысли.
- Ну, она достаточно привлекательна.
- Мой дорогой мальчик, ты должен знать, что внешность обманчива. У одного с самообладанием Гефеста может быть самая прекрасная душа, в то время как у неё с привлекательностью Cytherea может быть самое жестокое сердце.
- Верно… - согласовал Остиан, посмотревший мельком на фигуру с синими волосами, Беку Кински, и вспомнив её неудавшееся обольщение.
Он повернулся к Серене и сказал:
- Если это правда, Серена, как я могу доверять тебе, если ты - тоже красива?
- Ах, ты можешь доверять мне, потому что я – художник, и поэтому ищу правду во всех вещах, Остиан. Актриса стремится скрыть своё реальное лицо от зрителей, показывая только то, что она хотела бы, чтобы увидели.
Остиан весело рассмеялся и обратил пристальный взгляд на платформу, поскольку Капитан Юлий Кеосорон начал говорить, у него был очень мелодичный голос, достойный итератора.
- Уважаемые летописцы, я рад видеть Вас здесь сегодня, поскольку Ваше присутствие - доказательство того, чего я со своими воинами сражались на Лаэране. Сражения были трудны, я не буду отрицать этого, они потребовали всей нашей выносливости, но такие условия только помогают нам в наших поисках совершенства. Как нас учил Лорд Командир Эйдолон, мы всегда нуждаемся в сопернике, чтобы проверить себя, и с кем мы можем сравнить свое мастерство. Вы были выбраны как самые лучшие документалисты и летописцы нашей экспедиции, чтобы спуститься на поверхность этого нового Имперского мира и рассказать другим, что Вы видели.
Остиан почувствовал непривычную гордость от похвалы Астартес, удивлённый красноречием, с которым воин произносил свою речь.
- Лаэран - все еще место боевых действий, и когда соединения Лорда Командира Фаддея Файла займут планету, я обязан предупредить Вас, что Вы будете наблюдать свидетельства нашей войны и жестокие, кровавые последствия битв. Не бойтесь того, чтобы рассказать правду о войне, Вы должны увидеть всю её: славу и жестокость. Вы должны ощутить историю.
Ни одна душа не шевельнулась; Остиан и не ожидал ничего другого. Увидеть поверхность нового мира для всех было слишком заманчивым, чтобы сопротивляться, и он прочёл на лице Кеосорона то же мнение.
- Тогда мы начнем с распределения на транспорты, - сказал Кеосорон, и два итератора, спустившись от платформы, двинулись среди собранных летописцев с планшетами данных, проверяя имена в списках, и направляя их к определяемому транспорту, который доставит их на поверхность планеты.
Коралина Аценса пошла по направлению к нему, его пульс ускорился, когда он познал всё мощь воздействия её красоты. Изящная, словно великолепная скульптура, её волосы были столь темными, это походили на блестящее масло. Ее полные губы были покрашены в яркий пурпур, а ее глаза светились внутренним светом, что говорило о дорогой аугметике.
- Ваши имена? - спросила она. Остиан потерялся в мягком, мелодичном звуке ее голоса. Ее слова текли по нему словно горячий туман. Он сморщил лоб, пытаясь вспомнить своё имя.
- Его зовут Остиан Делафор,- сказала Серена надменно, - а моё - Серена де Анжелус.
Коралина проверила свой список и кивнула.
- Ах, да, госпожа де Анжелус, Вы отправитесь на Полете Совершенства, Громовой Ястреб уже здесь.
Она повернулась, чтобы пройти дальше, но Серена взяла её за рукав и спросила:
- И мой друг?
- Делафор... да, - пробормотала Коралина. Я боюсь, что Ваше приглашение на поверхность отменено.
- Отменено?! - спросил Остиан. О чем Вы говорите? Почему?
Коралина покачала головой:
- Я не знаю. Все, что я знаю, - то, что у Вас нет разрешения посетить Двадцать Восемь Три.
Речь её звучала чарующе, но резанула его по сердцу, что раскалённые ножи.
- Я не понимаю, кто мог отменить мое приглашение?
Коралина с раздражением проверила свой список.
- Здесь говорится, что Капитан Кеосорон отменил его по просьбе госпожи Кински. Это - все, что я могу сказать Вам. Теперь извините.
Красивый итератор прошла дальше, а Остиан остался стоять, ошеломлённый и безмолвный от величины злобы Беки Кински. Он осмотрел палубу и увидел, что она поднимается по посадочному трапу Штормовой птицы и посылает ему насмешливый воздушный поцелуй.
- Сука! - он сжал кулаки. Я не могу в это поверить.
Серена положила свою ладонь на его руку и сказала:
- Это нелепо, мой дорогой, но если ты не можешь полететь, тогда и я не буду. Увидеть Лаэран без тебя ничто, если тебя не будет рядом.
Остиан встряхнул головой.
- Нет, ты летишь. Я не хочу, чтобы это синеволосое чудо испортило путешествие нам обоим.
- Но я хочу показать тебе океан.
- Будут и другие океаны, - сказал Остиан, изо всех сил пытаясь сдерживать своё горькое разочарование. Теперь пойди, пожалуйста.
Серена медленно кивнула и поцеловала его в щёку. В порыве Остиан взял ее за руку и наклонился вперед, чтобы поцеловать ее в губы, но лишь прикоснулся к её напудренной щеке. Она улыбнулась и сказала:
- Я расскажу тебе всё об этом во всех подробностях, когда вернусь, обещаю.
Остиан наблюдал за её Громовым Ястребом до того, как пара мрачных солдат сопроводила его обратно к мастерской.
Там он начал яростно крушить мрамор.
В МЕДИЦИНСКОМ ПОМЕЩЕНИИ, облицованные плитками стены и потолок, были голы и блестели, их поверхность держалась в безупречной чистоте слугами и рабами Апотекария Фабия. Видя их день и ночь, Соломон чувствовал, что от пребывания здесь сходит с ума, в то время как его кости заживали, неспособный видеть что-нибудь кроме их совершенной белизны. Он не мог вспомнить точно, когда случилось крушение; его Буревестник упал в океан во время наступления на последний атолл Лаэр, но чувствовал, будто это было целую жизнь назад. Он помнил только боль и мрак, когда, чтобы выжить, отключил большинство своих физических функций, пока спасательный корабль не поднял его тело с места аварии.
К тому времени, когда он очнулся в Апотекарионе Гордости Императора, война на Лаэре была давно выиграна, но цена той победы была ужасно высока. Апотекарии и медицинские рабы носились вверх и вниз по палубе, с должным усердием обслуживая своих пациентов, и борясь за то, чтобы те как можно скорее вернулись к полноценной жизни.
Апотекарий Фабиус лично ухаживал за ним, и он был благодарен за внимание, зная, что тот был одним из лучших и самых одаренных хирургов Легиона. Ряды коек были заполнены почти пятьюдесятью ранеными воинами Астартес. Соломон никогда бы не думал, что когда-нибудь увидит столь много раненых боевых братьев.
Никто не сказал бы ему, сколько его братьев Астартес было на других медицинских палубах.
Это привело его в уныние. Он хотел покинуть это место как можно скорее, но он ещё не обрёл достаточно сил, всё его тело ужасно болело.
- Апотекарий Фабий сказал мне, что ты вернёшься в тренировочные залы прежде, чем узнаешь об этом, - сказал Юлий, угадывая его мысли. Всего несколько костей.
Юлий Кеосорон сидел рядом с ним на стальной скамье. Соломон бодрствовал этим утром, его броня уже была отполирована и блестела, боевые повреждения были восстановлены ремесленниками Легиона. Новые награды были закреплены на его наплечнике печатями красного воска, его героические деяния были записаны на длинных полосах пергамента.
- Всего несколько костей, он говорит! - воскликнул Соломон. От падения сломались все мои ребра, руки и ноги, треснул мой череп. Апотекарии говорят, что это - чудо, что я вообще в состоянии ходить, а моя броня почти выработала запас воздуха, когда меня наконец нашла спасательная команда.
- Ты не подвергался реальной опасности, - сказал Юлий, и Соломон мучительно приподнялся на кровати.
- Что ты сказал?
- То, что боги войны не позволили бы тебе умереть на такой планете, как Лаэран? Они ведь не позволили бы, не так ли?
- Нет, - проворчал Соломон. Я думаю нет, но они не позволили мне и сражаться в последней битве. Я пропустил всё веселье, в то время как ты получили всю славу от Феникса.
Он увидел, что тень пробежала по лицу Юлия, и спросил:
- Что такое?
Юлий пожал плечами.
- Я не уверен. Я только... Я только не уверен, что ты хотел бы быть с примархом в конце. Всё это было... как-то странно в том храме.
- Странно? Что это значит?
Юлий начал озираться, как бы проверяя тех, кто мог бы подслушать, и сказал:
- Это трудно описать, Сол, но чувствовалось..., чувствовалось, что этот храм был на самом деле живым, или что-что в нём было таковым. Я знаю, это кажется глупым.
- Храм был живым? Ты прав, это действительно кажется глупым. Как храм может быть живым? Это только здание.
- Ничего не приходит в голову, - сказал Юлий, - но это - то, что я там почувствовал. Я не знаю, как еще описать это. Это было ужасно, но, в то же самое время, это было великолепно: цвета, звуки и запахи. Даже притом, что я ненавидел всё это, я продолжаю вспоминать это с тоской. Все мои чувства словно стимулировались, и я…был очень возбуждён.
- Звучит так, что я должен испытать это на себе, - сказал Соломон. Я мог сделать так, чтобы стать возбужденным.
- Я даже возвратился за летописцами, - засмеялся Юлий, хоть Соломон и почувствовал некоторое замешательство. А они думали, что им оказали такую большую честь, что я сопровождал их, но я делал это для себя. Я должен был увидеть это снова, и я не знаю почему.
- Что Марий думает по этому поводу?
- Он не видел этого, - сказал Юлий. Третья не попала в храм. К тому времени, когда они проделали к нему путь, сражение было уже закончено. Он возвратился прямо на Гордость Императора.
Соломон закрыл глаза, понимая мучения, которые Марий, должно быть, испытал после того, как добрался до поля битвы и обнаружил, что победа уже была одержана. Он уже слышал, что Третья была не в состоянии достигнуть поля битвы в соответствии с тщательным планом примарха, и знала, что его друг должен переносить невыносимые мучения при мысли, что потерпел неудачу в своём деле.
- Как Марий? - спросил он наконец. Ты говорил с ним?
- Немного, нет, - ответил Юлий. Он не покидал оружейных палуб, день и ночь работая со своей ротой, чтобы больше не терпеть неудачи. Он и его воины были пристыжены, но Фулгрим простил их.
- Простил его? - спросил Соломон, внезапно рассердившись. Из того, что я слышал, южная гряда была наиболее хорошо защищенной частью атолла. Слишком много его атакующих войск было сбито на пути к ней, чтобы иметь даже слабую надежду на то, чтобы добраться к Фулгриму в срок.
Юлиус кивнул:
- Ты это знаешь, я это знаю, но попробуй теперь сказать это Марию. Он решил, что Третья не справилась со своей задачей, и будет сражаться с удвоенной силой, чтобы опять заслужить уважение.
- Он должен знать, что он никак не мог достигнуть примарха вовремя.
- Возможно, но ты знаешь Мария, - предположил Юлий.
- Поговори с ним, Юлий, - сказал Соломон. Я имею в виду, ты знаешь, как он может сделать это.
- Я поговорю с ним позже, - сказал Юлий, поднимаясь со скамьи. Я с ним - часть делегации, которая должна встретить Ферруса Мануса, когда он прибудет на борт Гордости Императора!
- Феррус Манус?! - воскликнул Соломон, быстро выпрямившись и поморщившись от боли, когда растянулись его раны. Он прибывает сюда?
Юлий нажал руку на его плечё и сказал:
- Мы должны встретиться с 52-ой Экспедицией в течение шести часов, и Примарх Железных Рук прибудет на борт. Фулгрим и Веспасиан хотят, чтобы несколько самых старших капитанов были частью делегации.
Соломон принял вертикальное положение еще раз и убрал ноги с койки. В глазах поплыло, и он тут же схватился за жесткий каркас койки, когда мерцающие стены внезапно стали ужасно яркими.
- Я должен быть там, - сказал он, шатаясь.
- Ты не можешь находиться нигде, кроме этого места, мой друг, - сказал Юлий. Кафен будет представлять Вторую. Ему повезло, он отделался только несколькими царапинами и ушибами.
- Кафен, - сказал Соломон, опускаясь на койку. Он был Астартес, неукротимым и почти бессмертным, и эта беспомощность была совершенно чужда ему. Следи за ним. Он - хороший парень, но немного диковат.
Юлий засмеялся и сказал:
- Поспи немного, Соломон, понимаешь? Или это крушение выбило тебе ещё и мозги?
- Сон? - спросил Соломон, повалившись на койку. Я засну, только когда умру.
ВЕРХНЯЯ посадочная палуба была выбрана местом встречи делегации Железных Рук. Юлий чувствовал, что всё большее волнение охватывает его при мысли еще раз увидеть Ферруса Мануса. Не так давно на кровавых полях Тигрисса Дети Императора сражались вместе с X Легионом, и Юлий с большой гордостью вспоминал триумфальные крики и победные костры.
Он был одет в плащ цвета слоновой кости, с краями, украшенными алыми листьями и орлами, на челе был золотой лавровый венок. Он нес свой шлем на изгибе руки, так же, как и его братья, которые собрались с ним, чтобы приветствовать Ферруса Мануса. Марий стоял с лева от него, на его строгом лице застыло мрачное выражение, которое выделялось среди взволнованных лиц, с нетерпением ожидающих воссоединения сыновей Императора. Соломон был прав, когда решил, что должен будет следить за своим братом и попытаться вытащить его из ямы самоненависти, которую он вырыл для себя.
Напротив, Гай Кафен едва сдерживал волнение. Он переминался с ноги на ногу, не веря до конца в свою удачу, что выжил в крушении, которое так сильно ранило его капитана, а теперь был отобран, чтобы присоединиться к этому величественному собранию. Еще четыре капитана присутствовали здесь: Ксиандор, Тирион, Антеус и Эллеспон. Юлий знал Ксиандора достаточно хорошо, про других лишь слышал.
Лорд Командир Веспасиан что-то тихо говорил примарху, который блистательно выглядел в своём полном боевом доспехе. Золотой крылатый латный воротник, охватывающий его плечи, поднимался до самого его высокого шлема. Пластинчатое забрало опускалось вниз на плечи его брони блестящим каскадом.
Золотой меч Огненный Клинок был прикреплён на талии примарха, и Юлий был несказанно рад видеть его на Фулгриме вместо лезвия с серебряной ручкой, которое он нашёл в храме Лаэр.
Позади них прочный, крючковатый нос Огненной птицы наблюдал за собранием, боевой корабль примарха с новым слоем краски после ее пламенного входа в атмосферу Лаэрана.
Веспасиан кивнул, когда Фулгрим ему ответил, и повернулся, чтобы отойти назад к капитанам, на его лице было выражение безмолвной радости. Веспасиан олицетворял то, что Юлий желал как воин, спокойный, грациозный и совершенно смертоносный. У него были короткие кудрявые золотистые волосы, а черты его лица были изображением того, как должен выглядеть Астартес: величественные и скромные. Юлий сражался рядом с Веспасианом на бесчисленных полях битвы, и воины, которыми он командовал, гордились, что его мастерство было равным мастерству примарха. Хотя все знали, что так хвастались в шутку, но делали это, чтобы подвигнуть его воинов к большим высотам доблести и силы, соперничая с Лордом Командиром.
Веспасиан был также и очень красивым, его невероятные лидерские качества и воинские способности сдерживались редчайшей скромностью, которая тотчас располагала к нему окружающих. Как и Дети Императора, воины под командованием Веспасиана брали с него пример во всём. Равняясь на него, они могли лучше всего достигнуть совершенства ясностью мыслей.
Веспасиан прошёл вдоль строя капитанов, перепроверяя, чтобы всё было в порядке и что его капитаны достойно представляют Легион. Он остановился перед Гаем Кафеном и улыбнулся.
- Держу пари, ты не можешь поверить в свою удачу, Гай, - сказал Веспасиан.
- Нет, сэр, - ответил Кафэн.
- И ты не подведёшь меня?
- Нет, сэр! - повторил Кафэн, и Веспасиан хлопнул перчаткой по его наплечнику.
- Отлично. Я наблюдаю за тобой, Гай. Я ожидаю, что ты достигнешь больших успехов в предстоящей кампании.
Кафэн просиял от гордости, а Лорд Командир прошёл дальше, чтобы стать между Юлием и Марием. Он коротко кивнул капитану Третьей, и наклонился, чтобы прошептать Юлию, когда начал вспыхивать красный свет защитного поля.
- Ты готов к этому? - спросил Лорд Командир.
- Да, - ответил Юлий.
Веспасиан кивал и сказал:
- Прекрасно. По крайней мере, один из нас…
- Ты хочешь сказать, что ты нет? - с усмешкой спросил Юлий.
- Нет - ухмыльнулся Веспасиан, - но ведь не каждый день нам приходится стоять в присутствии двух таких существ. У меня было достаточно трудное время, когда я пребывал возле лорда Фулгрима, не походя на слабого болтливого смертного, но поместить их обоих в одну комнату...
Юлиус кивнул в понимании. Явная внутренняя сила примархов была тем, что притягивало к ним. Сила их личностей и абсолютное физическое совершенство не покидали людей, которые сражались с самыми темными ужасами галактики, дрожащих в парализующем страхе. Юлиус хорошо помнил его первую встречу с Фулгримом, неловкую встречу, где он понял, что не смог даже припомнить свое собственное имя, когда его спросили.
Присутствие Фулгрима унижало человека и показывало его каждый дефект. Но как Фулгрим сказал ему после их первой встречи: «Настоящее совершенство человека - найти его собственные недостатки и устранить их.
- Ты встречал Примарха Железных Рук? - спросил Юлий.
- Да, встречал, - сказал Веспасиан. Он многим напоминает мне Воителя.
- Чем же?
- Ты не встречался с Воителем?
- Нет, - сказал Юлий, - хотя я видел его, когда Легион был на Улланоре.
- Ты поймёшь, когда увидишь, парень, - сказал Веспасиан. Они оба происходят из миров, которые куют душу огнем. Их сердца сделаны из кремня и стали, а кровь из волн Медузы течёт в венах Горгона, расплавленная, непредсказуемая и отчаянная.
- Почему ты называешь Ферруса Мануса Горгоном?
Веспасиан рассмеялся, а огромный силуэт сильно измененного Буревестника, осторожно спустился через защитное поле. Её черный как ночь корпус, мерцал скоплениями конденсата. Двигатели взревели, когда корабль двинулся, его больший, чем нужно размер получился из-за стоек с ракетами и дополнительных мест для укладки, оборудованных в его хвосте.
- Некоторые ссылаются на древнюю легенду времён Олимпийских Богов, - сказал Веспасиан. Горгона была настолько уродливым зверем, что всякий, кто осмелился посмотреть ей в глаза, тут же обращался в камень.
Юлиус был возмущён от такого неуважительного сравнения и сказал:
- И людям разрешают оскорблять примарха таким образом?
- Не волнуйся, парень, - сказал Веспасиан. Я уверен, что Феррусу Манусу нравится такое имя, но в любом случае, оно произошло не оттуда.
- Тогда откуда же?
- Это - старое прозвище, которое наш примарх дал ему много лет назад, - сказал Веспасиан. В отличие от Фулгрима, Феррус Манус совсем не уделяет времени для искусства, музыки или любого из культурных времяпрепровождений, которыми занимается наш примарх. Говорится, что после их встречи возле горы Народная, они возвратились в императорский дворец, куда прибыл Сангвиний с дарами для Императора. Изящные статуи из пылающих скал Баала, бесценные драгоценные камни и удивительные артефакты из арагонита, опала и турмалина. Лорд Кровавых Ангелов принес достаточно, чтобы заполнить дюжину галерей дворца самыми большими чудесами, какие только можно было представить.
Юлий попросил Веспасиана продолжить рассказ потом – Буревестник Железных Рук, наконец, опустилась на палубу с тяжелым лязгом посадочных лыж.
- Разумеется, Фулгрим пришёл в восторг, видя, что его брат разделил свою любовь к такой невероятной красоте, но Феррус Манус был не впечатлен и сказал, что такие вещи есть лишь трата времени, когда нужно покорять галактику. Мне говорили, что Фулгрим рассмеялся и назвал его ужасным Горгоном, говоря, что если бы они не ценили красоту, то никогда бы не ценили и звезды, которые должны были завоевать для их отца.
Юлиус улыбался рассказу Веспасиана, задавшись вопросом, сколько здесь было правды, а сколько вымысла. Это, конечно, подходило под то, что он слышал о Примархе Железных Рук. Все мысли о Горгоне и рассказы рассеялись, когда открылся главный десантный люк Буревестника и появился Примарх Железных Рук, сопровождаемый воином с грубым лицом и квартетом Терминаторов в броне цвета некрашеного железа.
Его первое впечатление о Феррусе Манусе было потрясающим. Примарх Железных Рук был грубым и суровым гигантом, его огромный рост и массивность резко контрастировали рядом со стройной фигурой Фулгрима. Его броня сияла как самый темный оникс, длань на его плече была вылеплена из битого железа, блестящей кольчужный плащ вздымался позади него при ходьбе. Чудовищный молот был перекинут через его спину, Юлиус знал, что это был страшный Крушитель Кузниц, оружие, которое Фулгрим выковал для своего брата.
Феррус Манус не носил шлема и своим изборождённым шрамами лицом походил на гранитную плиту, пережившую два столетия разрушительных войн среди звезд. Когда он заметил своего брата примарха, его строгое лицо потеплело от улыбки; внезапное изменение показалось невероятным, когда лицо приняло прежнее выражение.
Юлиус рискнул мельком взглянуть на Фулгрима. Увидев улыбку на лице его собственного примарха, и прежде, чем понял это, он также заулыбался словно дурак.
Видеть настоящее братство между этими двумя невероятными, богоподобными воинами заставляло его сердце петь. Примарх Железных Рук раскинул свои объятия и Юлий уставился на мерцающие ладони, сияющие под резкими огнями посадочной палубы как колеблющийся хром.
Фулгрим вышел, чтобы встретить брата, и эти два воина обнялись, словно давно потерянные друзья, внезапно и неожиданно воссоединившиеся. Оба засмеялись, и Феррус Манус сильно хлопнул руками по спине Фулгрима.
- Как я рад видеть тебя, брат мой! - проревел Манус Феррус. Трон, я так скучал по тебе!
- Приятно тебя видеть, Горгон! - ответил Фулгрим.
Феррус Манус отстранился от Фулгрима, все еще державшего его за плечи, и просмотрел на тех, кто пришёл поприветствовать его. Он отпустил плечи Фулгрима, и вместе они прошли к капитанам Детей Императора. Юлий задержал дыхание, когда Феррус Манус оказался возле него; примарх возвышался над ним как гигант из легенд.
- Ты носишь цвета первого капитана, - сказал Феррус Манус. Как твоё имя?
Юлий вспомнил первый раз, когда он встретился с Фулгримом лицом к лицу, боясь повторения того уничижительного опыта. Но когда он увидел удивленное выражение лица Фулгрима, то придал своему голосу немного стали.
- Я - Юлий Кеосорон, Капитан Первой, мой лорд.
- Хорошая встреча, капитан, - сказал Феррус Манус, с уважением пожимая ему руку, а свободной махнув воину с суровым лицом, который сопровождал его с Буревестника. Я слышал о тебе много хороших вещей.
- Спасибо, - выдавил Юлий, перед тем как вспомнить, что забыл добавить: «мой лорд».
Феррус Манус засмеялся и сказал:
- Это - Габриэль Сантор, капитан моих ветеранов и человек, которому не повезло служить у меня адъютантом. Я думаю, вы должны получше узнать друг друга. Если ты не знаешь человека, как ты можешь доверять ему свою жизнь, а?
- Да, согласен, - сказал Юлий, непривыкший к такой непринужденности его начальников.
- Он мой лучший воин, Юлий, и я ожидаю, что ты многому научишься у него.
Юлий рассердился от скрытого оскорбления и сказал:
- Я также уверен, что и он у меня.
- В этом я не сомневаюсь, - сказал Феррус Манус, и Юлий внезапно почувствовал себя глупым, поскольку увидел вспышку гнева в его странных серебряных глазах. Его пристальный взгляд скользнул от примарха к Сантору, увидев там невысказанное уважение, когда они оценивали друг друга словно воины, решающие, кто из них лучший.
- Рад видеть, что ты все еще жив, Веспасиан! - сказал Феррус Манус, когда отошел от Юлия, чтобы стиснуть Лорда Командира сокрушительной медвежьей хваткой. - И Огненная птица! Как же давно я не видел, как летает Феникс!
- Ты снова увидишь его полёт, брат мой, - пообещал Фулгрим.
ОБА ПРИМАРХА НЕ СТАЛИ тратить впустую время для собрания высших офицеров Легионов в Гелиополесе, чтобы обсудить стратегию по уничтожению Диаспорекса. Мраморные скамьи, стоявшие на темном полу, были заполнены фиолетовым и золотым Детей Императора и черно-белым Железных Рук. Военный совет не проходил гладко, Юлиус видел, что Феррус Манус недоволен тем, что Фулгрим отверг его последнюю идею как неосуществимую.
- Что ты предлагаешь, брат? У меня больше нет хитростей, - сказал Примарх Железных Рук. - Как только мы начинаем оказывать им угрозу, они исчезают.
Фулгрим повернулся к Феррусу Манусу и заговорил:
- Не путай то, что я говорю, с критикой, брат. Я только-только понял основную причину, по которой вам еще не удалось заставить Диаспорекс вступить в бой.
- Какую?
- Вы слишком прямолинейны.
- Слишком прямолинейны? - переспросил Феррус Манус, но Фулгрим успокаивающе поднял руку, пресекая дальнейшие вспышки гнева.
- Я знаю тебя, брат, и я знаю метод, по которому сражается твой Легион, но иногда преследование хвоста кометы не является лучшим способом поймать её.
- Ты хотел, чтобы мы прятались в этом секторе как воры и ждали, пока они сами попадут к нам в пуки? Железные Руки не воюют так!
Фулгрим покачал головой.
- Ни на миг не подозревай, что я не признаю простую эффективность твоего метода, но мы должны быть готовыми признать, что для каждого противника нужен свой подход.
Во время разговора Фулгрим шагал по залу Гелиополиса, обращаясь к своему брату примарху и воинам, которые окружали его. Свет, отражаясь от потолка, освещал его лицо, и его глаза, темное отражение серебряных глаз Ферруса Мануса, страстно горели, когда он говорил.
- Ты зациклился на уничтожении Диаспорекса, Феррус, что, естественно, верно по отношению к мерзким ксеносам, но ты не задал себе самый важный вопрос относительно этого врага.
Феррус Манус скрестил на груди руки и спросил:
- И что это был за вопрос?
Фулгрим улыбнулся.
- Почему они здесь?
- Ты хочешь углубиться в философские дебаты?! - воскликнул Феррус Манус. - Тогда поговори с итераторами, я уверен, что они смогут дать тебе лучший, менее прямой ответ, чем я!
Фулгрим повернулся, чтобы обратиться к воинам из двух Легионов и сказал:
- Задайтесь вопросом. Вы знаете, что сильный боевой флот охотится за вами и хочет вас уничтожить, почему бы Вам просто не сбежать? Почему Вы не ушли бы дальше к какому-нибудь более безопасному месту?
- Я не знаю, брат, - сказал Феррус Манус. - Почему?
Юлий почувствовал на себе взгляд примарха, и тяжесть от ожидания пригвоздила его к месту. Если уж интеллект примарха был не в состоянии ответить на этот вопрос, то какой шанс был у него?
Он посмотрел в глаза Фулгриму, видя в них веру своего лорда, и ответ стал внезапно ясен.
Юлиус встал и сказал:
- Потому что они не могут. Они в ловушке в этой системе.
- В ловушке? - спросил Габриэль Сантар с другого конца зала. Пойманы в ловушку, как?
- Я не знаю, - сказал Юлиус. Возможно, у них нет Навигатора.
- Нет, - сказал Фулгрим, - не так. Если бы у них не было Навигатора, 52-ая Экспедиция поймала бы их давно. Ещё варианты?
Юлий огляделся, наблюдая, как офицеры обоих Легионов обдумывали вопрос, уверенный, что его примарх уже знал ответ.
Как раз когда он догадался, Габриэль Сантор сказал:
- Топливо. Для флота им нужно топливо.
Хотя Юлиус знал, что это было глупо, но он почувствовал укол ревности, что не смог вовремя ответить на своему примарху и свирепо посмотрел на Первого капитана Железных Рук.
- Верно! - сказал Фулгрим. - Топливо. Флот, размером с Диаспорекс, должен потреблять невероятное количество энергии каждый день, а чтобы сделать прыжок на какое-либо расстояние, они будут нуждаться в его большом количестве. Командиры флотов приведённых к согласию миров этого сектора не сообщают ни о каких существенных потерях танкеров или конвоев. Таким образом, мы должны предположить, что Диспорекс получают свое топливо из другого источника.
- Звезда Кароллис, - сказал Юлий. - У них должны быть накопители солнечной энергии, скрытые где-нибудь в короне солнца. Они ждут, пока накопится достаточно энергии, перед тем, как отправится дальше.
Фулгрим возвратился в центр зала и заговорил:
- Именно так мы и заставим Диаспорекс вступить в бой, обнаружив эти накопители и атаковав им. Мы привлечем своих врагов к сражению по нашему выбору, а затем уничтожим их.
ПОЗЖЕ, ПОСЛЕ ТОГО, КАК военный совет был распущен, Фулгрим и Феррус Манус удалились к лорду Детей Императора на борту Гордости Императора. Покои Фулгрима были бы предметом зависти даже для Терранских коллекционеров; на каждой стене висели изящные картины с яркими инопланетными пейзажами или необычными пиктами Астартес или обычных смертных, участвовавших в Крестовом походе.
Вестибюли были заставлены мраморными бюстами и военными трофеями, расходящимися из центральной комнаты, и всюду, куда падал взгляд, это походило на работу невообразимой художественной красоты. Только в дальнем конце комнаты не было украшений. Это место было частично заполнено резанными мраморными блоками и мольбертами с незаконченными художественными работами.
Фулгрим лежал на шезлонге, без брони, одетый в простую тогу фиолетово-кремового цвета. Он пил вино из хрустального кубка, а одна рука лежала столе, сжимая серебряный меч, взятый в храме Лаэр. Меч был действительно великолепным оружием, почти равным Огненному Клинку, по-своему изящным. Баланс его был безупречен, как если бы он был создан специально под его ладонь, а его острые края могли с лёгкостью пробить доспех Астартес.
Фиолетовый драгоценный камень в эфесе был грубо сделан, но обладал определенным примитивным очарованием, которое весьма разнилось с качеством лезвия и рукоятки. Возможно, он заменил бы драгоценный камень чем-то более соответствующим.
Как раз когда эта мысль возникла, он отверг её, почувствовав внезапно, что такая замена будет актом чудовищного вандализма. Встряхнув головой, Фулгрим выбросил из головы мысли о мече и зарылся рукой в свои распущенные белые волосы. Феррус Манус шагал по комнате как содержащийся в клетке лев, и хотя суда-разведчики даже сейчас охотились за накопителями энергии для Диаспорекса, он все еще пребывал в раздражении из-за этого принужденного бездействия.
- О, сядь, Феррус, - сказал Фулгрим. - Ты сделаешь вмятины в мраморе. Возьми немного вина.
- Иногда, Фулгрим, клянусь, мне кажется, что это больше не боевой корабль, это - летающая галерея, - сказал Феррус Манус, исследуя работы, развешенные на стенах. - Хотя, признаю, эти пикты хороши. Кто автор?
- Фотограф по имени Эуфратия Киилер. Мне говорят, что она путешествует с 63-ьей Экспедицией.
- У неё прекрасный вкус, - отметил Феррус. - Это хорошие пикты.
- Да, - сказал Фулгрим. - Я подозреваю, что её имя вскоре будет известно на всех экспедиционных флотах.
- Но… я не совсем уверен в этих картинах, - сказал Феррус, указывая на ряд абстрактных акриловых красок, буйных цветных и страстных мазков.
- Ты не можешь оценить прекрасные вещи, мой брат, - вздохнул Фулгрим. - Эти работы Серены де Анжелус. Благородные семьи Терры отвалили бы кругленькую сумму, чтобы заполучить хотя бы часть из них.
- Правда? - спросил Феррус, склоняя голову на бок. - И о чём же они?
- Они... - начал Фулгрим, изо всех сил пытаясь вместить в слова ощущения и эмоции, вызванные цветами и формами на картине. Он пристально смотрел на картину и улыбнулся.
- Они – как отображение реальности, сформированной согласно метафизическим замыслам художника, - сказал он, непрошеные слова слетели с его губ. - Художник изображает те аспекты действительности, которые представляют фундаментальную сущность природы человека. Понять, что такое «понимать саму галактику». Госпожа де Анжелус находится на борту Гордости Императора, я должен представить тебя ей.
Феррус хмыкнул и спросил:
- Почему ты так хочешь иметь такие вещи? Они - отвлечение от нашего долга перед Императором и Хорусом.
Фулгрим покачал головой:
- Эти работы будут весомым вкладом Детей Императора в приведённую к согласию галактику. Да, ещё есть планеты, чтобы завоевать их, и есть враги, чтобы уничтожить их, но что будет с галактикой, если некому будет оценить то, что было выиграно? Империум будет пустотой, если отринет искусство, поэзию, музыку и тех, кто оценит их. Искусство и красота тем ближе к божественности, как мы находим в эту безбожную эру. Люди в своей повседневной жизни должны стремиться создавать искусство и красоту. Это будет тем, что поднимет Империум вовремя, и это сделает нас бессмертными.
- Я все еще думаю, что всё это отвлекает, - сказал Феррус Манус.
- Не всё, Феррус, принципами Империума есть искусство и наука. Убери их или позволь им деградировать, и Империума не станет. Сказано, что империя следует за искусством, а не наоборот, как некоторые более прозаической природы могли бы предположить, и я скорее буду жить без пищи или воды в течение многих недель, чем без искусства.
Феррус не выглядел убежденным и указал на незаконченные работы, которые лежали в дальнем конце зала.
- Так, а что же вон те? Они не очень хороши. Что они изображают?
Фулгрим почувствовал прилив гнева, но подавил его прежде, чем мог показать.
- Я предавался творчеству, но здесь ничего серьёзного, - ответил он, но предательское чувство кипело в нём, что его работу так легко осмеяли.
Феррус Манус пожал плечами и сел на высокий деревянный стул прежде, чем выпить чашу с вином, набранным из серебряной амфоры.
- Ах, как хорошо быть среди друзей, - сказал Феррус Манус, поднимая чашу.
- Это так - согласился Фулгрим. - Мы редко видим друг друга, особенно теперь, когда Император возвратился на Терру.
- И взял с собой Кулаков, - сказал Феррус.
- Я слышал, - сказал Фулгрим. - Дорн чем-то оскорбил нашего отца?
Феррус Манус покачал головой.
- Я не осведомлён насчёт этого, но кто знает. Возможно, Хорус сказал.
- Ты действительно должен попытаться привыкнуть называть его Воителем.
- Знаю, знаю, - сказал Феррус, - но мне всё ещё трудно думать о Хорусе как о Воителе, понимаешь?
- Понимаю, но такова жизнь, брат, - обратил внимание Фулгрим. - Хорус - Воитель, а мы - его генералы. Воитель Хорус командует - мы подчиняемся.
- Ты прав, конечно. Он заслужил это, я подчинюсь ему, - сказал Феррус, поднимая чашу. Ни у кого нет большего числа побед, чем у Лунных Волков. Хорус заслужил нашу преданность.
- Говоришь, как верный последователь, - улыбнулся Фулгрим, внутренний голос подстрекал его подначить брата.
- Что это значит?
- Ничего, - сказал Фулгрим, взмахнув рукой. - Ну же, разве ты не надеялся, что это будешь ты? Разве ты не желал всем сердцем, чтобы Император назвал тебя своим регентом?
Но Феррус решительно мотнул головой.
- Нет.
- Нет?
- Я могу честно сказать, что нет, - сказал Феррус, осушая свою чашу и наливая ещё. - Ты можешь представить себе весь груз ответственности? Мы столь далеко зашли Императором во главе, но я не могу даже начать чувствовать амбиции, которые должны быть, чтобы возглавить крестовый поход по завоеванию галактики.
- Итак, ты не думаешь, что Хорус готов к этому? - спросил Фулгрим.
- Не совсем, - усмехнулся Феррус, - и не передёргивай, брат. Я не буду заклеймен как предатель за то, что поддержал Хоруса. Если кто из нас и мог быть Воителем, то только Хорус.
- Не все думают так.
- Ты имел в виду Пертурабо с Ангроном, не так - ли?
- Среди прочих, - допустил Фулгрим. - Они выказывали своё... беспокойство в связи с решением Императора.
- Независимо от того, кто был бы выбран, им бы не понравилось это, - сказал Феррус.
- Вероятно, - согласовал Фулгрим, - но я рад, что это всё-таки Хорус. Он достигнет больших высот.
- Я выпью за это, - сказал Феррус, до дна испивая свою чашу.
Он - подхалим, и легко поколеблется... прозвучал голос в его голове, и Фулгрим удивился его силе.
С ОКОНЧАНИЕМ войны на Лаэране непрерывный поток раненых и убитых в апотекарион уменьшился, предоставив Фабию больше времени на исследования. Чтобы обеспечить секретность экспериментов, он переместился в малоиспользуемые исследовательские лаборатории на борту Андрониуса, боевого крейсера под командованием Лорда Командира Эйдолона. Сначала эти лаборатории были основными, но с благословением Эйдолона он получил множество специального оборудования.
Сам Эйдолон и сопроводил его к этим приборам, пройдя по Залу Мечей к переднему правому борту апотекариона, его чистые стальные стены блестели своей стерильностью. Без паузы Эйдолон привел его через круглый центр главной лаборатории по выложенному плитками коридору к позолоченному вестибюлю, откуда два коридора расходились в стороны. Стена перед ними была чиста, хотя были признаки, что на неё вскоре должны были что-нибудь нанести, мозаику или барельеф.
- Зачем мы здесь? - спросил Фабиус.
- Увидишь, - ответил Эйдолон, протянув руку и нажав на часть стены, после чего она отползла вверх, образовав яркий проход и показав винтовую лестницу. Они спустились в исследовательскую лабораторию: хирургические столы были накрыты белыми простынями и пустыми и бездействующими инкубационными капсулами.
- Здесь ты будешь работать, - заявил Эйдолон. - Примарх взвалил на тебя тяжёлое бремя, Апотекарий, и ты не должен подвести его.
- Я не подведу, - отвечал Фабиус. - Но скажите мне, Лорд Командир, почему Вы интересуетесь моими трудами?
Глаза Эйдолона сузились и зловеще заблестели.
- Я с Храбрым Сердцем отправлюсь к Поясу Сатира Ланксаса с миссией "по поддержанию мира".
- Бесславный, но необходимый долг обеспечить поддержание Имперскими Губернаторами законов Императора, - сказал Фабиус, очень хорошо понимая, сколь чужд Эйдолону этот путь.
- Это позор! - вскричал Эйдолон. - Это – бесполезное применение моего мастерства и храбрости, отсоединить меня от остального флота!
- Возможно, но что Вы хотите от меня? - спросил Фабиус. - Вы бы без причины не сопровождали меня сюда лично.
- Верно, Апотекарий, - сказал Эйдолон, положив руку на наплечник Фабиуса и проводя его дальше в секретную лабораторию. - Фулгрим описал мне масштаб того, что ты пытаешься сделать, и хотя я не одобряю твои методы, я повинуюсь моему примарху во всех вещах.
- Даже в миссии по поддержанию мира? - спросил Фабиус.
- Даже в них, - согласился Эйдолон, - но я не хочу попасть в столь унизительное положение. Работа, которую ты делаешь, усилит физиологию Астартес, не так-ли?
- Думаю, да. Я только начал познавать секреты генного семени, но когда я это сделаю... Я узнаю все его тайны.
- Тогда по моему возвращению на флот, ты начнешь с меня, - сказал Эйдолон. - Я стану твоим самым большим успехом, быстрее, сильнее и смертоноснее чем когда-либо прежде, я стану правой рукой нашего примарха. Начинай свою работу здесь, Апотекарий, и я прослежу, чтобы у тебя было все, в чём ты будешь нуждаться.
Фабий улыбался про себя, зная, что Эйдолон будет доволен его результатами, когда снова воссоединился с флотом.
Он наклонил труп воина Астартес, его хирургические одежды были заляпаны кровью трупа, а его переносной хирургический комплект на сервоприводах тянулся от его талии. Крючковатые стальные руки, похожие на металлические паучьи лапы поднимались от его плеч, в каждой был шприцы, скальпели и медицинские пилы, которые помогали в удалении органов и вскрытии. Зловоние крови и обожженной плоти заполнило его дыхание, но такие вещи не отталкивали Фабия, поскольку они говорили о волнующих открытиях и путешествиях в неизвестные пределы запретных знаний.
Холодный свет апотекариона отбеливал кожу трупа и отражался от инкубационных камер, которые он установил для вызревания измененного генного семени с помощью химических стимуляций, генетических манипуляций и контролируемого облучения.
Воин на плите был на грани смерти, когда был доставлен в апотекарион, но умер в блаженстве с открытой корой головного мозга, поскольку Фабий использовал для своих целей его неизбежную гибель, работая в его мясистой, серой массе для лучшего понимания функционирования мозга Астартес. По неосторожности Фабий потревожил соединения нервной системы с центрами удовольствия мозга, таким образом, превращая каждый болезненный разрез в радостное ощущение чистого восхищения.
Он не был уверен, что это открытие могло значить для его исследований, но это был еще один прекрасный источник информации для будущих экспериментов.
К настоящему времени у Фабия было больше неудач, нежели успехов, хотя теперь баланс постепенно перемещался в лучшую сторону, когда война с Лаэр предоставила ему для экспериментов готовый источник генного семени. Печи апотекариона горели день и ночь, избавляясь от результатов его неудавшихся экспериментов, но эти препятствия на продвижении были необходимы для его и Детей Императора погоней за совершенством.
Он знал, что были те в Легионе, которые ужаснулись бы работе, которую он делал, но они были недальновидны и не могли постичь высот, которых он вскоре достигнет. Необходимое зло, которое должно быть причинено, чтобы достигнуть совершенства.
Делая следующий шаг в эволюционном развитии Астартес, Легион Фулгрима стал бы самыми великими воинами армии Императора, а имя Фабия станет известно по всему Империуму, как главного в этих экспериментах.
Даже теперь инкубационные камеры апотекариона содержали зарождающиеся плоды его экспериментов, крошечные, слабые органы, плавающие в питательной жидкости. Образцы ткани были взяты у Астартес, павших на Лаэране, и Фабий предполагал, что его вмешательство должно удвоить их эффективность. Он уже вырастил лучшую оссмодулу, которая увеличивает прочность и косность скелета воина, делая кости практически несломимыми. Следующим за улучшенной оссмодулой было испытание органа, объединившего элементы гормонов Лаэр, который в случае успеха, изменит фундаментальную природу желез Батчера, позволяя Астартес копировать звуковой вопль Лаэр с разрушительными последствиями.
Работа над очисткой других органов только начиналась, но Фабий возлагал большие надежды на его работу над усилением бископеи, чтобы стимулировать запредельный рост мускулов и создавать воинов, столь же сильных, сколь и Дредноуты, которые могли бы пробить броню танка голыми руками. Многофасеточные глаза Лаэр предоставили много информации, которую он надеялся использовать в экспериментах, начатых над оккулобом. Множество глазных яблок было прикреплено как бабочки на стерильных полках около него; химические стимуляторы работали на увеличение возможностей зрительных нервов.
С помощью нескольких модификацией Фабий полагал, что смог бы создать органы зрения, которые будут функционировать с высшей эффективностью в полной темноте, ярком свете или в стробоскопических условиях, не позволяя Астартес быть ослепленным или дезориентированным.
Его первый успех располагался позади него на стальных полках в тысячах пузырьков синей жидкости - препарат, который он синтезировал генетическим скрещиванием железы Лаэр, которая исполняла функции щитовидной железы, с бископеей.
В испытуемых образцах - те воины имели несовместимые с жизнью ранения - Фабий обнаружил, что их метаболизм и сила заметно увеличились перед их гибелью. Доработка препарата препятствовала увеличению перегрузки сердца пользователя, и теперь было готово к распределению по Легиону.
Фулгрим санкционировал использование препарата, и в течение нескольких дней он будет течь в крови каждого воина, который захотел бы применить его.
Фабий выправился над лежащим перед ним трупом и улыбнулся мысли о чудесах, которые он мог создать теперь, когда мог свободно воплотить свой гений в улучшении физического роста Детей Императора.
- Да, - прошипел он, его темные глаза осветились перспективой открытия секретов работы Императора. - Я узнаю ваши тайны.
ЦВЕТА НА палитре мелькали перед глазами Серены, и бледность их приводила её в бешенство. Она потратила почти всё утро, пытаясь воссоздать багровый цвет заката, который она видела на Лаэране, но пустые банки из-под краски и сломанные кисти, разбросанные вокруг неё, были безмолвным подтверждением её неудачи. Холст перед нею был испещрён безумными карандашными штрихами, картина, которая, она была уверена, станет её величайшим произведением..., если бы только она смогла должным образом смешать краски и создать нужный ей цвет!
- Проклятие, - закричала она и отбросила палитру с такой силой, что та разбилась о стену.
Её дыхание стало прерывистым, болезненно-удушающим от расстройства. Серена обхватила голову руками, и слезы перешли в рыдания, которые отозвались болью в её груди.
Её охватил гнев из-за неудачи, и она схватила сломанную рукоятку кисти и вдавила острый деревянный край в мягкую кожу руки. Она причинила себе сильную боль, но по крайней мере смогла почувствовать её. Кожа прорвалась, и кровь хлынула вокруг острых деревянных краёв, принося ей облегчение. Только лишь боль утихла, и Серена погрузила рукоятку глубже, видя, как кровь потекла по руке, пересекая следы её старых шрамов.
Длинные, темные волосы прикреплялись длинными лентами к талии Серены, испачканными разноцветными пятнами, а её кожа имела нездоровую бледность того, кто не спал несколько дней. Её глаза были красными, ногти - сломаны и покрыты краской.
Вся ее студия была перевернута вверх дном по возвращении с поверхности Лаэрана. Это был не вандализм, вызвавший такую «перестановку», но неуёмная страсть создавать, который и привёл её, когда-то безупречную, студию в состояние, которое напоминало поле боя.
Желание рисовать походило на первобытный инстинкт, который нельзя было отринуть. Это было захватывающим и немного пугающим... острая необходимость написать картину страсти и чувственности. Серена изрисовала три холста, работая словно одержимая, прежде чем истощение настигло её, и она заснула на руинах своей студии.
Когда она проснулась, то посмотрела на то, что нарисовала, критическим взглядом, сразу отметив грубость выполнения работы, примитивные цвета, в которых не было ничего от жизненности, которую она помнила из храма. Серена порылась в беспорядке своей студии в поисках пиктов, которые она сделала в храме и могущественном коралловом городе, его великолепных мощных башен и поразительно разноцветных небес и океана.
В течение многих дней она пыталась вновь почувствовать неповторимые ощущения, которые она испытала на Лаэр, но независимо от того, в каких пропорциях она смешала свои краски, она не могла достигнуть тональностей, которые искала.
Серена мысленно вернулась назад на Лаэран, помня горе, которое она чувствовала, когда Остиан получил отказ в путешествии на планету. Правда, её грусть исчезла, когда они прорвались через облачный покров, и она видела обширную синюю океанскую гладь Лаэрана, раскинувшуюся перед нею.
Она никогда не видела такого великолепного, яркого синего цвета и сделала дюжины пиктов прежде, чем они даже начали спуск к атоллу Лаэр. Кружение плавающего города затронуло в ней чувства, о которых она даже не подозревала. Серена больше чем что-либо жаждала ступить на это инопланетное сооружение.
После приземления их сопроводили через руины разрушенного города, летописцы раскрывали рты от удивления, столь необычно было это место. Капитан Юлий объяснил, что высокие башни выли на протяжении всей войны, хотя почти всех теперь заставили замолчать, взорвав их. Серена услышала несколько воющих криков, прозвучавших очень далеко, болезненно одиноких и бесконечно грустных.
Серена делала пикт за пиктом, когда их вели через руины, и даже расчленённые трупы Лаэр не могли умалить острые ощущения путешествия по городу, который парил над океаном. Зрелище и цвета были столь яркими, что она не могла осознать их все, ее чувства работали на пределе.
А потом она увидела храм.
Она тут же выбросила из головы все мысли, кроме как попасть под его таинственные своды, когда Капитан Юлий и итераторы пошли по направлению к высокому зданию. Страстная, сильная решимость охватила летописцев, и они начали пробираться к храму с чрезвычайной поспешностью.
Пробираясь среди обломков, она вдыхала странный дым, аромат которого показался похожим на ладан, который сжигали, чтобы заглушить зловоние крови и смерти. Потом она увидела призрачные клубы розового тумана, просачивающегося из пористых стен храма, и поняла, что аромат был инопланетного происхождения. Невероятная, мгновенная паника охватила её, когда она вдохнула больше мускуса, и решила, что он был весьма приятен.
Освещение было установлено на подобном пещере входе храма, яркий свет освещал поразительные цвета и столь правдоподобные фрески, что у неё перехватывало дыхание. Удивление всех вокруг неё, когда художники попытались изобразить всю масштабность фресок, а фотографы делали панорамные пикты.
Откуда-то изнутри Серена услышала музыку, дикую, страстную музыку, которая осколком вонзилась в её сердце. Она отвернулась от фресок, взглядом следуя за синими волосами Беки, поскольку манящая песня становилась всё громче и тянула их обеих вперед.
Ни с того, ни с сего, её гнев в Беке внезапно вскипел внутри. Она почувствовала, как её губы скривились от презрения. Серена шла за Бекой; музыка, доносящаяся из храма, звучала тем громче, чем дальше они заходили в храм. И хоть она чувствовала людей вокруг, она не могла о них подумать, её мысли были заполнены обрушившимися на неё ощущениями. Музыка, свет и цвет были всем вокруг нее, и она отвела в сторону руку, чтобы придать себе устойчивость, поскольку явный избыток ощущений угрожал сокрушить её.
Серена прошла вперед, обогнула угол... и упала на колени, увидев в огнях и шуме храма ужасающую красоту и удивительную энергию.
Бека Кински стояла в середине огромного зала, её руки были подняты в виде V, в которых она держала вокс-трансляторы, и музыка лилась от неё.
Серена подумала, что никогда в своей жизни ещё не видела ничто столь красивого.
Её глаза горели, и это было все, что она могла сделать, чтобы не зарыдать от их совершенства.
Теперь, «оказавшись» в студии, она потратила все свои силы, безуспешно пытаясь воссоздать тот вид, тот яркий момент прекрасного цвета. Выпрямив спину и вытерев рукавом слёзы, она подняла из осколков, рассыпанных вокруг неё, другую палитру, и начала смешивать краски, чтобы попробовать ещё раз создать нужный ей оттенок.
Она смешала кадмиевый красный с квинакридоновым малиновым, насыщая красный с помощью периленового бордового. Но она уже увидела, что оттенок не до конца соответствовал нужному ей, он отличался от нужного всего на несколько тонов.
Как раз когда её снова охватила ярость, капелька крови упала с её ладони в краску, когда она смешивала её, и внезапно всё стало как надо. Оттенок был прекрасен, и она улыбнулась, понимая, что должна была сделать.
Серена взяла маленький нож, который она использовала для того, чтобы подрезать кончики кистей, и провела лезвием по коже, разрезая мягкую плоть выше локтя.
Капельки крови начали падать из надреза, а она держала под ним палитру, улыбаясь, наблюдая, как образовывались цвета.
Теперь она могла начать рисовать.
СОЛОМОН ПОДНЫРНУЛ ПОД размашистым ударом меча, вовремя подняв своё собственное оружие, чтобы заблокировать удар в грудь. Удар болью отдался в его руках, и он сжал зубы, поскольку его недавно излеченные кости заныли от перегрузок, которым он их подвергал. Он отступил от Мария, когда капитан Третьей снова ударил его мечём, нацеленным на его сердце.
- Ты медленный, Соломон, - сказал Марий.
Соломон опустил свой меч вниз, отбивая неловкий выпад, и развернулся, чтобы нанести смертельный удар по противнику, но отпрянул, когда лезвие Мария пронеслось рядом с ним. Он начал перемещаться по залу, чувствуя, что его тело как будто трещало по швам.
- Достаточно быстр, чтобы оприходовать тебя, старик, - рассмеялся Соломон, хотя конечно знал, сейчас для Мария не составит труда уделать его.
- Ты лжешь! - взревел Марий, бросая свой меч на мат. Он отошёл к оружейным стойкам, которые стояли около стен тренировочного зала, и выбрал пару кинжалов, Луну и Солнце. Двойные кинжалы были непрактичны в реальном бою, но прекрасно подходили для смертельного учебного оружия. Соломон отбросил в сторону свой меч и подобрал пару дисковых клинков, Ветер и Огонь.
Как и оружие его противника, они также были скорее декоративными, круглое лезвие, held by a textured grip, и было по окружности украшено кривыми шипами, но Соломон наслаждался тренировкой с оружием, которым не владел в достаточной степени. Он оказался перед Марием и отвёл левую руку, держа правую изогнутой.
- Может да, а может и нет, - усмехнулся Соломон. Есть только один способ узнать это.
Марий кивнул и набросился на него, двух - лезвийные кинжалы сплели перед ним вращающуюся паутину блестящей стали. Соломон блокировал сначала один удар, затем другой, каждый раздававшийся звон отбрасывал его всё ближе к стене.
Он уклонился от сильного, резкого выпада и нанёс низкий, широкий удар по ногам Мария. Марий отбил один из его кинжалов вниз, наконечник пронзил середину круглого клинка и пригвоздил этого к полу. Соломон отскочил назад, вынужденный оставить его, поскольку второе лезвие проскользнуло в опасной близости.
- Ты слышал новости? – с трудом спросил Соломон, в отчаянии пытаясь отвлечь Мариуса, чтобы выиграть немного пространства.
- Какие новости? - спросил Марий.
- То, что мы должны опробовать некий новый химический стимулятор, - сказал Соломон.
- Да, я слышал, - кивнул Марий. - Примарх полагает, что это сделает нас намного сильнее и быстрее.
Соломон нахмурился от тона своего друга, он произнёс заученную фразу, как - будто сам не поверив в неё. Соломон сделал паузу в своем отступлении и сказал:
- Ты знаешь, откуда он взялся?
- Он был распространён Примархом, - сказал Марий, поднимая кинжал.
- Нет, я имею в виду сам препарат. Он не с Терры, я точно знаю,- сказал Соломон. - Я думаю, что он был создан прямо здесь. Я слышал, Апотекарий Фабий что-то говорил об этом прежде, чем перешел на Андрониус.
- Какое это имеет значение, откуда он? - спросил Марий. - Примарх разрешил его использование для всех желающих.
- Я не уверен, - сказал Соломон, когда Марий начал кружить вокруг него. - Возможно не во всём, но мне не нравится идея какого-то нового химического препарата, которым накачают меня, когда я даже не знаю, откуда он.
Марий рассмеялся и сказал:
- Все генетические улучшения сделаны тебе в лаборатории, и ты теперь собираешься волноваться о препаратах?
- Это не одно и то же, Марий. Мы были созданы по замыслу Императора как его идеальные воины, так почему же мы нуждаемся в большем?
Марий пожал плечами и сделал выпад своим кинжалом. Соломон отбил его оставшимся оружием и застонал в боли, когда он чувствовал, как что-то порвалось внутри. Встреча была закончена.
Решив, что вера его нуждается в укреплении, как излечится тело, он выписался из апотекариона и возвратился в оружейные комнаты своей роты. Гай Кафен был рад видеть его, но Соломон мог сказать, что его подчиненный обладал командирским талантом и знал, что должен будет проследить, чтобы тот получил свою собственную роту.
Поскольку дни проходили без обнаружения признаков Диаспорекса, он начал усердные тренировки, чтобы восстановить силу, и посещал Мария Вайросиана для изнурительных спаррингов, ни в одном из которых ему не хватило сил для победы.
- Фулгрим сказал, что мы должны сделать так, - отрезал Марий.
- Да, сказал, но мне все еще не нравится это, - едва смог вымолвить Соломон. - Я не могу понять, зачем это мне.
- То, что ты видишь или не видишь, не суть важно, - сказал Марий. – Слова были сказаны, и наш долг – повиноваться им. Наш идеал совершенства и чистоты сосредоточен в Фулгриме, и это передается через лордов командиров нам, капитанам рот, после чего мы обязаны передать волю примарха нашим воинам.
- Я знаю все это, но здесь что-то не так, - сказал Соломон, тяжело дыша и бросая свой кинжал на пол. – Всё. Ты выиграл.
Мариус кивнул и сказал:
- Ты с каждым днём всё сильнее и сильнее, Соломон.
- Ещё не достаточно сильный, - сказал Соломон, резко падая на тренировочный мат.
- Ещё нет, но твоя сила возвратится достаточно быстро, и затем, возможно, мне придётся изрядно с тобой повозиться, - ответил Марий, садясь рядом с ним.
- Не волнуйся об этом, - пообещал Соломон. - Я довольно скоро выиграю у тебя
- Нет, не выиграешь, - ответил Марий без иронии. - Я гонял Третью сильнее чем когда-либо прежде, и мы в прекрасной форме. Я достиг своего пика, а с этим новым препаратом я стану еще быстрее и сильнее.
Соломон внимательно посмотрел в глаза своего друга, и увидел в них отчаянное желание искупать неудачу на атолле. Он положил свою руку на руку Мария.
- Послушай, я знаю, ты уже в курсе, но я всё - равно собираюсь сказать это, - произнёс он.
- Нет, - сказал Марий, качая головой, - не делай этого. Третья была покрыта позором, и ты только сделаешь хуже, если попытаешься оправдать наше поражение.
- Это не было поражением, - сказал Соломон.
- Нет, было, - завертел головой Марий. - Если ты не желаешь принять это, тогда, возможно, тебе повезло, что тебя сбили до того, как ты добрался туда.
Соломон почувствовал, как гнев закипает в нём и сказал:
- Повезло? Я почти умер тогда.
- Было бы лучше, если бы я умер, - прошептал Марий.
- Ты не должен так думать.
- Может и нет, но факт остается фактом - Третья потерпела неудачу в поставленной задаче, и пока мы не искупим свою вину, я гарантирую, что моя рота безоговорочно выполнит все приказы примарха.
- Независимо от того, какие они? - спросил Соломон.
- Именно, - сказал Марий.