117093.fb2
- Да что, что случилося? - пугаясь, вопрошал Фома, бледнея лицом.
- Ты вот убо что, Фома, - сказал Гаврюшка, проходя в чуланчик. - Ты выйди, а? От греха. Мне доведатися надобе кое чево. Видиш, сиделец умом ослаб, язык скусил. - Левой рукой он ловко сунул сторожу в карман увесистую калиту. Почувствовав ее тяжесть, Фома осклабился, угодливо закивал.
- Конечно, конечно. Тебе вся воля. Никтоже видал? - осведомился он деловито.
- Кажись, никтоже. Ано ты тамо выстави на столе вино да индо разлей по чаркам. Пображничати аз пришед, аще что.
- Надобе его в железа...
- Да куды ж его в железа? Мало не мертвый.
Закрыв крепкую дубовую дверь, Гаврюшка отгреб сапогом мусор и стал на колени рядом с распростертым на полу Антипом. Найдя в кармане тряпочку, поплевал на нее и принялся оттирать окровавленный рот.
- Вот беда, вот беда-то, - бормотал он, растирая Антипу виски. Оглянувшись и увидев в углу бадейку с водой, он вскочил и, схватив ее, вылил на Антипа.
Плотник зашевелился, медленно открыл глаза, уставился на Гаврюшку тяжелым бессмысленным взглядом. Гаврюшка ждал, сидя на корточках. Наконец Антип узнал подьячего. В глазах его появилось затравленное выражение, а на лице отразилась мука. Из горла Антипа вырвался стон.
- Ну что же ты наделал! - воскликнул Гаврюшка с отчаянием. - Что те ты наделал-то! Ведь вси погибли. Тераз всех споимают! Ну бысть же сговорено, а?!
В левом глазу Антипа набухла и скатилась вбок одинокая слеза. Он пошевелился, собираясь поднять руку - и не смог. Рука со стуком упала на пол.
- Аз хе рече, рече зобе: вызволю. Дай срок - вызволю. Яко же ты? Послушал каво? Митька, выжига, да? Покажи, рече, а покуда с ними возятся, тебя на съезжую переведут. А там убо утечеш, да?
Антип замычал. Лицо его снова скривилось.
- А-а-а, - о-оо, - и-и...
- Рече, рече, аз веде. Ано ты? Ты-то? Ну что делати тепериче? Како всех спасати? Ну, ладно, дьяка аз упрежу, вспею. А мужики? Артель-то како? Сам глашлах, не поверят они. Еже убити, яко шиша, могут. Что же делати-то, что делати? - тихо повторил Гаврюшка и сел на пол, безнадежно свесив голову.
Лицо следившего за ним Антипа страдальчески сморщилось.
- Ан! Веде аз! - вдруг оживился Гаврюшка. - Аз удумал. Ты же грамоте обучен?!
Антип утвердительно моргнул. Видно было, что силы его на исходе.
- А узнають оне твою руку?
Антип снова моргнул.
- Ты напишеш им. Аз бо свезу. Нощно. Пиши! - он уже снимал чернильницу, вытряхивал из колпака слегка примятые листочки бумаги. Потом вскочил, засуетился, поднял и подтащил тяжелое тело, привалил к бревенчатой стене, сунул в негнущуюся клешню гусиное перо. Бросившись в угол, принес кадку и, выплеснув воду, поставил ее на попа между ног антипа.
- Пиши, - приказал он. - Пиши! Кто набольший-то у вас?
Антип замычал, делая отрицательные движения головой, руками и даже плечами.
- Али несть? - не поверил Гаврюшка. - Ну да ладно, пиши просто: "Аз взят по государевой справе. Бегите, ни мало не медля". Нет! - оборвал он себя. - А ежели я попадуся? Не годится! Пиши тако: "Братие, доверитеся человеку сему. Все, что он ни глаголах, есть святая правда". Пиши!
И дождавшись, пока поставит Антип последнюю закорючку, вытащил из судорожно стиснутых пальцев перо, посыпал песком листочек, помахал им в воздухе, поглядел, поднеся к лучине, высохли ли чернила.
Бросив взгляд на Антипа, он увидел, что тот, странно оскалясь, тянется к нему.
- Прощай, - сказал Гаврюшка, отшатываясь. - Спешити надо. Покуда не затворили ворота. Помалися тому, кто с нами присно. Он спасет тебя. Прощай. - И торопливо сунув свернутый листок за пазуху, выбрался из клетушки.
Кивнув сторожу, он отодвинул щеколду с двери, коротко вгляделся в щель, а потом выскользнул за порог и исчез во тьме теплой, пахнущей навозом и пылью ночи. Словно и не было его здесь никогда. И подключись сейчас кто-нибудь из Группы к камере застенка, он увидел бы лишь зевающего на лавке сторожа да еле видное в слабом огоньке лучины бесчувственное тело Антипа у стены.
Гаврюшка же спешил. Он бежал по Китай-городу, прячась от людей, прижимаясь к заборам, вздрагивая от взглядов искоса запоздалых прохожих и втягивая голову в плечи при звуке колотушек сторожей. Бежал, радуясь, что бежать до Никольских ворот, где на Воскресенской улице жил его друг и покровитель, хозяин Антипа, дьяк Лучников, не очень далеко.
"Глупьем случилось, - думал он. - Как же так вышло? Ведь все было сговорено. Не поверил Антип, не поверил мне. Митьку послушал. Как же я не догадался прежде, что ему Митька тогда на ухо шептал?! Ведь мог же помешать, мог же! Как же я так?! И что делать-то теперь? К дьяку надобно, скорее к дьяку. Нынче то первое Дело. Стрельцы придут рано. В Разрядном крючки вмиг столбцы просмотрят. А то и просто вспомнят, кто таков. Худо... Ох, как худо... Нужно будет их убедить. Но то я сумею. Они мне поверят. Не могут не поверить. Да еще Катерина! Нельзя ее. Всякого, только не ее! Надо все сделать, чтоб она уцелела. Да, да, довольно лгать себе! Да - Катерина! Пускай племянник... Что мне до того, кого она любит... Я хочу, чтоб с ней все было ладно! И довольно. Я не должен думать дальше... Но как он на нее смотрел! А она перебирала косу. Ах, да что мне до них. Пускай любят друг друга. Пускай, раз хотят! Первое дело - успеть. Очень мало времени. Кто же думал, что так случится. Все было готово...
Чернильница на гайтане мешала ему, билась о крест. Он изо всех сил дернул ее, но шнурок был шелковый и не хотел рваться. И тогда Гаврюшка сдернул чернильницу через голову и, сильно размахнувшись, швырнул ее через чей-то забор.
- Добыча кому-то... - опустошенно подумал он.
Тяжело дыша, он свернул в Воскресенскую улицу, скользя и оступаясь на мокрой от вечерней росы траве у забора, подбежал к теряющемуся во тьме частоколу, подпрыгнул, быстро подтянулся и под хруст рвущегося кафтана свалился во двор к Лучникову. До этого он никогда не ходил к дьяку таким способом. Но сегодня не стоило поднимать шум и ломиться в запертые ворота. Пригибаясь и постоянно оглядываясь, он бросился, минуя внутренние частоколы, вдоль амбаров к дому, туда, где в светлице на втором этаже горели свечи, качались тени, и откуда из открытых из-за жары окон долетал невнятный шум голосов.
- Не понимаю! - Лонч ходил у стены, стискивая и разжимая кулаки. - Не понимаю! Чет мы ждем, Старик?! Чего сидим?! Мы уже не успели. Я вижу развод у Никольских. И у Фроловских сейчас начнется. Ворота закроют через пятнадцать, ну максимум через двадцать минут! Ты хочешь, чтоб нас захлопнули?! Почему ты молчишь?! У нас было время уехать, но ты не дал. Вот мы все. Объясни нам! Дьяк оторвал подбородок от груди, поднял глаза.
- Что за паника, Лонч?! - произнес он. - Побереги нервы. Ты - как маленький. Зачем нам ехать ночью? Чтобы нарваться на лихих людей? Мы все успеем и выехав на рассвете. Утром, когда стрельцы получат приказ, нас здесь уже не будет. А они должны еще, между прочим, выяснить, кто я и где живу. Так что после открытия ворот у нас в запасе будет не меньше часа.
- А погоня! - воскликнул Лонч. - Зачем нам рисковать?!
- Какая погоня? - удивился Старик. - Я не верстан. А про Бусково в Поместном записей нет - это же наем.
- Да они и не будут рыться в записях! - возразил Лонч. - Они просто допросят соседей. А о нашей сделке каждая собака знает - Пороток на радостях всем раззвонил.
- Ну хорошо, - сказал Старик. - Ну, допустим, в карауле не дураки и догадаются опросить соседей. Но Бусково же на Серпуховской дороге. А мы поедем по Каширке. Или ты боишься, что не успеешь предупредить артельщиков? Побойся бога, Лонч! Разрыв у тебя составит не меньше трех часов.
- Нет, Старик, - сказал Лонч, останавливаясь. - На этот счет я спокоен. Но мне непонятно, зачем мы увеличиваем степень риска. Нам ли бояться лихих людей?! Мы немного видим в темноте. Владеем всеми видами оружия. И кроме того у нас есть усыпляющий газ. Мистер Томпсон велел уходить как можно быстрее, а ты остался. И объясняешь это совсем не убедительно. Ты не договариваешь чего-то, Старик. Ты, не спросив нас, согласился с решением центра, втянувшего нас в эту авантюру. И Липа, у которого кончилась стажировка, ты тоже оставил, хоть мы и были против. Я не узнаю тебя в последнее время, Старик.
- С Гаврюшкой еще связался, - подала голос Чака. - Попался б мне этот крючок напоследок!
- Да? - сказал вдруг насмешливый голос из сеней. И пламя свечей качнулось от открывшейся двери. - И что бы тогда?
Кто-то, неизвестно как пропущенный Мистером Томпсоном, стоял в темноте проема. Мелькнули вырванные из мрака борода и нос, сверкнуло железо на поясе.
- Гаврюшка! - ахнула Чака.
- Ты как это здесь... - начал было Барт, угрожающе приподнимаясь над лавкой.
- Ну вот... - сказал Старик.
- Что это значит?! - рявкнул Лонч. - Старик! Как это понимать?!
- А никак не понимать, - весело объявил Гаврюшка, выходя на середину комнаты и садясь за стол. - Охолоните, православные, я вам все объясню.
- Ненавижу! - вдруг со всхлипом груди выкрикнула Чака. - Отец! Что же это? Почему он здесь?!